которая затонула теперь для него, словно Атлантида: но здесь же мы находим и
важнейшие для Несмелова стихи о гибели царской семьи, о водворившемся в
Смольном "наркоме с полумонгольским лицом", о деградации одновременно и
революции, и эмиграции: подобные актуальные стихи в эмигрантской среде очень
не одобрялись, и прочитав эта книгу, поймешь -- насколько был прав
И.Н.Голенищев-Кутузов в своем отзыве, приведенном выше.
Несмелова "Полустанок" (Харбин, 1938) -- книга преимущественно о Харбине,
своеобразный плач о городе, некогда построенном русскими руками, но
обреченном рано или поздно стать городом чисто китайским. Наконец, "Белая
флотилия" (Харбин, 1942) -- попытка выхода в мировую культуру и в новые темы
(что намечалось и в "Песнях об Уленспигеле" в "Полустанке"), не теряя,
впрочем, и прежних: первой мировой, гражданской войн, памяти о канувшей
России. Но во всем мире шла война, и сборник долгое время оставался
неизвестен за пределами Китая, даже послать по почте его Несмелов мог разве
что в Шанхай, своей ученице Лидии Хаиндровой. Но и с ней переписка
оборвалась в апреле 1943 года. Последние годы жизни Несмелова долгое время
никак не реконструировались, но кое-что узнать удалось, нашелся и
неоконченный роман в стихах "Нина Гранина", который поэт с продолжениями
печатал в "Рубеже" -- едва ли шедевр, но свидетельство негаснущего таланта,
неунывающего духа.
Перелешина, уехавшая из Харбина лишь в 1951 году, вспоминала, что в 1944-м
или даже в 1945 году поэт собирался издать еще одну книгу стихотворений --
"даже бумагу закупил", но потом впал в апатию и идею забросил. Тому есть
подтверждение: в No 26 журнала "Рубеж" за 1943 год отыскалось стихотворение
"Начало книги", явно предполагавшееся как вступительное к тому самому, так и
не изданному последнему сборнику Несмелова. Думается, какая-то часть
стихотворений этого несостоявшегося сборника нами разыскана. Часть наверняка
пропала. Часть, видимо, была задумана, но так и не написана: времени
оставалось уже очень мало.
стихотворении конца 20-х годов, "рассказы и стихи в газете". Причем прозу он
писал тоже с юности, -- напомним, московские "Военные странички" 1915 года в
основном из репортажно-беллетризованной фронтовой прозы и состояли. Стихи
Несмелов писал как поэт, прозу -- как журналист, и трудно представить его
сочиняющим какой бы то ни было рассказ иначе, как для печати. Об участи
эмигрантского писателя Несмелов обмолвился в отрывке из несостоявшегося
романа "Продавцы строк" ("Ленка рыжая"), обмолвился об "убогой и скудной
жизни, служа которой люди отказываются даже от самого последнего, от своих
человеческих имен, и облекают себя в непромокаемый макинтош псевдонимов".
Между тем образования он в жизни недополучил, точней, получил он его ровно
столько, сколько могло оказаться у выпускника Нижегородского Аракчеевского
корпуса. Его попытки писать на сюжеты древнеримской истории не совсем ловко
читать -- снова и снова повторяемый пересказ "Камо грядеши" Генрика
Сенкевича утомит кого угодно. Но когда материалом этих рассказов был
собственный жизненный опыт Несмелова -- тут его талант поднимался до больших
высот. Причем единственная книга его прозы ("Рассказы о войне", Шанхай,
1936), вместившая шесть новелл, отразила лишь одну грань его дарования, да и
отбор в ней был почти случаен -- кроме, пожалуй, уже почти превратившегося в
классику военной новеллистики рассказа "Короткий удар".
Москве, Ледовый поход, Приморье времен ДВР и первых лет советской власти,
наконец, быт изрядно захолустного Харбина (который в первые годы даже трудно
было назвать эмигрантским -- просто кусок старой русской провинции), -- все
шло в дело. Притом пережитое самим Митропольским в этих рассказах резко
отлично от знаемого по чужим рассказам или вымышленного: "свое" повторялось
много раз, ибо дара писателя-фантаста Несмелов был лишен начисто. Даже дата
гибели одного из героев в рассказе "Два Саши" -- это дата ранения самого
Митропольского: "И был он убит 11 октября (1914 г. -- Е.В.) под Новой
Александрией, когда русские войска переходили через Вислу, чтобы затем
отбросить врага до самого Кракова" ("Луч Азии", 1939, No 12, с.9). Впрочем,
на роль "фантаста" среди прозаиков русского Китая мог претендовать разве что
Альфред Хейдок, да и то лишь до встречи с Н.Рерихом в 1934 году, после этого
проза Хейдока из художественной превратилась в чисто теософскую. Николай
Байков, как в прежние годы, оставался блистательным писателем-анималистом,
из младших прозаиков выделился Борис Юльский -- но тоже в первую очередь
как "Джек Лондон русского Китая", в его рассказах тигров не меньше, чем
людей. Несмелов же в мемуарной повести "Наш тигр" порадовался именно тому,
что никакого тигра в тайге так и не встретил. Ему хватало собственной
судьбы, его тревожила прошлое, он повторялся, но трижды и четырежды
рассказав одну и ту же историю, иной раз вдруг создавал настоящий шедевр:
похвалы Голенищева-Кутузова имели под собой почву. Пусть через силу и по
необходимости, но из Несмелова вырос незаурядный новеллист: примерно треть
выявленного на сегодняшний день его прозаического наследия составляет в
нашем издании второй том. Таким рассказам, как "Всадник с фонарем", впору
стоять в любой антологии русской новеллы ХХ века, -- между тем именно этот
рассказ (как и еще более двадцати) переиздается в нашем издании впервые.
