здесь, в туалетной с качающимся от скорости полом, плечом опершись о
зыбкую стену, зло вынул толстый пакет из внутреннего кармана пиджака - он
точно жег все время ему грудь, этот пакет.
замок в туалетной и бегло сосчитал деньги. Здесь было десять тысяч.
2
свинцово кипела вода на тротуарах, буйно плескала в канализационные
колодцы. Потоки, бурля, катились по мостовой, мутными реками залили
трамвайные рельсы, и трамваи, потонувшие колесами в наводнении,
остановились на перекрестках; гроза согнала людей в ворота, к подъездам,
прижала к витринам магазинов.
квартал бежал под дождем, не разбирая луж, проваливаясь по щиколотку в
дождевые озера, но, когда, до нитки промокший, вбежал в свой переулок,
тяжко отпыхиваясь, на миг замедлил шаги, повторяя мысленно: "Привет,
привет, Петр Иванович! Вот я, кажется, и вернулся".
был пуст, - никто не стоял, не прятался от дождя под навесом крылец, и
никто не видел его, он был рад, что дверь парадного была открыта, не надо
было звонить. Он шагнул через порог в полутемный коридор, стремительно
прошел мимо двери кухни и, не постучав, вошел к Быковым, на пороге
выговорил, раздувая ноздри:
грустно, медленно протирала полотенцем посуду. В комнате сумрачно, и
сумрачно было на улице; быстрые струи барабанили, стекали по стеклу;
бурлило, шепелявило в водосточной трубе под окном.
влажными пятнами грязи плаще, увидев его набухшие грязные ботинки,
набрякшие водой брюки, ахнула, уронила полотенце на посуду, зашевелила
мягким ртом:
на ковер. - Где этот паук? Я спрашиваю - где? Где эта харя?
подбородку пухлые руки, как бы защищаясь, выговорила Серафима Игнатьевна.
- Что, что ты?.. Разденься! Мокрый весь, господи!
ботинок о ковер на полу. - Ладно, - обещающе повторил он и вытер о ковер
другую ногу. - Эта тряпка, кажется, стоит тысяч пять. Все равно -
ворованная. Ясно? Дошло? А я подожду вашего супруга! - Он схватил чемодан,
оглянулся бешеными глазами. - У меня есть время, милая Серафима
Игнатьевна. Я подожду!
войти, стоял, пытаясь успокоиться, потом все же постучал несильно.
одновременно, наматывая волосы на палец, сбоку заглядывал в тетрадь.
Константин сначала, чуть-чуть приоткрыв дверь, увидел его утомленное лицо
и пепельницу на стуле, заваленную окурками, вошел совсем бесшумно, спросил
шепотом:
с дивана, изумленный.
видик у тебя, хоть выжимай! Что там, землетрясение? Раздевайся!
брови на дверь в другую комнату. - Аси и отца нет?
отцовскую пижаму! - грубовато приказал Сергей. - Ну что стряслось? И
вообще, что напорол с институтом?
насмерть убьет за лужи! - И Константина передернуло. - Вот, Серега! Если я
сегодня не изобью Быкова - понял? - буду последняя сволочь. Я влип, как
цыпленок...
маслом, не с хлебом - с отрезами бостона! И этот домик, куда я приехал, -
спекулянтский. Удрал, как заяц, фамилию свою забыв!
чужой повез... Ты что, не знал, что такое Быков?
Шурочке. Пообедаем. И поговорим...
асфальт, мокрые крыши домов блестели, отражая после грозы тихое вечереющее
небо.
шлепались об асфальт редкие капли, обрываясь с карнизов. Он повторил:
черта не объяснил, почему удрал из института. Завтра сдавать горные
машины. Знаешь это? Или спятил?
насмешливо заглянул в записи Сергея, сделал движение головой, будто
кланяясь в порыве светской благодарности.
Что ж, - он вежливо улыбнулся, - каждый умирает в одиночку. Но если уж ты
стал равнодушным - наступил конец света. Целую ручки. - И, язвительно
кланяясь, потоптался на газете, зашуршавшей под его грязными ботинками.
на стул.
уйдешь. Пока сам не выгоню, понял? Будем обедать.
обеда и разговаривали уже при электрическом свете, когда вспыхнули первые
фонари на улице и во дворе зажглись в лужах оранжевые квадраты окон.
положил на стол. - Вот они, десять косых.
покашливание за стеной, стук снимаемых галош возле вешалки.
входя с потертым портфелем и газетой в руке и близоруко приглядываясь. -
Что-то ты редкий у нас гость! Обедаете? Отлично. Я перекусил в заводской
столовой.
работы - пергаментная бледность, морщины усталости вокруг глаз; густо
серебрились виски, сединой были тронуты волосы. В последние дни был он
молчалив, рассеян, замкнут, тайно пил утром и перед сном какие-то ядовито
пахнущие капли (пузырек с лекарством прятал за книгами в шкафу). По
вечерам подолгу читал газеты, а ночью, ворочаясь, скрипел пружинами, при
свете настольной лампы все листал красные тома Ленина, делал на страницах
отметки ногтем, засыпал поздно.
обед. Консервированный борщ.
предупредительностью кивнул обоим, прошел в другую комнату, за дверью тихо
скрипнул стул, зашелестели листы газеты.
вполголоса. - Все время молчит.
Константин. - Завозил одному дрова в сорок пятом. Телефон есть. Терапевт.
Из поликлиники Семашко. Блат. А-а, вот и мой шеф! С фабрики приперся.
Наконец-то!.. - вдруг сказал он и, привставая, словно бы поставил кулаком
печать на столе.
которых сбивали грязь, грузные шаги по коридору - и тотчас медленный
темный румянец пятнами пошел по скулам Константина.
скажешь? Что будешь делать? Бить морду?
заострившимися глазами на Сергея. - Что это за осторожность, Сереженька?
Кажется, тогда, в "Астории", этой осторожности не было?
Константин!" - затем вибрирующий стук в дверь, и в комнату суетливо
втиснулся в неснятом, защитного цвета полурасстегнутом пальто Быков; от