Бориса Нарциссова, писал:
<...> В русском зарубежье ищут новые пути немногие: Ирина Бушман, Олег
Ильинский, Игорь Чиннов. Пожалуй, это и все. Или почти все".
предшественник в поэзии зарубежья -- Юрий Одарченко, -- Филиппов на том и
заканчивает. Прочитав наш четырехтомник, читатель может убедиться, до какой
степени шире круг авторов, искавших и по сей день ищущих "свои нуги". Едва
ли был заметным модернизм только в довоенной поэзии, -- да и тогда имелись
исключения: тот же сюрреалист Поплавский или "аномалии" -- нигде в мире,
кроме школы русской поэзии в довоенной Америке, никогда не утверждался столь
прочно "полусонет" -- неожиданная и удивительно гибкая форма семистишия, в
которой наиболее ярко проявили себя Г. Голохвастов и Д. Магула.
Нарциссов.
содержании -- Ильязд, Божнев.
Синкевич, Рязановский, Легкая и многие другие.
поэтов третьей волны! Многие "табуированные" темы вышли на поверхность в
последние десятилетия, -- упомянем хотя бы поздние стихи Перелешина. К тому
же "парижская" школа с ее засушенно-петербургской, откровенно иммортельной
поэтикой изрядно приувяла в эмиграции -- с одной стороны, под мощным
натиском лучших дарований второй волны; с другой -- под немалым влиянием
неизвестно как выжившей "харбинской ноты" (Несмелов, Колосова, Борис Волков)
-- пусть поэтов не было в живых, но была жива их грубо-гражданская патетика;
с третьей -- она перерождалась сама по себе. Безусловный адепт "парижской
ноты" Игорь Чиннов превратился в автора таких "гротесков", которым
позавидовал бы и Одарченко. Кристально чистый лирик в раннем творчестве,
мюнхенская поэтесса Ирина Бушман стала не только писать верлибры, в ее стихи
неожиданно вломилась политика -- прочтите одно только ее стихотворение "Он
перешел границу до зари..." в нашей антологии. Наконец, стихи Валентины
Синкевич за два последних десятилетия -- это попытка синтеза классической
формы и верлибра, американских тем и российских, даже украинских. "Чистые
верлибристы", скажем Шаталов или Рязановский, в прежнее представление о
поэзии эмиграции уже вообще никак не вписываются.
и в России, и в рассеянии -- всего лишь пятое изобретение велосипеда,
десятое открытие жесткого гамма-излучения, тридцатое обоснование теории
относительности. За доказательством отсылаю к тексту нашей антологии, в ней
"непослушная" поэзия русской эмиграции представлена совсем не бедно, вплоть
до образцов почти пародийных: ведь "Антистихи" Олега Ильинского -- явная
попытка показать, чем может обернуться неумеренное и неосмысленное
злоупотребление поэтикой позднего Мандельштама. Но Ильинский-то смеется, а
наши доморощенные новаторы все то же самое пишу! всерьез, а критики всерьез
ведут разборы, а читатели всерьез не понимают: то ли они сами в чем-то
отстали, то ли их дурачат. То же и с другими поздними стихотворениями
Ильинского -- "Курдоят", к примеру. Его стихотворениями, кстати, завершается
наш четырехтомник, он самый молодой из второй волны -- в 1992 году Олег
Павлович отметил свое шестидесятилетие...
исток. В филадельфийском ежегоднике "Встречи", сменившем предшествовавшие
ему "Перекрестки", с каждым годом все меньше поэтов первых двух волн
эмиграции, все больше "третьих", а с недавнего времени появились уже и
"четвертые", как принято называть эмигрантов самого последнего времени,
покинувших Россию уже не столько по идеологическим, сколько по экономическим
соображениям. Тем не менее именно в последних номерах появился и стал
украшением альманаха раздел "Из зарубежного поэтического наследия", те
замелькали имена Волкова, Гальского и других "забытых". Но ни в альманах, ни
в нашу антологию всех находок такого "наследия" не уместить: слишком многих
оставила Россия за своими рубежами в XX веке, слишком многое еще нужно
найти, разобрать, изучить, издать. Не случайно в 1992 году в Филадельфии
впервые вышла антология поэтов второй волны: последние, кто может быть
отнесен к ней биографически, покинули СССР в 1947-- 1948 годах, а первая ее
антология выходит спустя сорок пять лет. Третья волна позаботилась о своих
антологиях куда как раньше.
пришел с фотоаппаратом на могилу Владислава Ходасевича и сделал ставший
позже всемирно известным снимок. На фотографии -- заброшенная могила без
ограды, с давно упавшим к изножью крестом, а кругом -- груды палой листвы,
огромные груды.
сказанные в стихотворении на смерть друга, художника и поэта Сергея
Бонгарта, впору поставить подписью к фотографии Хинрихса. Казалось, ничто
уже не спасет от запустения и забвения и русские могилы, разбросанные но
всему миру, и то, что русскими людьми создано в рассеянии. И дело даже не в
том, что могила Ходасевича была в самое короткое время приведена в полный
порядок; просто здесь, как чуть ли не но всех случаях жизни, следовало
вовремя вспомнить слова Екклесиаста о том, что "время плакать, и время
смеяться": Юрий Мандельштам именно плакал, опуская гроб Ходасевича и вырытую
могилу. Могилой самого Юрия Мандельштама стало чадное небо над трубой
крематория в немецком концлагере, ее не "приведешь в порядок". Важно то, что
сейчас наследие и Ходасевича, и Юрия Мандельштама читателям уже возвращено.
Не знаю, повод ли это смеяться, но повод порадоваться -- наверняка. И снова
взяться за работу. Ибо молчаливые могилы властно требуют к себе внимания. На
русском кладбище в Сантьяго-де-Чили лежит Марианна Колосова, в Касабланке, в
Марокко, похоронен Владимир Гальской, в Рио-де-Жанейро -- Валерий Перелешин,
в Дармштадте -- Юрий Трубецкой-Нольден, в Санта-Монике -- Сергей Бонгарт, и
многие другие во многих других юродах, иные же и вовсе нигде, но всех их
нужно собрать и отдать читателю, ибо кончилось время разбрасывать камни,
настало время их собирать.
Иванова, ставшая не без помощи Вертинского всемирно известной, взята в
качестве заголовка нашей антологии. "Мы" здесь означает и тех, кто провел
семьдесят лет в рассеянии, и нас, тех, кто как-то выжил в России. Время
неумолимо перевернуло страницу -- ветер уже не может вернуться на ту
планету, на которой мы прежде жили, хотя и неизбежно возвращается на круги
своя.
теперь. Унесенные ветром времени и бедствий русские поэты-эмигранты отдают
нам свое заветное наследство.
двадцатого столетия, его конец.
Емилина Ника
Лукьяненко Сергей
Херберт Фрэнк
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Афанасьев Роман