Асину кисть в нагретой перчатке.
свежесть в воздухе и белизна на тротуарах, на заборах, на карнизах.
свет магазинов спокойно лежал на белой пелене, но уже скребли на мостовых
дворники, темнея ватниками в перспективе улицы. Вместе с теплым паром
метро поминутно выталкивало из себя спешащие толпы людей, и все длиннее
вытягивались очереди на автобусных остановках и за "Вечеркой" около голой
лампочки газетного киоска.
беспрестанно открывающихся дверей. Куда они спешили? Знали ли они то, что
порой испытывали он и Ася? И Константин глядел на лица мужчин и молодых
женщин, особенно ясно слышал голоса, смех и торопливое хрупанье снега под
бегущими мимо него женскими ногами, иногда замечал короткие встречные
взгляды - и, почти мучимый завистью, думал, что все они спешили или должны
были спешить к тому, без чего не мог жить он и чего стеснялась и боялась
Ася. "Мы заслужили это?.."
глаза радостно засветились, взяла его под руку, воскликнула:
не улыбнешься! Не рад? А то возьму и вернусь, буду спать в кабинете
главного врача на диване.
в глубине которых был смех.
пошли, возьми мой чемодан. Мне будет приятно твое внимание. - И спросила
чуть-чуть осуждающе: - Почему от тебя, дурачина, пахнет вином?
полушутливо: - Бывает, когда я не могу тебя дождаться.
Есть?
холодом метели, мимо глухо запорошенного школьного бульвара за низкой
оградой.
предупредительно сжимались пальцы, когда он делал чересчур спешащий шаг, а
он хотел, чтобы ее пальцы сжимались чаще, лежали плотно ощутимой и твердой
тяжестью под его локтем, хотел чувствовать каждый ее шаг, движение ее тела
рядом с собой, близкое ее дыхание. Он думал: "Любит ли она меня?" - и с
тревожным вниманием видел и себя и ее как бы со стороны: себя -
тридцатилетнего парня с усиками, в щеголеватой кожаной куртке, эдакого
знавшего виды опытного малого; ее - тонкую, в узком пальто и с
зеркально-черными нелгущими глазами; и, будто глядя так со стороны,
улавливал любопытные взгляды прохожих на себе и на Асе - и молчал против
обыкновения.
синхронности.
улыбаются тебе. Это интересно - почему?
донжуана, тебя - за десятиклассницу...
еще больше. Это спасет тебя. Согласен?
тебе. Если бы ты запоздала на десять минут, я бы поехал в поликлинику. За
тобой.
сжала на железной ограде бульвара комок пухлого снега, задумчиво подержала
его в перчатке и бросила за ограду в косые тени на фиолетовых сугробах.
Фонарь невидимо светил там, где-то в высоте деревьев.
- твоя жена? Веришь?
неприятно горячей колючесть шерстяного шарфа, жавшего шею.
серьезно.
ты, Костя, - мой муж? - Она стояла перед ним, вся вытянувшись. - Прости,
Костя, я никак не привыкну... А ты?..
просто поцеловал меня, а ты стесняешься. И я. А разве муж и жена этого
стесняются? Нет, нет, нет! - заговорила Ася быстро, как будто преодолевая
препятствие. - Прости меня. Я даже иногда боюсь идти домой... потому
что... потому что... ну ты понимаешь... А разве это должно быть? - Она
смотрела ему в грудь, трогая пальцем его пуговицу. - Что-то не так, Костя.
Я не умею... не научилась, наверно, быть женой. Я все время помню, что ты
друг Сережи, что ты... Почему это? Какая-то глупость, Костя, прости! Я
просто не умею, как другие женщины. Я дура, дура - и больше ничего. Ты,
конечно, не все понимаешь?
руку. - Мы соберем толпу. Лучше уж играть в снежки или делать какую-нибудь
глупость! Пусть тогда смотрят.
праздничной чистоты запорошенных улиц, не было той радостной боли
ожидания, когда он встречал Асю, - сразу изменилось, точно стерлось все
после этих ее слов, которых он всегда опасался. Константин хотел заставить
себя сказать просто и ясно то, что не стоит говорить об этом, что он не
может и одного дня жить без нее и поэтому не имеет права обижаться.
мужчина... Объясни ты - я выслушаю все.
говорить! Счастье, говорят, муж и жена. А ты разве счастлив? - спросила
она с той твердостью, как будто ждала ответа: "Несчастлив".
Ну а ты, Ася?
сказал Константин. - Дичь и чушь.
никакая не жена, Костя!
ворота. - Я должен... Я схожу за сигаретами. Прости, Ася. У меня кончились
сигареты. Я сейчас...
ожидая за своей спиной ее оклика, но не услышал. Дуло метельным холодком
из темноты бульвара, а весь переулок был в чистой пороше, и отпечатались
на ней свежие следы - его и Асины.
к перекресткам, к огням в любой час оживленной Пятницкой, особенно узкой в
этом месте, постоянно наполненной народом, уютно горевшей окнами,
отсвечивающей зеркалами парикмахерских, стеклами пивных киосков.
полуразрушенная церковка, проступала в звездном небе куполами, и уже с
притупленной остротой мельком он вспомнил то, что произошло прошлой ночью.
"А было ли это? Да черт с ним, что было! Главное другое, вот что
случилось!"
лиц, мелькающих под витринами, среди чужих разговоров, заглушаемых
скрежетом трамваев, среди этого вечернего, непрерывного под огнями
людского потока, старался точно вспомнить причину возникшего между ними
разговора, но не находил нити логики, и возникал, заслоняя все, жег
вопрос: "Не может быть!.. Значит, у нее другое ко мне, чем у меня к ней?
"Не знаю". Она сказала: "Не знаю". Страшнее этого ничего нет! Пике... А
стоит ли выводить машину из пике?"
щипало в горле. Он все медленнее и бесцельнее шагал по тротуару навстречу
скользящему мимо него течению толпы.
надо было запастись. Обязательно купить.