был весьма велик, но обязан он ими был совсем не книгам, вышедшим еще в
России, о них мало кому было известно вообще: популярностью пользовались в
основном его публикации в периодике и книги, изданные уже в Китае. Но у
Несмелова действительно сложилась репутация поэта -- почти единственного в
Китае русского поэта с доэмигрантским стажем: уехали в СССР Сергей Алымов,
Венедикт Март, Федор Камышнюк, -- некоторые умерли, к примеру, Борис Бета
или Леонид Ещин, друг Несмелова, которого тот сделал героем нескольких
рассказов, на смерть которого написал одно из лучших стихотворений.
Остальные поэты с "доэмигрантским" стажем в Китае пребывали в почти полной
безвестности -- Евгений Яшнов (1881-1943), живший литературными заработками
с 1899 года, Александра Серебренникова (1883-1975), больше известная очень
слабыми переводами из китайской поэзии, наконец, старейший среди них Яков
Аракин (1878-1945/6), печатавшийся с 1906 года, но в Харбине никем всерьез
не принимавшийся. Один Василий Логинов (1891-1945/6), печатавшийся с 1908
года, как-то мог бы конкурировать с Несмеловым... если бы у этого
запоздалого наследника музы Гумилева было больше таланта.
языки со времен кадетского корпуса поэт и подзабыл, в одежды певца "от сохи"
(или даже "от револьвера") он никогда не рядился. При анализе его поэмы
"Неронов сестерций" выявляется основательное знакомство автора не столько с
русским переводом "Камо грядеши" Сенкевича, сколько с "Жизнью двенадцати
цезарей" Светония, с писаниями Тацита, -- читанными, конечно, тоже в
переводе на русский язык, но и это для поэта-офицера немало. В работе над
"Протопопицей" Несмелов, которого навела на тему "огнепального протопопа"
история его ссылки в Даурию, прослеживается не только "Житие" Аввакума, но и
другие писания XVII века -- письма "пустозерских старцев", сторонние
исторические источники. Причем с годами тяготение к культуре росло; Несмелов
перелагал "своими словами" Вергилия, переводилл с подстрочников, которые
делала для него добрейшая М.Л.Шапиро (в будущем -- узница ГУЛАГа) Франсуа
Вийона: и это не в пронизанной культурными традициями Западной Европе, а в
заброшенном (с точки зрения точки Европы) на край света Харбине.
литература Китая получила мощное подкрепление, причем не только в области
поэзии. Сравнительно молодой казачий офицер, хорунжий Сибирского казачьего
войска Алексей Грызов, -- как и Несмелов, ушедший из Владивостока в
эмиграцию пешком, -- взявший литературный псевдоним по названию родной
станицы -- Ачаир, организовал в Харбине литературное объединение "Чураевка",
получившее свое название от фамилии Чураевых, героев многотомной эпопеи
сибирского писателя Георгия Гребенщикова. Ачаир выпустил первую книгу
стихотворений в Харбине в 1925 году, дав ей одно из самых неудачных в
истории русской поэзии названий -- "Первая". Поэтом он был не особенно ярким
и на редкость многоречивым, но организатором оказался хорошим. Именно в
"Чураевке" получили первые затрещины и первые -- скупые -- похвалы молодые
харбинские поэты, о которых помнит ныне истории русской литературы. Молодые
"чураевцы" -- либо харбинцы, либо люди, привезенные в Китай в детском
возрасте, как Валерий Перелешин -- были в среднем лет на двадцать моложе
Несмелова. Он годился им в отцы, в учителя. Поэтесса и журналистка
Ю.В.Крузенштерн-Петерец в статье "Чураевский питомник"* писала о
"чураевцах": "...у них были свои учителя: Ачаир, Арсений Несмелов, Леонид
Ещин..." На деле было все же несколько иначе, от роли "арбитра изящества" на
харбинском Парнасе Несмелов уклонялся категорически, хотя и рецензировал
издания "чураевцев", как их газету, так и их коллективные сборники и
немногочисленные авторские книги, когда таковые стали появляться, -- и тем
более не отказывал поэтам в личном общении. Та же Ю.В.Крузенштерн-Петерец
отмечала: "Поэзию Несмелов называл ремеслом, а себя "ремесленником" (явно
под влиянием любимой Цветаевой). Именно ремеслу молодежь могла бы и
поучиться, если бы хотела. Однако для харбинской молодежи, как и для
читающего русского Парижа, Несмелов был слишком независим. Над последней
строфой его поэмы "Через океан" кто только не потешался, -- но пусть
читатель глянет в текст, вспомнит последние полтора десятилетия ХХ века, и
скажет -- был ли повод для смеха, и кто же в итоге оказался прав.
давалось, удачи не принесло, всерьез в литературе закрепились очень
немногие. Те, кто позднее -- через Шанхай -- возвратились в СССР, обречены
были радоваться уже тому, что местом поселения им определяли не глухую
тайгу, а Свердловск или Ташкент; авторская книга стихотворений из чураевских
возвращенцев вышла, насколько известно, у одной Лидии Хаиндровой в
Краснодаре в 1976 году. Чаще других из молодых поэтов наведывался к
Несмелову, пожалуй, Николай Щеголев (1910-1975), умерший в Свердловске,
лишь незадолго до смерти предприняв безрезультатную попытку вернуться к
поэзии. Несколько раз посещал его Валерий Перелешин, которому Несмелов
Роллинс Джеймс
Сертаков Виталий
Махров Алексей
Пехов Алексей
Сапковский Анджей
Лондон Джек