тоже каждый день писала Феле, что распалил пожар ее чувств, но южную
сжигающую страсть в ней не утолил и наполовину, даже и на четвертинку --
разлука невыносима, но что поделаешь: война. Тем жарче, тем желанней будет
неизбежная встреча, о которой мечтает она дни и ночи и никогда не устанет
мечтать и ждать. Феля по письму такому понимал, что живется Софье в
семействе Блажных неплохо и кормят ее досыта.
месте свекрови в Доме культуры Новолялинского леспромхоза. В смысле быта и
жизнеустройства Феликс был за нее совершенно спокоен, семейство Блажных
скорее само все перемрет, в землю костьми ляжет, но Фелиной жене погибнуть
не даст.
вглядывался в приземистого, натужно улыбающегося красноармейца в довольно
чистой, хорошо прилаженной к корпусу шинели. Весь он, этот человек, был
белобрыс, стриженые волосы лишь при очень пристальном взгляде различались на
висках -- заедино с кожей, -- такие же белесо-смазанные брови и ресницы,
шрамы, множество мелких шрамов на лице, на лбу смотрятся выявленно, четко,
на правую бровь фасонисто сдвинута шапка.
Дис-цип-лина! Но настоящий человек нигде не пропадет! Слушай, ты, говорят, в
клубе пристроился, шмара у тебя шиковая завелась. Молодец! Слушай, нельзя ли
у тебя там погреться? Сообразить насчет картошки дров поджарить?..
осмотрелся там и сказал:
Возьми!
орудовал Зеленцов возле печки-баржи. Добыв из-за пазухи веревочку-удавочку,
Зеленцов притащил вязанку дров, с грохотом обрушив поленья на пол, ходко
принес еще вязанку и так раскочегарил печку, так согрел помещение клуба, что
изо рта людей больше пар не клубился. Такого здесь не наблюдалось со дня
сотворения культурной точки, она ставлена так и в таком месте, что в ней
даже летом бревна были мокры и плавал по помещению едкий пар.
поговорить с капитаном Дубельтом по поводу использования Зеленцова в
качестве постоянного истопника, потому как присылаемые из рот наряды ничего
тут не пилили, не топили, рыскали по закромам строевого полка, добывая себе
дополнительное пропитание, норовя в клубе чего-то сварить и сожрать.
хлопотами, замороченного творческими замыслами и отчетами начальника
культуры, да и трудовой энтузиазм Зеленцова пошел на спад -- за печкой и по
углам клуба, сидя на корточках, шуршали по-мышиному, почти неслышно возились
скользкие текучие тени, громко хлопали чем-то об ящик из-под посылки,
свирепо выражаясь при этом.
где Боярчик дни и ночи писал лозунги и всякие другие бумаги с призывами
честно трудиться на благо Родины, не щадя жизни сражаться с ненавистным
врагом, темные людишки занимались азартными играми!
понанесли котомки, варили чего-то на печи и в печи, в клубе пахло вареной
картошкой, даже мясным пахло и, о Боже! -- самогонкой воняло! Феликс робко
сказал Зеленцову, что не надо бы в культурном заведении заниматься темными
делами.
концервой и помалкивай. Слушай, может, те денег надо? Ну, выпить когда, бабе
послать. Она с брюхом, усиленное питание требуется, то да се...
быть за кулисами, в своей каморке, которую соорудил по приказу Дубельта.
Узнавши про вспыхнувшую любовь между художником и кассиром клуба, капитан
помог создать влюбленной паре условия -- в каморочке-то не видно и почти
ничего не слышно, а то ведь завистливые офицерские жены, искусства
поклонницы, быстро донесут куда надо чего надо и не надо, назвав при этом
святое чувство предосудитель- ной связью.
свобода. Какие-то шустрые люди, скорее всего проигравшиеся, батрачили на
него, пилили, таскали дрова, другие овощь перли, мясо, сало, чай, сахар,
пачки денег мелькали в руках картежников; за печкой и под печкой катались
пустые бутылки; уже и драка не раз вспыхивала, уже слышалось:
не мухлюй, а то я тя на эту печку голой жопой посажу!
