Чтение 76–й страницы книги ~Тишина~

его.

Он не глядел на Быкова, испытывая ненависть к себе.

"Нет, нет, нет! - подумал он. - Жалость? К черту! К черту!"

Он круто выругался и выбежал из комнаты.

В машине он, как всегда, привычно очищал перчаткой стекло, смотрел мимо
поскрипывающей стрелки "дворника" на полосы фар, но не видел ясно ни
скольжения фар по мостовой, ни по-ночному пустых улиц, синеющих новым
снежком, по-прежнему падавшим с темного неба.

Константин гнал машину, чувствуя горячие рывки сердца при перемене
сигналов на светофорах, далеко простреливающих миганием безлюдные пролеты
улиц, инстинктивно скашивал взгляд на регулировщиков - и не было момента
осмыслить то, что сделал...

После того как загорелся за площадью всеми освещенными залами
Павелецкий и белая полоса окон привокзального ресторана с летящим на эти
теплые окна снегом выдвинулась навстречу, унеслась назад и машина, нырнула
в сразу показавшийся туннелем переулок, Константин затормозил машину под
стеной дома и долго сидел, прислонясь лбом к скрещенным на руле рукам.

В первой комнате света не было.

Зеленый огонь настольной лампы косым треугольником упал под ноги ему,
на пол, из полуоткрытой спальни, куда он вошел, и там загремел
отодвигаемый стул - Константин остановился.

В проеме двери, загородив огонь, проступала темная фигура Аси.

Она запахивала на талии халатик.

И испуганный, непонимающий голос ее:

- Костя?.. Ты уже вернулся?

Она шарила по стене выключатель; Константин успел увидеть ее
напрягшиеся под халатиком голые ноги, и тотчас вспыхнул свет; после
темноты он был неожиданно ярок, и Константин отчетливо увидел лицо Аси,
бледное, залитое электричеством, яркой чернотой блестели глаза.

- Ты уже вернулся?

- Нет. Я заехал по дороге, - преодолевая хрипоту, сказал Константин. -
Я хотел тебя увидеть.

Она со вздохом опустила плечи.

- Я не ожидала тебя. Ты вошел тихо-тихо, и я почему-то испугалась.

- У тебя было открыто, - сказал он. - Ася, вот что... Я сейчас был у
Быкова.

- Что? Что?

- Я был у него, - ответил Константин.

Темные увеличенные глаза Аси перебегали по его лицу, по его кожаной
куртке, а пальцы теребили поясок халатика, и брови, и глаза ее будто не
соглашались с тем, что сказал он.

- Ты? Был? У Быкова? - отделяя слова, проговорила Ася и отошла от него,
ладонями зажала уши. - Слушать не хочу! Ничего не говори мне!

- Ася! - сказал Константин. - Ася, милая, ничего не случилось, я хотел
объяснить тебе...

И тронул ее локоть; Ася почти брезгливо отстранилась, сказала шепотом,
с гадливым отвращением:

- Ты был? У Быкова? Зачем?

Он растерянно проговорил:

- Ася...

- Зачем ты это сделал?

- Прости, если я...

- Зачем? Что ты наделал, Костя?

"Как объяснить ей все? - подумал Константин. - Как?"

Ася, зажмурясь, откинула голову и молчала. Он виновато приблизился к
ней, увидел ее длинную шею, слабую выемку ключиц - и ему страстно
захотелось осторожно обнять ее, успокоить, сказать, что он сам до конца не
знает, для чего он это сделал; и ему хотелось объяснить ей, что в
последнее время он живет, точно ухватившись за надломленную ветку над
трясиной, что ему не дает покоя, его мучает какая-то неуловимая,
скользкая, надвигающаяся опасность, что он живет с ощущением следящего
взгляда в спину - и не может преодолеть это, и боится за нее, за себя. Ему
хотелось почувствовать успокаивающую тяжесть ее ладони на своих волосах и
покаянно лицом прижаться к теплоте ее колен. Он все время ощущал в себе
нервное и злое напряжение, готовый ко всему - к драке, к непоправимой
беде, к словам, которые разрушали и еще более усугубляли что-то.

- Ася, - ответил он, стараясь говорить спокойно, но не сделал, как
хотел, не обнял ее, услышал свой фальшиво прозвучавший голос: - Честное
слово... ничего не случилось.

