альманахи, в основном машинописные. Японцы хотели эти литобъединения
подчинить себе, но вовсе не всегда это выходило, лозунг "хакко ици у" ("мир
-- одна крыша", разумеется, крыша японская) -- поддержки у большинства не
находил...) (В.Е.Кокшаров, г.Свердловск, 1989 год).
русском городе снова произошла смена литературных поколений; в литературу
стали входить те, кто в "чураевские" времена начала тридцатых годов были еще
детьми -- поколение тех, кто родился в первой половине двадцатых. Несмелов
был старше этих людей почти на тридцать лет, и как раз с ними он стал искать
общий язык. Процитированные выше воспоминания принадлежат человеку этого
поколения, иначе говоря, одному из последних, кто общался с Несмеловым
творчески. Хочется привести еще один отрывок из того же письма:
поэтов, т.е. теми, кто сейчас такие же старики, как я, или немного помоложе.
Году в 1943-м он провел с нами небольшое занятие по советской литературе. Мы
его засыпали вопросами, ибо он, будучи зарегистрирован в Шестом отделе
императорской японский Военной миссии, имел доступ к советской прессе. "Кто
самый выдающийся из советских поэтов?" -- спросили мы. -- "Разумеется,
Константин Симонов, Самуил Маршак". -- "Маяковский, Есенин?" -- "Маяковский
великий поэт, это я говорю искренне, хотя меня он и не любил. А Есенин такой
же советский поэт, как и я. И вообще запомните: современная советская
литература -- это наполовину фикция, высосанная из пальца... Лет через 40-50
будет настоящая русская литература, помяните мое слово! Или откроются старые
имена, которых никто сейчас почти и не знает..."
в 1942 году жившей в Шанхае своей ученице, Лидии Хаиндровой, написал: "Как
видите, я еще жив". Переписка их оборвалась весной следующего года. Несмелов
продолжал жить привычной жизнью. А потом "отсрочка" кончилась, и в Харбин
вступили советские войска. Что было дальше, мы знаем.
Кузмин. Арсений Несмелов в начале 1940-х годов пообещал, что русская
литература "будет" через 40-50 лет, хотя имен своих современников -- Даниила
Андреева или Сигизмунда Кржижановского -- он даже знать не мог, а именно они
на сегодняшний день оказались гордостью русской литературы советского
периода 30-х -- 40-х годов. Сроки исполнилось, предсказание очень точно
сбылось. Сбылось и предсказание собственной смерти (стихотворение "Моим
судьям"). Сбылось и предсказание своего бессмертия -- о нем ниже. Увы,
сбылись и другие его предсказания.
русско-японской войны, Митропольский еще учился в Кадетском корпусе. Под
вальс Шатрова "На сопках Маньчжурии" пробежала его юность, звуки того же
вальса проводили его на фронт в начале первой мировой войны. А позже -- весь
остаток жизни провел он в самой настоящей Маньчжурии, в непосредственном
соседстве с теми сопками, на которых "спит гаолян", спят "герои русской
земли, отчизны родной сыны". Нежной любовью полюбил Несмелов последний город
минувшей России, выстроенный русскими руками Харбин, но он же предвидел:
смерти Несмелова, оказалась похожей на кошмар. Грянула "культурная
революция". "Хунвейбины маршировали по улицам, арестовывали, клеймили и били
людей. В Харбине они за несколько дней разнесли по бревнам Св. Николаевский
Собор, возведенный еще построечниками Китайской Восточной железной дороги. В
церковной ограде запылали костры из икон и церковных книг"*. На месте собора
собирались воздвигнуть бронзового Мао Цзедуна, однако нынче там -- клумба, и
только. Впрочем, еще ранее, в 1963 году западногерманский путешественник
Клаус Менерт описал свое посещение Харбина в 1957 году:
соседству с китайскими можно было видеть русские вывески. Однако в клубе
Железно-дорожного Собрания* на берегу Сунгари, некогда крупнейшем русском
клубе, никаких русских я больше уже не видел; сотни юных китайцев танцевали
там под западную музыку западные танцы. Существовал, впрочем, один символ
старого времени: главный универмаг все еще назывался "Чурин" <...>. В
Харбине проживало тогда в общей сложности 6200 русских, в основном пожилого
возраста и, кроме того, 600 -- без советских паспортов".
(1974), констатировал, что в нем проживает не более сотни русских. Анжелика
Батуева в очерке "Сибирские могикане"* (1995) пишет: "Сегодня в
трехмиллионном китайском городе Харбине русская община насчитывает 12
человек -- трое мужчин и девять женщин. Средний возраст русских харбинцев --
70-80 лет". Что осталось от этой общины к 2000 году -- боюсь строить
предположения. Хотя память о русских неожиданно бережно хранят сами китайцы:
русский район города в основном хранит прежний вид, на фасадах есть русские
вывески. Впрочем, для китайского глаза это лишь элементы орнамента, как и
для русского -- китайские вывески на ресторанах. Китайские слависты изучают
русскую культуру Китая. Больше в Америке, но и в самом Китае тоже.
