рекорды обхода советской цензуры: Редиард Киплинг. Избранные стихи. Перевод
с английского под редакцией Вал. Стенича. Вступительная статья
Р.Миллер-Будницкой. Государственное издательство "Художественная
литература". Ленинград, 1936. 272 стр., тираж 10300 экз. Заключительные
слова предисловия Миллер-Будницкой стали классикой советского
литературоведения, вечной нашей отмычкой к замку цензуры, и нужно их
процитировать: "...творчество Киплинга приобретает для нас особый интерес
как законченное, высокохудожественное воплощение идей и настроений нашего
врага, как одно из крупнейших достижений поэзии западного империализма".
Отсюда уже полшага до вывода, который в 1937 году сделал в статье "Редиард
Киплинг" Константин Паустовский: "Жизнь Киплинга -- один из трагических
примеров того, как гений может погубить себя".
поскольку лишь в томе БВЛ "Уайльд. Киплинг" в 1976 году он был из этого
"детского" статуса выведен (авторской книги его стихотворений, без
добавлений в виде прозы, пришлось ждать -- не считая упомянутой парижской
книжки 1986 года -- аж до 1990 года), книга 1936 года заслуживает самого
пристального внимания. В ней были переизданы все переводы Оношкович-Яцыны
(кроме одного) и прибавлено к ним еще 13 переводов той же переводчицы --
новых. К сожалению, сама переводчица умерла годом раньше. Ее переводы для
издания 1936 года перередактировал, переписал и переувечил в духе худшей
цензуры совсем не Валентин Стенич, а другой "мастер стихотворного перевода"
-- Геннадий Фиш (1903 -- 1971). Часть переводов он изуродовал настолько,
что решил о соавторстве объявить -- под "Мэри Глостер" и "Саперами"
появилась двойная подпись, прочие переводы он перелицевал меньше, но так,
что компрачикосы Виктора Гюго померли бы от зависти. Приведу один лишь
пример.
читали, пели и разве что не высекали в камне знаменитую "Пыль". "Отпуска нет
на войне!" -- кому не памятен этот рефрен?
комментатор английского издания Киплинга (1983) А. А. Долинин пишет о том,
что Киплинг обыгрывает здесь стих восьмой главы Екклесиаста -- "нет
избавления в этой борьбе". Но у Киплинга ясно указано, какая это война (в
русском переводе Библии -- "борьба") -- англо-бурская. Если Киплинг и
обыгрывает несколько значений слова discharge, то "отпуск" в военном
значении -- лишь шестое или седьмое словарное значение. Между тем как первое
или второе -- "выстрел". На англо-бурской войне ужасом солдат было не
отсутствие отпуска, а как раз отсутствие сражения, отсутствие выстрелов и
вообще войны как таковой. Оношкович-Яцына если и не помнила сама, то знала
от старших сверстников -- что такое бурская война, война без войны, война,
выигранная Англией с трудом и с позором, -- на этой войне англичане сделали
такое ценное и пригодившееся XX веку изобретение, как концлагерь. Киплинг,
кстати, считал эту войну для Англии проигранной, вообще войной, недостойной
Британской Империи (см. стихотворение "Урок" и многие другие). В издании
1922 года Оношкович-Яцына выбрала для своего перевода: "Нет сражений на
войне". Мы перепечатываем переводы Оношкович-Яцыны почти в полном объеме и в
тех двадцати случаях, когда есть возможность использовать редактированное
М. Л. Лозинским (а по косвенным данным -- и Н. С. Гумилевым) издание 1922
года, возвращаем переводам исконный вид. Остается лишь сожалеть, что
остальные переводы приходится перепечатывать по изданию 1936 года, -- нет
никакой уверенности, что Г.Фиш не приложил к ним руку.
переводы Михаила Фромана (1891-- 1940) и Михаила Гутнера (1912-- 1942);
поскольку оба переводчика на момент издания книги 1936 года были живы, надо
думать, их ничья рука не увечила. Фроман умер в Ленинграде перед войной,
Гутнер -- в эвакуации в Перми (тогда -- г. Молотов). Интересны из работ
предвоенного поколения также немногие сохранившиеся строки Эрика Горлина,
погибшего во время Ленинградской блокады, а также несколько переводов
Елизаветы Полонской (1890-- 1969), среди них -- прославленная "Баллада о
Востоке и Западе", начало которой, вероятно, по индексу частоты цитирования
могло бы претендовать на попадание в книгу рекордов. О прочих довоенных
подходах к творчеству Киплинга хотелось бы забыть, но нельзя.
первому постсоветскому изданию Киплинга в России пишет:
молодые советские литераторы. Этим обстоятельством был попросту сражен
критик и литературовед князь Дмитрий Святополк-Мирский, вернувшийся в 30-е
годы из эмиграции на родину <...> Мирский был прав, когда укорял
советских литераторов, зачитывавшихся Киплингом. Но как бы то ни было,
...железный Редьярд", а главное, его идеи оказались близкими идеологии
молодого советского государства". Князь-коммунист тоже был прав: он ждал от
коммунистической молодежи -- главное же от юного советского государства --
чего-то совсем, совсем другого. Он и дождался: гибели в советском
концлагере. А молодые советские поэты -- Евгений Долматовский, к примеру,
или Константин Симонов -- в те довоенные годы увлеченно переводили Киплинга.
