написанный по-немецки Вольфрамом фон Эшенбахом между 1200 и 1210 годами
"Парцифаль" обладает несравненно большей поэтической ценностью, и недаром
остается не только чтим в наши дни, но даже читаем ради удовольствия как в
оригинале, так и в переводе. На русском языке, увы, мы не располагаем
переводом этой поэмы; "сокращенное" же переложение, выполненное Львом
Гинзбургом для "Библиотеки Всемирной Литературы" оставляет при сравнении с
оригиналом чувство горестного недоумения: это и в самом деле отрывки из
поэмы Вольфрама фон Эшенбаха, но каждый отрывок, будучи взят по отдельности,
растянут по сравнению с текстом оригинала по меньшей мере вдвое. Лишь
вспомнив о том, что во времена советской власти переводчикам платили именно
построчно (отсюда "лесенка", "елочка" и все иные способы, в просторечии
именуемые строчкогонством), можно понять -- чего ради страдавший от нищеты и
голода, притесняемый к тому же антисемитами председатель переводческой
секции Московского отделения Союза советских писателей Лев Гинзбург пошел на
такой подлог. Понять такой поступок можно, и простить тоже можно. Невозможно
лишь читать получившееся произведение, и приходится констатировать, что
никакого "Парцифаля" Вольфрама фон Эшенбаха, кроме небольших цитат в
переводе В.Микушевича, мы по сей день не имеем.
неизвестен русским читателям и Робер де Борон, -- хотя ученые-медиевисты с
одной стороны и визионеры-штайнерианцы с другой стороны всегда ценили это
произведение очень высоко. Однако путь от писателя до читателя чаще всего
очень долог: XIX век открыл великую литературу европейского средневековья,
ХХ век с трудом и далеко не всю донес ее до читателя, -- а, скажем, для
весьма обширной и неплохо сохранившейся литературы Византии время не настало
до сих пор, по сей день издаются в основном каталоги сохранившихся книг --
но книги эти в абсолютной массе никем все еще даже "по диагонали" не
прочитаны. А открытия мирового значения в медиевистике делаются не так уж
редко -- да только и сам счастливый кладоискатель чаще всего далеко не сразу
осознает, что именно он нашел. Чего стоит открытие одной лишь "Carmina
Burana", первого и основного до сих пор источника лирики вагантов: обнаружен
он был в 1803 году, опубликован в 1847 году, стал любимой книгой читателей
новейшего времени лишь еще столетие спустя.
романы, все поэтическое средневековье: чрезмерное увлечение таковыми уже
вполне исчерпывающе описано Сервантесом, и его пародия так и останется
живей любого, самого талантливого "Амадиса Галльского", живей даже эпоса
Томаса Мэлори. Притом история повторяется не дважды, а многократно -- не как
фарс, но как скверный анекдот: происходит это непосредственно в наше время,
когда горестно однообразный поток жанра "фэнтези" заэксплуатировал до дыр
считанное по пальцам количество источников, -- по преимуществу кельтские и
скандинавские эпосы с добавкой все тех же "Рыцарей Круглого Стола", --
притом авторы сериалов даже не заботятся оглянуться, увидеть и услышать, как
хохочет над ними и над их читателями Марк Твен со страниц блистательного
романа "Янки при дворе короля Артура", -- опять-таки торжествует
взаимосвязанность пародируемого текста с пародируемым оригиналом: долгая
жизнь обычно гарантирована обоим, но больше читателей окажется неизменно у
пародии. Из романа Марка Твена вынырнул в русских словарях забавный глагол
"граалить" -- уехать неведомо куда в поисках неведомо чего, в частности,
Святого Грааля, чем занимаются рыцари рядом с марктвеновским героем. Не то
смешно, не то грустно, но слово "Грааль" русский читатель до недавнего
времени у Марка Твена впервые и узнавал. Теперь положение иное, счет
переводных и собственных книг в жанре фэнтэзи пошел на десятки тысяч. Но
будет очень странно, если читатель отряхнет с них пыль через восемьсот лет
-- и станет с упоением читать. Впрочем, все возможно.
времена Шекспира и Сервантеса, -- а в наши дни энтузиасты-униформисты, того
гляди, превратят его в олимпийский вид спорта, -- впрочем, частично кое-что
из турнира -- то же фехтование -- свои права отвоевало. Если никто не
отправляется "граалить", то разве лишь потому, что некуда: слишком тесна
стала человечеству наша планета. Апокрифы же, не попавшие в основной корпус
Библии, стали одним из видов популярного чтения. Да и в самом деле, конечно,
"Книги Сивилл" написанные древнегреческими гекзаметрами -- позднейшая
иудейская подделка, ей не две с половиной тысячи лет, ей всего лишь... две
тысячи лет, а на иных из этих книг еще и чернила не обсохли, им всего-то
тысяча семьсот лет! То же и со средневековыми версиями евангелий. Пусть нет
в них богодухновенности и в канон Библии их никому включать и в голову не
придет, зато никто не станет оспаривать их высокие литературные достоинства.