- Ничего не случилось? Неужели ты не понимаешь? Ты не понимаешь? Он ни
перед чем не остановится. Ты подумал о нас? О чем ты с ним говорил?

- Теперь он ничего не сделает. Он уже сделал...

- Что? Что он сделал?

Она взяла его за борта кожаной куртки, спрашивая:

- Что он сделал?

- Ася, родная, мы еще поживем, не надо ни о чем думать, - сказал он,
по-прежнему пытаясь говорить спокойно.

- Ты сказал "еще"? Почему - еще?

- Я говорю о Николае Григорьевиче.

- Прошу тебя, скажи яснее, Костя.

Но в эту минуту у него не хватало сил посмотреть ей в лицо, и, медля,
Константин легонько снял ее теплые влажные пальцы с бортов куртки, прижал
их к подбородку, глухо договорил:

- Может быть, я не должен был, Ася... Но я не мог. Прости меня. Я...
поеду.

И тут его поразил неестественно оживленный голос Аси:

- Если ты разрешишь, я сейчас оденусь и поеду с тобой! Хоть один раз в
жизни хочу увидеть твою работу. Ты хочешь?..

Константин почти испуганно взглянул на нее - Ася решительно развязывала
поясок халатика, торопилась, и по лицу ее он видел: она готова была
одеться сейчас.

Он остановил ее поспешно:

- Асенька, этого нельзя! Ася, это не разрешается, меня просто снимут с
работы. Этого нельзя!

Тогда она заложила руки в карманы халатика и так села на стул, сказала
тихо:

- Ну иди, Костя.

- Не надо, - Константин наклонился к ней и, едва прикоснувшись,
поцеловал в волосы. - Не надо ни о чем плохом думать. Ложись спать, Ася.
Со мной будет все в порядке. Я уверяю тебя, со мной будет все в порядке.

10

К концу смены он был рассеян с пассажирами, получал деньги не считая,
невнимательно и забывчиво переспрашивал, куда везти. Ощущение давящей
тоски, неясности, не отпускающего беспокойства, никогда раньше не
испытываемого им, заставляло его перед утром бесцельно гонять машину по
Москве.

Ему было все равно: выработает он сегодня деньги или нет, и лишь
немного проходило напряжение, когда он бесцельно мчал машину по пустынным
переулкам без светофоров, неизвестно для чего подгоняя себя: "Быстрей,
быстрей!" И как только привычно подкатывал к стоянке, инстинктивно
приглушал мотор, тишина ночных улиц с ровным пространством мостовой
удушливо наваливалась на него. Тогда он слышал, как в машине четко
стучали, отсчитывали время часы с настойчивым упорством заведенного
механизма.

Смена кончалась в девять утра. Константин ждал конца смены. Он точно не
знал, что должен будет делать этим утром.

"Только не ждать, только не ждать, - убеждал он себя. - Я должен
поговорить с Михеевым? Я хочу ясности... Но какой? Ну а дальше что?"

И независимо от того, как пойдет разговор с Михеевым, его мучило это "а
дальше что?", и оттого, что он не в силах был полностью представить, что
будет дальше, его охватывал нервный озноб, холодок змейками полз по спине.

Мотор был не выключен, печка работала, становилось душно, жарко в
машине, пахло нагретым металлом, а он, подняв воротник, никак не мог
согреться, и было горячо и сухо во рту.

Потом он не выдержал ожидания конца смены и в восьмом часу утра повел
машину к парку.

Константин остановился на набережной, в трех минутах езды от гаража, -
здесь он хотел перехватить Михеева по пути. И здесь было удобно ждать, -
тут такси проезжали к парку из центра.

Утро начиналось чистое, розовое, со звонким морозцем, с зеркально
молодым, хрустким ледком на мостовой. Лопаясь, он брызнул трещинками под
каблуками, когда Константин вылез из машины, разминаясь после долгого
сидения.

Холодного накала заря надвигалась из-за дальних улиц, краснел лед
канавы, подымался парок над незамерзшим стоком бань возле далекого моста.
Там, за мостом, над крышами вертикально дымили фабричные трубы; дым не
таял, стекленел в небе, и были безмолвны ближние улицы в ранней стуже
утра.

Воспаленными глазами Константин оглядывал набережную и небо, хлебнул
несколько раз на полную грудь горьковато-холодный воздух - и от глотков
этого крепкого студеного воздуха немного закружилась голова. Похрустев
каблуками по ледку, он залез в машину, и теперь не было желания двигаться,