пусть мокрых, перепуганных славян и как можно скорее получить конец связи с
левого берега и ждать, ждать, не пуская вражескую разведку в места
сосредоточения батальона.
что его батальон немцы, сами того не ведая, отрезают от переправы. Посылал
одного за другим, парой и в одиночку, бойцов на берег передать, чтобы
воинство, переправившись, уходило по оврагам влево, чтобы соединиться со
своими у высоты Сто, где торопливо, даже неистово работала лопатами пехота,
чувствуя опасность и зная, что основное от него, от врага, спасение --
земля.
грязной пены, в которую лезли и лезли, увязали и увязали в ней мелкие
земляные муравьи. Комбат, глядя на своего ротного, соображал, как дальше
жить. Ведь он настаивал, чтобы вслед за первым взводом, за первой ротой не
гнали за реку табуном полк и отдельный его батальон, дали бы артиллерии
возможность задавить хоть частично огневые точки на правом берегу,
противнику потешиться, расстреливая передовые части, израсходовать
боекомплекты. Воевать при нарушенной связи, разобщенно, в ночи, немец смерть
как не любит. "Да-да-да!" -- соглашался командир полка Бескапустин, но тут
же тряс головой, говоря покорное "да-да-да!.." штабникам и новому командиру
дивизии, требовавшему одновременного, мощного удара по врагу с фронта в лоб.
получится одновременного мощного -- река! Ночь. Надо в передовые отряды
отбирать тех, кто хоть мало-мало умеет плавать, кто бывал в боях" кто
обстрелялся. Не надо всем табуном брести в воду, не зная броду...
ночь, и там не умеющие плавать люди станут тащить за собой на дно и топить
умеющих плавать. Необстрелянные бойцы, хватив студеной воды, ошалев от
страха, утопят оружие, побросают патроны, гранаты -- все побросают.
собралось и окапывается четыреста шестьдесят боевых душ.
взад-вперед и глухо простонал, услышав цифру четыреста шестьдесят, четыреста
шестьдесят... Ну, выковыряют парней, спрятавшихся на берегу и по оврагам, по
кустам и закуткам, насобирают еще человек двести... Это из трех-то тысяч,
назначенных в боевую группу.
смятение, -- каковы же тогда потери у тех, кто переправлялся и шел напрямую,
лез на крутой берег? Ох, Володя, -- отирая тряпицей рот Яшкина, облепленный
мертвыми мурашками, будто слоеный пирог маком, -- нам не то что старой
границы, нам... Да не-эт, -- убеждал себя комбат, -- тут что-то есть,
какой-то хитрый замысел скрывается... Ну не сорок же первый год -- чтобы
гнать и гнать людей на убой, как гнали несчастное ополчение под Москвой,
наспех сбитые соединения, стараясь мясом завалить, кровью затопить громаду
наступающего противника. Повоюем, повоюем, братец ты мой, -- потирал руки
комбат. -- Вот партизаны ударят, десант с неба сиганет, боевой наш комполка
связь подаст..."
Проныры-разведчики, шарившие по окрестностям, приволокли рюкзак падалицы --
груш и яблок, -- обсказали, что разведали: родник бьет из склона высоты Сто,
затем он делается ручьем. Немец по ручью ведется, но редок и спит.
Уработался. В устье речки-ручья, называемого Черевинкой, обосновались
артиллеристы с майором Зарубиным во главе. Майор ранен. У артиллеристов есть
связь с левым берегом и с обоими штабами полков.
подана.
Трое. Двоих Щусь помнил -- ничего ребята, исполнительные, в меру рисковые.
Третьего, совсем бесцветного, с упрятанным взглядом, свойски улыбающегося
исшрамленными губами, с незапоминающимся, блеклым, но все же какой-то порчей
отмеченным лицом -- комбат вроде помнил и вроде не помнил.
ляжет по тем местам, где есть противник, пользоваться трофейным проводом...
потревожить при этом ни одной немецкой нитки. То есть вырезать куски из
соседней линии -- ни Боже мой, тырить можно только у своих.
проводом сбондить?