Гностические евангелия, обретенные в Наг-Хаммади в 1945 году, интересны
отнюдь не только историкам религии и философии; высокие литературные
достоинства одного лишь найденного тогда "Евангелия от Фомы" обязывают
культурного человека прочесть эту книгу, -- заметим, совсем небольшую. То же
отчасти относится и к "Евангелию от Никодима", апокрифу отнюдь не
гностическому, но все же апокрифу -- а изучение их господствующей церковью
никогда не поощрялось, -- впрочем, из них вырастали художественные
произведения, от "Романа о Граале" до увенчанного Нобелевской премией уже в
наши дни "Евангелия от Иисуса" португальского писателя Жозе Сарамаго. И
таких примеров в литературе последнего тысячелетия величайшее множество.
"Романа о Граале" издать и прозаическую, сохранившуюся -- в отличие от
поэтической -- во множестве списков, часто довольно сильно различающихся
текстуально и явно изобилующих позднейшими вставками, тоже интересными (ибо
для нас "позднейшие" вставки сделаны все-таки весьма, весьма давно). В
частности, Иосиф Аримафейский по одному из таких списков оказывается
проповедником христианства в Британии (от этого сюжета рукой подать до
круглого стола короля Артура), -- и в этой версии Грааль прямо поименован
потиром. В позднейших французских изданиях -- в частности, в издании В.Нитце
1927 года, по которому выполнен перевод Е.Кассировой -- введена разбивка на
сцены, добавлен прозаический отрывок, без которого текст теряет связность,
-- словом, перед нами в той или иной степени попытка реконструкции
окончательного поэтического замысла Робера де Борона. Однако ведь и в первых
списках Библии тоже нет разбивки на слова. Потомки вынуждены хоть немного
адаптировать к своему восприятию текст, пришедший из глубины веков. Иначе у
книги просто не будет читателей. Однако подобные "вмешательства" сведены и в
публикации Нитце, и тем более в современном переводе на русский язык, к
предельно возможному минимуму.
Грааля -- образу невербализируемому, невоплотимому в слова и собственно
словам почти непричастному: "Поиск Грааля <...> -- это символ
духовного приключения, каковым и является поиск Бога, абсолюта, или,
согласно Юнгу, внутренней наполненности, которой соответствует господство
чувств. Это приключение рыцаря, давшего обет бедности и представляющего тип
идеального мужчины, обладателя трех добродетелей: отваги, верности,
целомудрия"*. Здесь от сюжета собственно Святого Грааля мы вступаем в
область иного сюжета, для европейской культуры едва ли не более важного --
сюжета поисков Грааля, или, если угодно, странствия, конечной целью которого
является обретение Грааля, однако цель в данном случае не перерастает в
самоцель, ибо в странствии герой-протагонист способен прожить всю жизнь,
совершая один подвиг за другим, приближаясь к архетипу вечного странника. В
античном мире чем-то подобным было путешествие за Золотым Руном, сведшееся в
конце концов к поэме Аполлония Родосского; современное литературоведение
приравнивает подобное бесконечное странствие к попытке (всегда бесплодной)
бежать от самого себя.
основным: обороне укрепленного города, странствию в поисках заветной цели,
возвращению героя домой из дальнего странствия и самоубийству Бога (заметим
в скобках, что как минимум пятый сюжет, легенду о братьях-антагонистах,
великий аргентинский мудрец как-то пропустил мимо внимания). История о
Святом Граале содержит в себе элементы чуть ли не всех четырех: как
укрепленный город вполне может рассматриваться "твердыня Монсальват", где
(по крайней мере, по вагнеровскому "Лоэнгрину") Грааль хранится, поиск
заветной цели самоочевиден, а ведь обретя ее, придется еще и вернуться,
иначе в странствии не было смысла, -- ну, а "самоубийством бога" не совсем
христианский разум слепца-библиотекаря именовал собственно сюжет Евангелий.
Однако сюжет, в котором поиски Грааля становятся важней, нежели сам Грааль,
подарил миру едва ли не всю литературу, осененную крылами Музы Дальних
Странствий -- вплоть до естественнонаучной. Желание достичь Северного пояса
или Южного, подняться на Эверест или опуститься на дно Марианской впадины,
желание ступить ногой на поверхность Луны -- все это в конечном счете поиски
Грааля, и не так уж счастлив тот, кто своей цели достиг: жизнь его может
потерять смысл. Счастливец по сравнению с ним тот, кто стремится к цели
заведомо недостижимой: не к доказательству теоремы Ферма (уже доказана), не
к решению квадратуры круга (того гляди решит ее кто-нибудь ненароком), не к
поискам десяти пропавших колен Израилевых (вдруг да найдутся), а проще --
проводит дни своего земного странствия в поисках Святого Грааля, к примеру.
и подвиги, он не боится быть смешным, он исполнен нравственной чистоты и
славных помыслов: он -- рыцарь.
Володихин Дмитрий
Свержин Владимир
Андреев Николай
Глуховский Дмитрий
Суворов Виктор
Шилова Юлия