назвали "Великой хартией вольности тамплиеров". По сути дела, орден с этого
времени подчинялся разве что самому папе. Великие магистры ордена, первыми
воспользовавшиеся привилегиями этой хартии, Филипп де Милли и Одон де
Сент-Аман едва ли были озабочены поисками Святого Грааля -- их уделом были
политика и война. Впрочем, пушки в то время изобретены еще не были --
следственно, и музы не молчали.
будто не восходящее ни к какому тексту, достоверно датируемому временами
ранее 1160-1170 г.г. Наличие слов, сходных по звучанию со старофранцузским
"li graaus" в средневековой латыни, в португало-галисийском и провансальском
языках не доказывает решительно ничего: мы не можем с уверенностью сказать,
на каком языке это слово прозвучало впервые. Интереса ради можно привести и
современную гипотезу:
единственного символа; выражение "Sangraal" или, как у Мэлори, "Sangreal"
одинаково часто употреблялось в первых версиях романов, ему посвященных. Но,
если правильно расчленить это слово, как оно не было расчленено в
последующих версиях, мы получим уже не "San Graal", а "Sang Raal" или "Sang
Real", что на современном языке означает не что иное, как "Sang Royal" --
"королевская кровь"...*
производного от слов "из уст", или принятого русской в секте сопунов
восприятия слов "окропи мя иссопом" как прямой инструкции сопеть друг на
друга во время молитвенного радения, дабы насопеть побольше "духа святого"
-- да простят мое кощунство сторонники всех вышеперечисленных мнений, если
не сказать -- религий. Вывод из них можно сделать только тот, что
достоверного смысла и происхождения слова "грааль" мы просто не знаем.
Поэтому и "блюдо для рыбы" кажется вполне приемлемым чтением, -- по одному
тому, что слово "рыба", греческое ОЇП‡ОЕО°О¶, составлено из первых букв слов
"Иисус Христос, Сын Божий, Спаситель" -- О(tm)О(r)ПѓОїО°О¶ О§ПЃОNoПѓП"ПЊО¶,
О(c)ОµОїП... ОҐОNoПЊО¶, ОЈП‰П"О(r)ПЃ. Для ранних христиан именно изображение
рыбы служило символом Церкви. И, хотя у немецкого преемника эпической
традиции (у Вольфрама фон Эшенбаха) "грааль" стал скорее "камнем", у
Кретьена де Труа и Робера де Борона речь идет именно о чаше -- притом о чаше
плоской, пригодной не только для рыбы -- но, подобно современной
католической монстранции, пригодной и предназначенной для причастия.
хлеб и вино суть плоть и кровь Его, дают повод для обратного толкования, на
священных текстах в принципе не основанного. Как пишет С.С. Аверинцев,
"Грааль -- <...> таинственный сосуд, ради приближения к которому и
приобщения его благим действиям рыцари совершают свои подвиги. Обычно
считалось, что это чаша с кровью Иисуса Христа, которую собрал Иосиф
Аримафейский, снявший с креста тело распятого Христа (т.е. Грааль --
мифологизированный прообраз средневековых реликвариев -- драгоценных
вместилищ для материализованной святыни, само благородство материала которых
имело по ходячим представлениям целительную силу). <...> Грааль -- это
табуированная тайна, невидимая для недостойных, но и достойным являющаяся то
так, то иначе, с той или иной мерой ″прикровенности″"*. Однако в
последующие века "Грааль" мог толковаться отнюдь не только как чаша.
подтрунивая над своим французским предшественником, довольно строго следует
той же сюжетной канве; грааль (уже "Грааль") появляется и в его поэме, но
там, напоминаем, это не что иное, как камень, принесенный ангелами на землю,
иначе говоря, "совсем другая история"* -- к 1210 году романы Кретьена де
Труа и его французского преемника Робера де Борона, трактующие священную
часть истории Грааля, были достаточно известны, и немецкий поэт несколько
раз иронически сетует, как много ему пришлось исправлять фактов, рассказывая
историю Грааля вслед за Кретьеном де Труа. Однако именно Робер де Борон
оказался первым писателем, -- в современном смысле этого слова, -- придавшим
истории Священного Грааля художественную законченность, изложив ее
безыскусными, но удивительными по красоте стихами на современном ему
французском языке.
могла быть деревня Борон близ города Монбелиар (Бургундия); "Готье",
упоминаемый в конце его "Романа о Граале" -- вполне историческое лицо, Готье
де Монбелиар. Участие Робера де Борона в Четвертом крестовом походе
(1202-1204), направленном против Константинополя, если и имело место (о чем
говорит одна из гипотез), то это произошло после написания "Романа о
Граале". Сам же "Роман о Граале" сохранился лишь в одной рукописи, притом в
ней наличествует немалая часть следующего поэтического романа -- "Мерлин" --
которая должна была служить продолжением первого произведения. Сохранились
также прозаические версии того же романа, -- "Роман о Граале" в прозаической
версии назывался "Иосиф Аримафейский" или просто "Иосиф", -- сохранились
прозаические версии его дальнейших частей повествования, представляющие
ценность сами по себе, -- однако же нас интересует не история последующих
хранителей Святого Грааля, но толкование его как первой части причастия, --
то ли сосуда, из которого давал пить Иисус во время Тайной Вечери апостолам,
то ли чащи, в которую были собраны капли крови, пролившиеся из-под копья при
распятии (на что нет ссылок даже в основных неканонических Евангелиях)--
важно в конце концов лишь толкование Грааля как первой чаши со Святыми
Дарами.