и они расплылись в довольнехонькой улыбке, започесывались, проснулись
окончательно, мы, мол, орлы, хоть с виду и простоваты... Комбат знал эту
российскую слабость: хвали солдата, как малое дитя, -- толку будет больше.
Когда закончите самую главную на сей час работу, са-мую глав-ную, --
раздельно повторил комбат, -- двое, ты, Шушляков, и ты, Кислых, --
возвращайтесь сюда, но уже через штаб, с приказаниями комполка. Шорохов
остается на берегу для постоянной связи с артиллеристами. Ясно?
усмехнулся, -- но скорее всего вечный наш кормилец -- бабушкин аттестат.
на себя катушку, твердо про себя решив, что на командование, конечно, надо
надеяться, но и самому при этом не плошать.
встретившись, узнал того помкомроты, что щегольством своим удивлял бердский
доходной полк, и если Щусь его не узнал -- хорошо, а если узнал и сделал
вид, что не узнает -- еще лучше. И еще Зеленцову-Шорохову очень понравилось,
что комбат помнит своих связистов пофамильно, рядовому солдату нравится, что
его лично помнят, жалеют и берегут. Он от этого как бы вырастает в
собственных глазах.
ходовой, ловкий. Увернувшись от пулеметной очереди, почти тут же нарвался на
очередь из автомата, запал в канавке, полежал, понаблюдал и бросил сухой
комок глины в том направлении, откуда стреляли. Сразу же замелькал огонь,
зашевелили, выбили из глины пыль частые пули. Огонек дрожал в дыроватом
чехле, автомат частил и как бы пришептывал губами, выплевывая скорлупку
орешков -- палили из пэпэша.
пустой?
говор -- шло оперативное совещание Иванов, по слуху -- двух.
превратилась, своего рода пропуском сделалась фамилия командира полка.
Комполка об этом наслышанный, хмыкал, довольнехонько крутя головой: "Вот
художники! Н-ну, художники!"
его, с сопением, с кряхтением, с двух сторон подползли два бойца.
но попало им за то, что патроны жгут неэкономно. Два бойца блуждали в ночи и
тоже искали своих. Мансуров попробовал спровадить их к народу, в устье
речки, они ни в какую и никуда не хотели уходить, сказали, что уж под
обстрел попадали не раз, и на немцев нарывались, те с испугу завопили:
"Русс, капут! Сдавайся!"
голосом. -- Ероха им кэ-эк катанул картоху! Кэ-эк шарахнуло -- аж к нам
землю аль фрицево говно донесло... А мы тикать. Бегали, бегали, кружили,
кружили -- ночь жа. Порешили до утра не бегать -- наши с перепугу, знаш, как
палят?! Обидно, коли свои жа и убьют.
по верху берега не лазил, -- осветят и застрелят. Остается только одно:
лежать в земном укрытии до рассвета.
втроем любое дело легче делать -- и еще поверил, что встреча с этими, беды
не чувствующими солдатами сулит ему удачу. Мансуров как старший по званию
подчинил бойцов себе. Ребята рады были любому человеку, тем более командиру,
охотно пошли под начало сержанта и, покурив, отдышавшись, двинулись следом
за ним.
образом угодили в пойму Черевинки, где, озаряя пляшущим, почти белым огнем,
кусты краснотала, будто в бухтах проволоки, рычал пулемет, лепя вслепую
вдоль ручья.
славянин! -- громко крикнул сержант. В ответ из затемнения речных кустов так
уверенно шаркнула очередь, что Мансурова и спутников его мгновенно нынесло
из поймы Черевинки. Тут же от устья речки окапывающиеся там бойцы влепили по
пулемету из винтовок. В кустах кто-то вскрикнул, заблеял, пулемет умолк.
ним автоматная очередь, и потом еще лупили то там, то тут вдоль речки
обеспокоенные немцы, но на берег, к воде не совались. В речке поредело
грохотали взрывы. Иногда они угадывали по верху, и тогда с яра сыпало
каменьями, комьями земли и что-то долго шлепалось в воду. Работала десятая