Несмелов и тут угадал будущее совершенно точно.
прошедших после его смерти, кажется, вообще никого не интересовало. Для
советских литературоведов, изучавших культуру русского Дальнего Востока --
и, следовательно, неизбежно сталкивавшихся с именем Несмелова, он не мог
представлять интереса: эмигрант, белогвардеец, чуть ли не фашист (разницы
между "русско-китайским фашизмом" и европейским тогда никто не видел, как и
до сих пор не многие желают видеть разницу между фашизмом итальянским и
немецким). К тому же среди лиц, причастных к аресту Несмелова и его вывозу в
СССР оказался известный на Дальнем Востоке писатель Василий Ефименко,
добродушно вспоминавший*: "Совсем конченый был человек, спившийся, у
белогвардейцев печатался, у фашистов, кажется... Ну, дали бы ему, как всем
из Харбина, десять лет лагеря, не больше... Никогда его не реабилитируют --
его и не судил никто, он раньше умер, в ноябре, что ли, сорок пятого...".
Работники "компетентных органов" точно знали, кого тащить, а кого не пущать.
"восточной части" русской эмиграции. Для эмиграции "западной" слова
Г.П.Струве, сказанные о Несмелове в 1956 году, -- "близок к советским
поэтам", -- были приговором к высшей мере наказания для поэта, приговором к
забвению. Лишь к концу 60-х годов наметились первые, еще не очень
существенные, перемены6 сперва появилась упоминавшаяся выше попытка
публикации его стихотворений в "Антологии поэзии Дальнего Востока" (1967),
-- из-за нее составителю, А.В. Ревоненко, пришлось с Дальнего Востока уехать
(впрочем, в Сочи -- где он и умер в 1995 году). С другой стороны, видные
советские поэты -- Леонид Мартынов, Сергей Марков -- высоко ценили немногие
известные им стихотворения Несмелова. Именно С.Марков указал, что
считавшаяся ранее утраченной поэма Несмелова "Декабристы" должна отыскаться
на страницах газеты "Советская Сибирь" за 1925 год, в номерах, посвященных
столетию Декабрьского восстания. Несмелов и Марков были связаны еще и
общностью поэтических тем, оба изучали историю гражданской войны на Дальнем
Востоке (Несмелов -- на собственном опыте, Марков -- как ученый), -- и у
Несмелова и у Маркова есть, например, стихи, в которых возникает образ
"Даурского барона", потомка балтийских пиратов Романа Унгерна фон
Штернберга, зверствами далеко затмевавшего и "черного атамана" Анненкова, и
пресловутого атамана Семенова и, пожалуй, даже коммунистов.
Натальи Ильиной "Возвращение" (1957-1966) возник харбинский поэт Артемий
Дмитриевич Нежданов, имевший, впрочем, по свидетельству как автора книги,
так и поэта Н.Щеголева, со слов которого Ильина многое записала, мало общего
с прототипом. В романе Левана Хаиндрава, младшего брата поэтессы Лидии
Хаиндровой, более известного (несмотря на отсидку в начале 50-х годов) своим
сталинизмом*, ненавистью к осетинам, абхазам и всем некоренным народностям
Грузии, -- в его романе "Отчий дом" (1981) появился поэт Аркадий Иванович
Нечаев, на идентичности которого с Несмеловым Хаиндрава настаивал: в уста
Нечаева вкладывал автор такие мудрые реплики, касавшиеся судьбы царской
России: "Режим прогнил сверху донизу <...> Крах был неминуем. Все
устои расшатались..." Встречались и другие упоминания, фрагментарные,
незначительные. В советские годы издателям было определенно не до Несмелова.
постепенно влившиеся в общий поток литературы западного зару-бежья
(В.Перелешин, Ю.Крузенштерн-Петерец, Е.Рачинская и др.) публиковали иной
раз очерки о Несмелове, полные добрых слов, но заниматься собиранием
распыленного несмеловского наследия не по силам было в те годы никому.
Антологии поэзии русского зарубежья ("На Западе", 1953, "Муза диаспоры",
1960 и т.д.) о Несмелове даже не упоминали, по крайней мере, до конца 1980-х
годов. Лишь в 1973 году в нью-йоркском "Новом журнале" (No 110) Валерий
Перелешин, по копии автографа, присланного из СССР*, опубликовал
поэму-сказку Несмелова "Прощеный бес". Увы, публикация -- хотя сказка
принадлежит к числу шедевров Несмелова -- погоды не сделала.
Михаил Булгаков и, как уже в наши дни уточнил Фазиль Искандер, "особенно
хорошо они не горят, добавим мы, когда рукописи напечатаны". В сотнях
библиотек и частных архивов хранились разрозненные комплекты газет и
журналов со стихами и прозой Несмелова, у частных лиц сбереглись его
автографы -- так и не удалось выяснить, были ли хоть когда-то изданы
Белов Вольф
Корнев Павел
Махров Алексей
Витковский Евгений
Лондон Джек
Каргалов Вадим