домой. А потом все пошло по-старому.
лицо. Почти не вижу его. Но я много раз мысленно ходил по улицам своего
зеленого Воронежа. Трехэтажный проспект Революции с веселыми звонками
трамваев, синими молниями, вспыхивающими на проводах, двумя потоками людей,
до поздней ночи движущихся под деревьями навстречу друг другу, шаркая по
асфальту одной огромной подошвой. Ярко освещенный подъезд ДКА - Дома Красной
Армии, глаза девушек, празднично блестящие в свете огней, звуки военного
оркестра из парка. И всегда у входа в парк - цветы. Вначале связанные ниткой
тонкие пучочки ландышей, потом сирень, пышные букеты, потом розы - они
стояли тут же на асфальте, в ведрах с водой и обрызганные водой, и парни
дарили их девушкам. Ни в одном городе я не видел столько цветов. Ни в одном
городе летними вечерами улицы не пахнут так табаком и петуньями. А может
быть, это потому мне кажется, что Воронеж - мой родной город? В Кольцовском
сквере каждый день выкладывали цветами на зеленой клумбе год, число и месяц.
Потом пришли немцы, и время остановилось.
почему-то не разрешалось. Торжественная и пустынная, она блестела вечером
под фонарями; с одного края - ее все в электричестве здание обкома с черными
мраморными колоннами, с другого - кирпичный недостроенный театр за
деревьями. Отсюда к маслозаводу шла улица, как туннель: деревья над головой
смыкались с домами, и балконы второго этажа были посреди зелени.
пройдут... Их нет теперь, этих улиц. После войны отстроят новый город,
родятся в нем люди и вот таким будут знать и любить его с детства. Но тот
город, в котором родились мы, бегали в школу, влюблялись впервые,- того
города уже нет. Он погиб под бомбами, взорван немцами при отступлении и
живет только в нашей памяти. Не будет нас, не станет и его, даже если
сохранятся фотографии. С холодной точностью воспроизводя вид зданий, они не
передают то, что знали в нем и любили мы. А главное, в новых людях, когда
они со спокойным любопытством будут смотреть на эти фотографии, не вздрогнет
и не отзовется то, что отзывается в каждом из нас, лишь только коснешься
воспоминания. Очевидно, с каждым поколением навсегда уходит неповторимая
жизнь. И с каждым новым поколением рождается новая.
вокзал. Чистая такая, широкий белоснежный воротничок на платье, глаза ясные,
чистые. И двух братьев за руки держит. Принаряженные мальчики. Словно ничего
не случилось, словно и войны нет. А тут солдаты. Девушка-санинструктор в
красноармейских засаленных штанах пробежала с котелком, так глянула на
Наташу, на ее белый воротничок, на братьев, что мне стыдно стало. А Наташа
как будто ничего этого не видит, смотрит на меня спокойными, ясными глазами.
Может быть, я все это наивно говорю. Но когда я увидел, как санинструктор
подбежала к теплушке, а оттуда сразу протянулось к ней, наверное, двадцать
солдатских рук... Я не знаю, как объяснить тебе, но только это и есть самое
главное в жизни. Я гордился бы, если бы к Наташе вот так же радостно
протянулись руки. А она чужая была там среди всех и, главное, нe тяготилась
этим. Мы говорили до войны: порядочность, честность. А ведь на фронте эти
понятия совсем иначе выглядят. Я тебе правду скажу: с Наташей мы даже не
целовались. Ни разу. И никому она не позволяла себя целовать, я знаю. Но я
думаю: смогла бы она быть на фронте, как та девушка-санинструктор, как Рита?
Ведь в этом сейчас вся порядочность и честность. И для меня это сейчас
главное в человеке.
одаренного человека. И рост хороший. Но было бы легче, если б не Бабин
нравился Рите, а вот он...
фланге. Меж стеблей становятся видны комья земли, освещенные с одной
стороны. Свет пожара мешается с лунным светом. И хорошо в тишине слышны
голоса Риты и Маклецова.
наступать?
спрашивает об этом. Ведь наш плацдарм - полтора километра по фронту,
километр в глубину, а позади - Днестр. И мы стали немного суеверными. Как
правило, мы не говорим наверняка: "Нет". На всякий случай, словно не желая
испытывать судьбу, мы говорим: "А черт его знает". Но сегодня у меня плохое
настроение.
с гитарой, наигрывает что-то неопределенное. Бабин обнял здоровое колено, с
закрытыми глазами посасывает короткую трубочку. У ног его, положив морду на
лапы,- овчарка. Когда я подхожу, она приоткрывает один глаз и снова
закрывает его. Я здороваюсь, сажусь. Рита внезапно потянулась всей спиной,
портупея косо врезалась в грудь.
госпитале, в самом деле заболеть можно. Я видела таких: на фронте водку
хлестали, а там у них язва желудка открывается. Один погиб смертью храбрых
от воспаления легких. В войну! - У Риты зябко поежились полные плечи.-
Помнишь, у Островского Аркашка Счастливцев рассказывает, как жил у
родственников: в час обедают, после обеда спят до пяти, потом чай пьют со
сливками. И мысль: а не повеситься ли?
нас в палате один лейтенант...
Лес. Я в сорок первом году в окружении в таких лесах воевал, какие тому
Островскому сроду не снились!..
на меня и на Риту.- Я в этих лесах ревматизмом на всю жизнь запасся, а вы
мне Островским глаза колeтe.
фуражке, в шинели, застегнутой на все пуговицы, с замкнутым выражением лица.
Сел, передвинув полевую сумку на живот, достал какие-то сведения. Сразу
стало скучно.
опустил.- В роте у Маклецова,- Зыбуновский посмотрел на гитару, которую
держал Маклецов,- осталось не более пяти здоровых...
глазах появляется электричество.- Эти пять тоже заболеют. Если их не убьет
прежде.
редкость, сам лазает по передовой, подвергая себя опасности. Вдобавок от
малярии у него что-то с печенью, и он страшно мучится. И все же не дай бог
быть под его командованием! Есть люди, которые всю жизнь борются с
непорядком в мелочах. Заметит Зыбуновский какой-нибудь непорядок - и
страдает, и зудит, и зудит, и борется. А то, что война идет, этого он как
будто даже не замечает.
медик, но я тоже мог бы сказать; "И эти заболеют". Но я так не говорю,
потому что мы обязаны бороться с малярией.
Возьмем эти высоты, двинемся вперед - забудем про малярию.
как всегда, когда на него повышают голос:
должны бороться имеющимися у нас средствами. Есть акрихин, есть, видимо, еще
какие-то лекарства...
совсем тихо.
подбородком о колено, приоткрыл один глаз. Он остро блестел.
перебьет настроение. Спой, Афанасий,
свою любимую, про то, как "оба молодые, оба Пети, оба гнали немцев по
полям".
Мичурин Артем
Сапковский Анджей
Никитин Юрий
Флинт Эрик
Конюшевский Владислав
Сертаков Виталий