Увидел однажды за сценой Зеленцова, мокрого от пота, вином налитого,
прячущего деньги за пояс штанов, под гимнастерку, ножик, завернутый в
грязную тряпку увидел, хороший, острый ножик с костяной ручкой, и взмолился:
засыпает -- глаза его приоткрывались и тут же истомленно закрывались, сырая
губа неприбранно отвисла, непробритый подбородок тоже оттягивал губу, губа
долила голову все ниже и ниже.
понял? Атан-да!
каморке. Тот проснулся и куда-то исчез. Боярчик подумал; осознал человек
свое недостойное поведение, совесть в нем пробудилась, и он оставил его клуб
в покое. Но тот появился снова, раскочегарил печку, каши с салом наварил,
бутылкой побрякал и крикнул:
поошиваюсь, забью козла, коп мешок схвачу и-и-и-ы-ы...
Дубельт, вытребовал наружу, спросил кто таков, почему здесь валяется.
Зеленцов, не узнавая со сна капитана, в свою очередь спросил:
разговариваешь, мерзавец?!
шкирку и вывести с позором из клуба, но боец ему не давался. Поднялась возня
возле печки, схватка случилась, в результате которой Зеленцов поддел на
кумпол капитана Дубельта, разбил ему очки и нос, да хорошо еще, что не
прирезал капитана, не успел -- по вызову Феликса Боярчика подоспел полковой
патруль, буяна скрутили и увезли.
преступника, пригвоздить его к позорному столбу, дело повернулось
неожиданной стороной -- в ротах сочувствовали Зеленцову, хвалили его за
храбрость, за непокорность, говорили, что он резал какого-то офицера- хлыща,
да, жалко, недорезал. Потом подтвердилось: одного Зеленцов-таки запорол,
вроде бы Пшенного, за другим гнался до самого штаба полка, в помещение
ворвался, но тот успел спрятаться под стол.
минометная рота были освобождены от занятий. После обеда роты с песнями
протопали в клуб, где должен был состояться показательный суд над
Зеленцовым.
карантинных землянок, казармы-подва- ла, столовой и бани, никаких более
заведений не видели, в других помещениях не бывали. Клуб украшен лозунгами
со лба, выписками из военного устава по дверям и по стенкам, старыми
красочными кинорекламами, плакатами типа "Родина-мать зовет!", карикатурами
на немцев и строго написанным барельефом вождей мирового пролетариата. Еще в
детстве Боярчик с почетной грамоты научился срисовывать упряжку из вождей
Маркса -- Энгельса -- Ленина -- Сталина. Клуб с вождями над крыльцом, с
плакатами ребятам казался совершенно райским местом, к тому ж хорошо
натопленным. О тепле как в прямом, так и в переносном смысле служивые
двадцать первого полка начали уже забывать. Скамеек всем воякам не хватало,
не дожидаясь команды, по деревенской привычке, доставшейся с детства, народ
удобно расположился на полу. Подшучивая и подталкивая друг друга, бойцы
спрашивали, какое после суда будет кино или постановка.
барельеф, та же упряжка с вождями мирового пролетариата, на сцене высился
длинный стол. накрытый недочиста отстиранным от белых букв красным лозунгом.
По-за столом стоял один стул с ребристой, что у стиральной доски, спинкой, в
середке которой был вырезан герб, наверху по дуге крупные буквы: СССР. Стул
привезен вместе с судьями-трибунальщиками из Новосибирска, уважительно
сообщил Феликс Боярчик. Ему тут же возразили знатоки еще более тонкие: в
трибунале судей не бывает, в трибунале -- председатель трибунала, обвинитель
и пара заседателей от воинской части -- тут тебе не до церемоний, тут
строго.
и с малиновыми петлицами. У того, который вошел первым и угнездился на
стуле, в петлицах было по четыре шпалы, у второго всего лишь две. Но оба,
несмотря на разницу в званиях, были тучны, через широкие, туго затянутые
ремни переваливались животы, в груди, по-бабьи пышные, врезались наплечные
ремни с пряжками. Взгляды, которыми обвели эти двое зал клуба, не просто
Влодавец Леонид
Круз Андрей
Конан-Дойль Артур
Конан-Дойль Артур
Херберт Фрэнк
Эриксон Стивен