Чтение 8–й страницы книги ~Дайте руку королю~

Махмуд свалился с батареи. Прижался к полу - до чего растерянно, обалдело
глядит! Вот как заснул! Шевельнулся во сне - и бряк.

Звенящий голос Роксаны Владимировны:

- Возрастной паралич начинается! Не хватало, чтобы куда-нибудь залез и
сдох. - Она велела Бах-Бах: - Приготовите мне... сделаю укольчик.

Бах-Бах ухмыльнулась, и Скрип понял: Махмуда ждет какое-то особенно
нехорошее лечение. А кот уселся себе посреди кабинета и умывается. Бах-Бах
пихнула его ногой:

- Брысь, дармоед!

- Я не просила вас это делать! - вдруг еще сильнее разозлилась врач.

Она взяла из холодильника бутерброд с ветчиной, присела на корточки,
позвала кота и протянула ломтик ветчины к его носу. Махмуд стал есть.

Ему и Скрипу повезет. Укольчик коту в тот день не сделают, и
позвоночник Скрипа не тронут. В институт поступили две девочки гораздо
старше его. А девочки всегда так терзаются из-за того, что сгорбленные! сами
умоляют врачей: "Делайте что хотите - только выпрямите!" Роксана
Владимировна и занялась...

А метод, вопреки ее опасениям, превозносили еще пуще. Иначе не могло и
быть: государственная премия! Она уже дана!

В 1960 исправление сколиоза приращением к позвоночнику малой берцовой
кости практикуется, помимо Москвы и Ленинграда, в Казани, в

Куйбышеве, в Саратове, в Свердловске. А еще через три года - в
клинической

больнице почти каждого областного города.

15

Передовая советская медицина внимательна не только к новому. И хорошо
проверенное старое тоже не стоит забывать.

Профессор Попов еще в конце тридцатых годов сделал свое открытие. Стал
лечить больным парализованные ноги укорачиванием прямой мышцы бедра. Это
называлось "частичным восстановлением утраченных функций конечности".

Не похожа ли парализованная мышца на ослабевшую подтяжку для брюк?..
Что делают, чтобы подтяжка стала потуже? Укорачивают ее.

Вот и молодой в тридцатые годы хирург Попов начал вырезать больным
куски пораженной прямой мышцы бедра, полагая, что укороченная мышца,
"подтянувшись", став "туже", будет "частично действовать".

Известные, с еще дореволюционным образованием профессора выступили
против метода Попова - ох, и нехорошие довелось пережить ему деньки... Зато
после войны жизнь ему улыбнулась. Начались гонения на "космополитов" -
светила, которые в свое время раскритиковали его, попали под репрессии за
"низкопоклонничество перед Западом". Тогда-то Попов о себе и напомнил: эти
предатели-де зарубили на корню его метод лечения - метод русского, с исконно
русской фамилией хирурга.

До чего ко времени-то! Дополнительное обвинение пришили "агентам
Запада" - оболгали, опорочили достижение отечественного врача-новатора...

Тут же - ход достижению, дорогу новатору. Что значит - в случай
попасть! Сверху - благоволение, со всех сторон - почитание.

x x x

Возглавивший институт Попов уже не делал операций: нужда отпала. К чему
на такую мелочевку размениваться?

Глядь, пришлось прежнее и вспомнить...

Один из давних его критиков в лагере не сгинул, при Хрущеве воротился в
Москву. И как-то старику попало на слух, что в именитом институте директором
Попов... Уж не тот ли?

Оказалось - тот самый и есть. Старик принялся писать наверх: как же,
мол,

так - человек, своими операциями нанесший огромный вред советским
больным, стоит во главе видного учреждения и, возможно, продолжает пагубное
дело.

Наверху и при Хрущеве сидели люди старой закваски, родные с Поповым
души. Потому писания, хлопоты неуемного старца имели только один результат:
пошли разговоры...

Разговорам (была ж "оттепель"!) сообщало соблазнительный душок
выражение старичка: "Разве допустимо, чтобы в Советском Союзе действовали
компрачикосы?"

Благодаря "компрачикосам" разговорчики и захватывали.