-- "пропущенное в священных книгах место", или, как принято говорить в
иудаизме, "мидраш". Сами по себе образы Иосифа Аримафейского и других
персонажей романа занимают в Евангелии чрезвычайно мало места. В Евангелии
от Иоанна мы, к примеру, находим следующее (после того, как один из воинов,
которому Церковное Предание дало имя Лонгин, копьем пронзило Ему ребра и
тотчас истекла кровь и вода): "После сего Иосиф из Аримафеи -- ученик
Иисуса, но тайный из страха от Иудеев, -- просил Пилата, чтобы снять тело
Иисуса, и Пилат позволил. Он пошел и снял тело Иисуса. Пришел также и
Никодим, -- приходивший прежде к Иисусу ночью, -- и принес состав из смирны
и алоя, литр около ста. Итак они взяли тело Иисуса и обвили его пеленами с
благовониями, как обыкновенно погребают Иудеи. На том месте, где Он распят,
был сад, и в том саду гроб новый, в котором еще никто не был положен. Там
положили Иисуса ради пятницы Иудейской, потому что гроб был близко. (Иоанн,
19, ст.38-42). Почти то же рассказано в Евангелии от Луки (лишь не упомянут
Никодим, а о Гробе Господнем сказано, что он бы "высечен в скале"); в
евангелии от Марка появляется дополнительная деталь разговора Пилата с
Иосифом Аримафейским (Никодим также не упомянут): "Пилат удивился, что Он
уже умер, и призвав сотника, спросил: давно ли умер? И, узнав от сотника,
отдал тело Иосифу" (Марк, 15, ст.44-45). Еще меньше деталей излагает
Евангелие от Матфея, за которым, как считается, стоит написанный на
арамейском языке оригинал. Словом, пишущий о снятии Христа и положении во
гроб обычно должен опираться не на Писание, но на Церковное Предание, -- а
вот оно-то как раз изобилует деталями, которые во множестве использовал в
своем романе Робер де Борон, все же недостававшее дополнил силой таланта и
духовного зрения. Есть основания думать, что изложенная де Бороном история
ниоткуда в цельном виде заимствована не была: он лишь как вазу из черепков
сложил все известное ему, недостающее же "экстраполировал".
неблагоразумного разбойников, семейные дела Понтия Пилата (коптская церковь
канонизировала не только его, но и его жену, чье имя Прокла известно лишь по
весьма поздним апокрифам, в которых утверждается, что она признала в Иисусе
Спасителя и пыталась за него заступиться), история Агасфера, отказавшегося
помочь Христу в несении Христа -- в отличие от Симона Киринеянина, на
которого есть точное указание в Евангелии от Матфея, история о собранных в
слезницу (или чашу) крови и слезах Христовых, судьба Марии Магдалины, не
говоря о подробной биографии Иосифа Аримафейского. Все это так или иначе
отыскивается только в апокрифах и различных вариантах церковного Предания,
хотя история о римском императоре, чьего сына Веспасиана исцелил плат
Св.Вероники (собственно -- Спас Нерукотворный) от проказы смотрится чистой
сказкой. Современникам эта сказка, вероятно, говорила не об одном лишь
Веспасиане.
принимал и обратил бы на эту новую религию внимание разве что если б на
самом деле его поразила проказа. Однако нечто подобное имело место в
собственно христианском мире -- и как раз во времена Робера де Борона;
случилось так, что тринадцатилетний король воцарился в 1174 году на
Иерусалимском престоле под именем Балдуина IV -- и как раз этого правителя
поразила проказа. "Прокаженный король не собирался умирать, хотя от него
исходил такой тяжелый запах, что не спасали все благовония и мази Востока"*.
Это был тот самый юноша, который в неполные семнадцать лет захватил врасплох
армию турок-сельджуков в Лидде. "В его отрядах были только ополченцы из
южной Палестины и некоторые окрестные сеньоры. Магистр ордена Храма (т.е.
Одон де Сент-Аман -- Е.В.) прибыл из Газы через укрепленные рубежи с
восьмьюдесятью рыцарями ордена Храма, так что в результате войско короля
составили пятьсот рыцарей. <...> Битва была жестокой, но
непродолжительной. В последний раз тысячи сарацин бросились перед атакой
горстки рыцарей. Сам Саладин поворотил своего коня и отступил до
Египта..."*. Юный король становился юным героем, победителем грозного
Саладина -- и вот именно этого героя поразила проказа. Как недоставало
крестоносцам такого полководца в последующие годы, -- но медицина не знала
тогда исцеления от проказы. Не здесь ли первая мечта крестоносцев о Святом
Граале?
французском романе примерно того же времени -- "Разрушенный Иерусалим, или
книга о Тите и Веспасиане". Именно он (а не его сын Тит, как в истории) был
изображен как покоритель Иерусалима. И текстологических совпадений с поэмой
де Борона в этой книге достаточно, чтобы утверждать самое малое: де Борон
был знаком с этой книгой. Крестоносцам нужен был воинский дар Балдуина, --
Черепнин Владимир
Глуховский Дмитрий
Посняков Андрей
Бажанов Олег
Круз Андрей