Чтение 73–й страницы книги ~Тишина~

непрочным, не закрепленным в своей привычной реальности.

"Михеев! - подумал он, ища глазами. - Михеев!"

И Константин даже обрадовался: "Победа" Михеева ожидала на выезде, и он
стоял возле. Была видна спина его, широкий и сильный наклоненный затылок.
Михеев тряпочкой аккуратно протирал капот, закраины крыльев, но локти его
двигались сонно, и спина, обтянутая полушубком, казалось, тоже спала.

"Вот он, Михеев! Вот он..."

- Люблю я тебя, Илюша, и сам не знаю за что! - проговорил Константин и
сзади уронил руку на плечо Михееву.

Тот, вскрикнув, испуганно обернулся, длинные волосы щеткой легли на
воротник, зеленоватые глаза округлились.

- Ты... зачем меня?.. Ты что?

И Константину показалось - Михеев ждал его.

- Ничего страшного. А все же мне кажется, что ты сволочь, Илюшенька! -
сказал Константин, не отпуская напрягшееся плечо Михеева. - Очень похоже!
Я не ошибся?

Михеев вырвал плечо, ощетинившимся медведем отпрянул в сторону, щеки
побелели.

- Ты чего пристал? Сильный, что ли? - придушенно выкрикнул он. -
Драться будешь? - И суетливым движением раскрыл дверцу, схватил гаечный
ключ на сиденье. - Не подходи! Я тебе - смотри! Оглоушу! Пристал!..

- Предупреждаю, заткнись!

Константин шагнул к нему, взялся за отвороты полушубка Михеева, с силой
придавил спиной к дверце, так что тяжко дернувшаяся рука его, в которой
был ключ, зацарапала по металлу, - и пошел к своей машине с невылитой,
тошнотворной в эту минуту ненавистью к Михееву, к себе, к своему бессилию.

- Константин Владимирович!

Навстречу от курилки пробирался среди машин Вася Голубь, его сменщик,
совсем мальчик, с мускулистой фигурой гимнаста; приблизился, сияя весь. Он
грыз вафлю, раскрытую пачку протянул Константину.

- Подкрепитесь! Лимонная. Ждал вас, ждал! Запоздали. Я вам даже записку
написал, в машине оставил. С драндулетом все в порядочке, немного тормоз
барахлил - подтянули. Возьмите вафлю, какие-то лимонные стали выпускать!
Как у вас перед сменой?

- Прекрасное настроение, - сказал Константин. - Дай-ка попробую вафлю.
Все хорошо, Вася.

Выехав из парка, он откусил кусок от вафли. Вкус ее был приторно-вязок,
душист, как тройной одеколон. Он выбросил вафлю в окно, закурил терпкую и
горькую сигарету.

8

- Нас, пожалуйста, на Тверской бульвар.

Он не взглянул на пассажиров, машинально переключил скорость. Потом
донесся молодой басок, разговор и смех за спиной, но Константин не слушал,
не разбирал слов - как он ни пытался после выезда из парка вернуть прежнее
спокойствие, это уже не удавалось ему. Было ощущение рассчитанной или не
случайно поставленной ловушки; он еще не верил, что дверца захлопнется, но
вдруг огляделся и увидел, что дверца позади задвигалась. И он еще понял,
что полчаса назад ему терпеливо, вежливо и настойчиво предлагали выход. Но
не понимал одного - почему, зачем и для чего это делали, если знали, что у
него было оружие? Тогда с какой целью испытывали его?

"Так ли все это?"

- Ты не смейся! Ну, какое же это зло, Люба? - послышался громкий голос
с заднего сиденья. - Это же скорее добро! Поверь. Она поймет, что я не
отнимаю тебя у нее...

"Зло?.. - думал Константин, глядя на асфальт, мчавшийся под колеса
островками блещущего под солнцем льда. - А что же - добро? "Добро", - с
неприязнью вспомнил он сморщенное, плачущее лицо человека, ночью
топтавшего свою шляпу возле парикмахерской. - Именно... понятие из библии.
Белого, непорочного цвета. Ангельской прозрачности. Голубиного взгляда.
Божественно воздетого к небу. И венец над головой, черт его возьми! Прав
был тот, топтавший шляпу? Да, именно! А добренькое добро наивно,
доверчиво, как ребенок, чистенько, боится запачкать руки. Оно хочет, чтобы
его любили. Оно очень хочет любви к себе. И я хотел любви к себе, улыбался
всем, ни с кем не ссорился, дайте только пожить! Быков... настрочил донос.
Очная ставка! И - поверили!.. Но почему он спросил о Быкове?.. Изучал
анкету? Наводил справки? Как это понять: "После войны вы работали с
Быковым"?

"Так что же? И с тобой так? Верить в чистенькое добро? И что же? И что
же?"

