вашей сестрой, я бы всех ваших знакомых разогнала на четыре стороны. Не
разрешила бы гадостей!
Страшная разница!"
Константина, зловеще зашуршала бумага в углу, снова стукнула швабра о
плинтус - и сейчас же удивленный голос Аси заставил его обернуться от
окна:
этажерки маленькую пожелтевшую фотокарточку.
старого документа, - сказал Константин. - Двадцать шестого года.
молодой женщины с оживленным лицом, коротко подстриженной под мальчика. -
Она очень красивая, мама ваша... Куда они исчезли?
сказал Константин.
что-то скрываете! - заговорила торопливо Ася. - Пожалуйста, объясните,
слышите? Это секрет? Секрет? Я - никому...
Константин, несмело взял ее руку, смуглую, худенькую, прижал к губам,
повторив: - Спасибо. С Новым годом, Асенька!..
крикнула уничтожающе: - Никогда этого не делайте! Не смейте!
денег.
походкой сошел по узкой лестнице на первый этаж.
крана стоял художник Мукомолов в стареньком халате, испачканном красками,
скреб ложкой по сковородке. Вода хлестала в раковину, брызгала на халат.
Пахло жареной селедкой, от этого запаха Константина чуть подташнивало.
припухшими веками. - Добрый день, здравствуйте! С Новым годом! С Новым
годом, Костя! Как праздновали?
полутемный, теплый, пахнущий пальто и галошами; постучал к Быковым.
незастегнутой на волосатой груди полосатой пижаме, пил, отдуваясь,
короткими глотками крепкой заварки чай и одновременно заглядывал в газету.
Жена, Серафима Игнатьевна, женщина довольно полная, не первой молодости,
намазывала сливочное масло на край пирога, умытое лицо было
умиротворенно-добрым, заспанным. На столе - графинчик с водкой, колбаса,
сыр, раскрытые банки консервов, начатое рыбное заливное - остатки
вчерашнего новогоднего вечера.
голубчик, я вас таким холодцом угощу, вы что-то к нам не заходите! Забыли
нас совсем?
значительно подвигал кустистыми бровями.
трещит? Перегулял, что ли? Не за холодцом он, мать, знать надо, - с
пониманием добавил Быков. - Завтракал? Дай-ка, мать, чистую рюмку. У добра
молодца глаза красные.
Пришел за папиросами. Знаю, у вас где-то были папиросы.
бы мать, конечно, жива - деньги-то для нее бы берег. Ну ладно, ладно,
ничего, я тоже в молодости на боку дырку крутил! Кури, дыми на здоровье!
плотное тело из-за стола, склонился к этажерке, достал откуда-то из-под
книг коробку папирос, раскрыл ее перед Константином.
нет? Это как же ты ухитрился деньги-то прогудеть? Эх, беззаботность,
беззаботность, Константин! Пей, да голову имей. Налить, что ли? Чтоб
хмельная дурь прошла...
отвращением сморщившись при мысли о водке, кивнул рассеянно Серафиме
Игнатьевне (она налила ему в огромную чашку горячего крутого чая,
придвинула сахарницу).
по-зимнему пахло хвоей, серебрилась густой мишурой елка в углу меж окнами;
вокруг, теснясь, сияла под солнцем старинная полированная мебель. На полу
- толстый и пушистый немецкий ковер зеленел травой, цветистый и тоже
немецкий ковер - на диване, повсюду антикварные фарфоровые статуэтки,
хрустальные вазы на буфете, бронзовая, комиссионного вида настольная
лампа: немецкая овчарка задранным вверх носом поддерживает голубой купол
абажура - безвкусица и неумелое стремление к крепкой и прочной красоте
создавали этот странный добротный уют.
Быков, истово прихлебывая из стакана. - Или врозь?
папиросу на грань блюдечка, стал размешивать сахар в чашке.
аккуратностью в пепельницу, благодушно закряхтел.
надо. А то деньги туда-сюда мотаешь, а цели нет. Когда жена в доме, есть
куда деньги-то нести. Помочь, что ли, жениться-то? - Быков, весь вспотев,
промокнул багровый лоб салфеткой. - Я тебе на фабрике кралю такую подыщу -
пальчики пообкусишь. У нас девчат хороших - табунами ходят. Комната у тебя
есть. Да вот глаза родительского на тебя нет. А я родителев твоих
прекрасно знал. (Серафима Игнатьевна вздохом подняла, опустила над краем
стола полную грудь.) Знал, м-да... Интеллигентные были люди...
что от радости захлебнулся чаем. - Как это прелестно - коммерческий
директор сват у своего шофера! Это демократично. Я заранее троекратно
благодарю вас!
растроганным, пустил папиросный дым кольцами к потолку; разговор этот
занимал его.
спросил Быков. - У меня образование не такое, как у тебя, классов,
институтов не кончал. У меня опыт вот где! - Он похлопал звучно по своей
толстой короткой шее. - Все из практической жизни, из уважения к хорошим
людям, к государству. Вот как оно складывалось. Большого не достиг, в
министры не вышел, а по хозяйственной части, сам знаешь, конкурентов у
меня мало. У меня фабрика ни разу без материалов, сырья не простаивала.
Нету у меня на поприще снабжения конкурентов. А все от опыта. Так или не
так? Так что ж ты дураком лыбишься? Мало я тебе добра сделал? Только все
ведь в трубу пускаешь! Денег огребаешь кучу! Левачить разрешаю... И все в
трубу.
кем смеетесь?" Мне хочется хохотать над собой до слез. Добра вы мне
сделали много. Действительно. Соглашаюсь. Но, как говорят одесситы,
разрешите мне посмотреть в ваше доброе, честное, открытое лицо и, вы меня
очень простите, спросить: а вы плохо живете, голодаете?
на Константина, на медленно багровеющего Быкова, вмешалась обеспокоенно:
интересно рассказываете... Где вы праздник встречали? Мы вчера хотели вас
пригласить. Петя поднялся к вам, постучал - вас не оказалось. Мы были
одни. Дочь обещала на праздники из Ленинграда приехать - не приехала...
- укоризненно покрутил головой Быков. - Я тебе ль добра не желаю? Вот она,
благодарность! Спасибо. Я, значит, плох? С фронта без профессии вернулся,
я тебя в шоферы устроил. На машина на своей, как на собственной, ездишь.
Левача зарабатываешь - разрешаю, а? Потому что я тебе заместо отца. Или
этот, - он неприязненно пошевелил над столом пальцами, - Сергеев папаша
помогал тебе? Ведь этому дай волю, с дерьмом меня съедят и фамилию не
спросят. А все от зависти: мол, честно, хорошо живу. И ты туда же...
Смешочки!
дебри, заплутаемся в трех соснах, - вежливо возразил Константин. - Я
слегка заплутался и - упаси боже - никого не вывожу на чистую воду. Знаком
с человеческими слабостями. Благодарю за папиросы. Мне очень было
приятно...
Никитин Юрий
Самойлова Елена
Каменистый Артем
Каменистый Артем
Шилова Юлия
Афанасьев Роман