Симонов, впрочем, не столько переводил, сколько сочинял по мотивам
Киплинга: "Серые глаза -- рассвет" в его переводе укорочено на половину
текста, "Новобранцы" -- на четыре строфы сокращены, "Добровольно
...пропавший без вести"" -- на две и т. д. Позже Симонов писал о своем
увлечении Киплингом в конце тридцатых годов: "Киплинг нравился своим
мужественным стилем, своей солдатской строгостью, отточенностью и ясно
выраженным мужским началом, мужским и солдатским". Впрочем, он же признал,
что разлюбил Киплинга, когда началась война -- в 1941 году. Переводы
Симонова по сей день регулярно называют прекрасными, и нет спора, стихи
хороши, но, сравнивая их с оригиналом, диву даешься: автор ли подстрочника
все так переврал Симонову, сам ли он столь глубоко и сознательно исказил (за
возможным исключением "Дурака" -- он же "Вампир" -- и более или менее
"Гиен", остальные переводы Симонова едва ли стоит рассматривать как
переводы). Если это переводы -- то всех поэтов, от Багрицкого и Тихонова до
Фазиля Искандера и Александра Галича (последнего особенно), целиком можно
объявить "переводчиками Киплинга". Сам тон советской (и, напоминаю,
антисоветской) поэзии, как говорят недоброжелатели, "мускулистый" ее стиль
-- от Киплинга и Гумилева.
шестикратному лауреату Сталинской премии, накануне еще и Ленинской, любить
"барда английского империализма". За "железным занавесом" Киплинг изымался
из библиотек, лишь очень немногие энтузиасты понемногу переводили его "в
стол". Причем, надо честно признать, не очень хорошо переводили: мало
любить империю, в ее правоту нужно верить. Британская империя отошла в
область истории, у империи советской развивался прогрессивный паралич, при
котором, как известно, не до идеалов. Зато с 1976 года, с выхода упомянутого
тома БВЛ "Уайльд и Киплинг", где на скудном пространстве в 54 стихотворения
почти сорок было переводов совершенно новых, -- начинается для Киплинга
новая эпоха, не кончившаяся и по сей день; наше издание преимущественно
суммирует работу переводчиков прежних лет, не давая, впрочем, к переводам
вариантов: составитель взял на себя всю ответственность за то, чей перевод
печатается; таким образом, ничье имя из "коллектива" переводчиков не изъято
намеренно. Выбирался всегда живой перевод. Конечно, в оригинале "Мэри
Глостер" герой говорит: "В двадцать два года... в двадцать три года...", а в
первом варианте перевода Оношкович-Яцына рифмы ради вместо "двадцать три"
стало "двадцать шесть", Г.Фиш это "исправил", -- но в нашем издании
восстановлен первый вариант. Покойников не редактируют: их или печатают как
есть, или заказывают новый перевод. И хотя "Мэри Глостер" после 1936 года
переводили по меньшей мере еще пять раз -- предпочтение отдано все же
старому варианту. Ибо новые к нему ничего не прибавили.
началась не так, как у всех, -- он пал жертвой родительской любви. Ему,
шестнадцатилетнему школьнику, родители сделали подарок: его несовершенные
детские (ну, юношеские) стихи родители озаглавили "Школьные стихи" и
выпустили отдельной книгой. Редьярд впал в депрессию (по другой версии -- в
ярость), но писать, к счастью, не перестал. Пять лет спустя он выпустил
книгу стихотворений, которую принято считать "первой", -- "Департаментские
песенки" (1881). Славы ему эта книга (во всяком случае, за пределами Индии)
не принесла. Слава пришла к нему осенью 1889 года, вместе с первыми
балладами, напечатанными уже в Англии. И -- пожалуй -- слава с тех пор при
нем. Но и жертвой своей славы он становится по сей день. Взять хотя бы
печальную историю того, как Киплинга поют в России. Вот -- с магаданской
пленки звучит голос престарелого Вадима Козина: он напел чуть ли не целую
пленку Киплинга. Киплинга ли? Вот -- звучит "Пыль", и в ней появляются такие
строки:
родную мать! Здесь только...
"мать-мать-мать..." Наверное, это было бы интонационно даже ближе к
оригиналу. Или же некогда популярная песенка: "Сигарета, сигарета! //
Только ты не изменяешь! // Я люблю тебя за это, // Да и ты об этом
знаешь..." Многие ли слушатели догадались, что звучит перелицовка (не
перевод же!) стихотворения Киплинга "Обрученный"? А шлягер поздних
советских лет "За цыганской звездой" лучше б уж и не приписывать Киплингу --
ни звезды нет в оригинале (а есть "паттеран", знак, оставляемый цыганами
вдоль своей, незримой для джорджо-чужаков тропы), ни многого такого, что
есть в этом переводе. Зато -- поют! Киплинг не виноват. Но и Бодлер не
виноват в том, что "Красотка моя, умчимся в края..." стало цыганским
романсом, и даже Мережковский не виноват в том, что в юности сделал этот
неудачный перевод. Потому и популярны в эстрадном пении Киплинг и Бодлер,
что попали в руки не к переводчикам, но к подражателям. А о них сказал
Сальвадор Дали: "Блаженны подражатели -- им достанутся наши недостатки".
непомерно высокие гонорары (заметим, что пролетарию Максиму Горькому его
Херберт Фрэнк
Распопов Дмитрий
Сертаков Виталий
Пехов Алексей
Афанасьев Роман
Суворов Виктор