Он очнулся оттого, что невольно глянул на пассажиров в зеркальце - в
нем как бы издали дрожал пристальный взгляд девушки и донесся из-за спины
убеждающий басок, особенно четко расслышанный Константином:

- Пойми, Люба, мама не будет возражать. Ты просто хочешь мне зла! Мы
скажем ей все. У матери комната. Люба, ты должна жить у меня.

- Но я не могу, не могу! Я не хочу ссориться с твоей матерью. Мне
кажется, она ревнует тебя ко мне.

- Люба...

В зеркальце возникла юношеская рука, поползла на воротник к подбородку
девушки, и рыжая кроличья шапка парня надвинулась на зеркальце, загородила
ее лицо, ее рот.

Константин сказал:

- Тверской бульвар.

Когда они сошли, он посмотрел им вслед. Они стояли на тротуаре, парень
что-то быстро говорил ей, она молчала.

"А Ася... Ася! Как же Ася?"

Трое сели на Пушкинской площади - один грузный, головой ушедший в
каракулевый воротник, щеки мясистые, лиловые от морозца, на коленях
портфель с застежками на ремнях.

Отпыхиваясь, тучным своим телом создав на переднем сиденье тесноту,
жирным баритоном сказал:

- Прошу нажать, уважаемый водитель!

- Нажму, если выйдет.

Грузный человек рассеянно покопался в портфеле, подал какую-то бумагу
двоим на заднем сиденье, потом, мучаясь одышкой, начальственно заговорил:

- Ну и что же, что же, товарищ Ованесов? Вы считаете, что я волшебная
палочка, что я вам из-под земли грейферные краны достану? Министр, только
министр... Резолюция Василия Павловича - и пожалуйста! Выше Василия
Павловича не прыгнешь - портки лопнут! Тр-ресь по швам - и по шее еще
дадут!.. Ха, строители-мечтатели! Дети вы, дети! Расчеши вас муха!..

Молодой голос сказал сзади:

- Шахта будет пущена в эксплуатацию в этом году. Вы прекрасно знаете,
что шахта союзного значения, с новейшим оборудованием. Шахта без
грейферных кранов - чемодан без ручки, Михаил Михалыч! Как вы предлагаете
- лес вручную разгружать? Рабочим носить бревна под мышками? Ошибаетесь,
мы не дети! Мы и зубки можем показать, Михаил Михалыч! Мы будем драться,
Михаил Михалыч.

В зеркальце - молодые вызывающие глаза с упрямством устремлены на
грузного человека; тот захохотал, колыхнул животом портфель на коленях.

- Давай жми, Сизов, грабь, выколачивай, пиши письма! У меня пятнадцать
новых шахт на шее, вот где! - Он похлопал себя сзади по каракулевой шапке.
- Сроки! План! Проектная мощность! И все требуют, на горло наступают,
дерут! Вы что ж думаете - я один решаю? Вам там в Туле хорошо, а мне, мне
как?

Третий произнес:

- Вам лучше, как видно, Михаил Михалыч.

- Что, что? - осерженно пробормотал грузный. - Как это - лучше?
Строители-мечтатели!.. Что? Как? Хотите в план анархию ввести?

- Вы, кажется, из Тульского бассейна? - неожиданно для себя спросил
Константин. - Как я понял.

- А? - Грузный повел глазами в его сторону. - Что такое? Давай знай,
такси, в угольное министерство! Нечего тут прислушиваться, понимаешь!

Не меняя выражения лица, Константин спросил:

- Вы не двоюродный ли брат коммерческого директора Петра Ивановича
Быкова? Вы хозяйственник, не правда ли?

- Малахольный... Нас везет малахольный шофер! Вы трезвы, товарищ? -
Грузный пыхнул хохотом, придерживая на коленях портфель. - Какой еще
Быков, драгоценный мой?

Константин сказал:

- Мне показалось. Извините, если ошибся. Площадь Ногина. Прошу вас.
Министерство угольной промышленности. По счетчику. И ни копейки больше.

Он остановил машину у подъезда, насмешливо взглянул на грузного,
завозившегося с полой драпового пальто - доставал деньги.

Они вышли. Грузный, заплатив точно по счетчику, зашагал по хрустевшему
стеклу застывших луж - к подъезду, у широкой двери сердито-удивленно
оглянулся, двое тоже оглянулись - Константин с бесстрастным выражением
смотрел на серое здание министерства.

На бульварах он обогнал "Победу" Сенечки Легостаева и притормозил
машину, опустив стекло, - студеный воздух, металлически пахнущий ледком,
мерзлой корой зимних бульваров, охолодил лицо. И тотчас Сенечка, заметив
притершуюся рядом машину, нагловато ухмыляясь, убрал стекло, крикнул
Константину:

- Как делишки? Живем?