Сашка-король услышал, как разговаривали сестра Светлана с сестрой
Надей, но понял не все. Вскоре няня Люда "разжевала" и дополнила. Она была
читающей няней (что, конечно, великая редкость) и, хотя Диккенса называла
Диксоном, Гюго знала. По-своему, как сумела, пересказала мальчишкам роман
"Человек, который смеется".

А заключила с лукавым смешочком:

- Ваше счастье, кролики, что "компрачикосу" стало лень резать...

В недобрую, в роковую минуту сказала это няня Люда.

На другой день - осенний, темный от тяжелых туч - профессор Попов решил
на разговорчики ответить.

Пожалуйста! Мой метод принес не вред, а пользу. Проверенный временем,
он практикуется и ныне.

Профессор распорядился подготовить пару больных: он будет сам
оперировать.

16

Гулк! гулк! гулк! - стучит в груди...

- Пись-пись! - велит Скрипу сестра. - Пись-пись! Сам пописаешь или,
может, подоить?

Нянька приподняла его под мышки, сестра держит меж его ног стеклянную
"утку". Сейчас его повезут... повезут - резать... Его кожу - ей бывает так
больно, когда вонзается игла шприца, - станут резать ножом...

- Пись - говорю! - злющим голосом выкрикивает сестра. - Или мне за
тебя?!

Хохот! Мальчишки на койках веселятся. Выпало утро поинтереснее - Скрипа
везут на операцию.

За окнами еще не рассвело, и в палате ярко горят лампочки. У Скрипа
льются слезы. Ему хочется крикнуть мальчишкам, что это не от страха - просто
свет так сильно бьет в глаза...

Нянька, держа его под мышки, встряхнула раз-другой - чтобы заставить
пописать. Нянька и сестра подозревают, что он нарочно терпит - из озорства.

Если б он мог быть таким! Знать, что тебя везут резать, - и озорничать!
Как было б здорово - быть до того бесстрашным... гордым!..

Струйка брызнула, брызнула пару раз и прекратилась. Как будто кран

закрутили. Так накрепко - ничего не поделать. Он хнычет:

- Я - все-о-о...

- Все так все! - говорит сестра с угрозой. - Сам же потом поплачешь,
смотри!

Его положили на высокий длинный стол - железный, холодный. Острый горб
надавил на голую жесткую поверхность стола - стал мозжить. Повернуться бы
набок, но нянька хлопнула его по груди, велела не шевелиться. Стол поехал -
он был на колесиках.

Над Скрипом тянется потолок коридора, глаза режет ослепительный свет
лампочек, они проплывают над ним одна за другой... пятая, шестая... Спина
болит все сильнее, он терпит, боясь двинуться, его подташнивает от ужаса, в
груди - гулк! гулк! гулк!.. - его везут, везут на холодном железном столе к
страшному месту под названием "операционная".

Ввезли в залитый светом кабинет - он скосил глаза и увидел белую
блестящую раковину умывальника, а рядом - стеклянный шкаф, за стеклом -
разные бутылочки, пузырьки. Возле Скрипа прошла сестра, она как-то клонится
вперед, а лицо - словно заплаканное. Мальчишки ему раньше показывали на нее
в коридоре, он знает, что это не обычная сестра, а - операционная. Ее зовут
Анна Марковна.

Она велела няньке снять с него рубашку - он остался совсем голым на
голом железном столе. Холодно, его подергивает дрожь, но зато Анна Марковна
разрешила сесть - и боль в горбу прошла.

Ноги Скрипа тонкие, слабые; правая побойчее: отец с матерью прозвали ее
"хулиганкой". А левую - "сироткой".

Анна Марковна стала обтирать "сиротку" от живота до пальцев ватой со
спиртом, и тут вошли врачи и врачихи. И профессор Попов. Сестра мигом
повернулась к нему, поздоровалась таким голосом, как будто она очень рада.

- Здравствуй, Марковна! - громко ответил профессор. - Давно мы с тобой
не оперировали. Ну, как твоя спина? Все гнешься? - он прошел к умывальнику,
стал мыть руки.

Сестра тоскливо пожаловалась:

- Бодриться не буду... улучшения нет.

- Положу-ка я тебя на полгода на вытяжение!

У профессора большой нос, из ноздрей торчат черные густые пучочки
волос. Губы тоже большие - пухлые, розовые. И насмешливые.

Сестра совсем расстроенным голосом сказала:

- Если б это помогло, разве б я не легла?