Зину.
маленький флшель в большом, но негустом саду, Юрий и Карсавина проговорили о
впечатлении, вынесенном из чтения, и Юрию все больше и больше казалось, что
он сделал что-то очень большое и хорошее.
в маленький, заросший травой двор, за которым темнел сад.
комнаты, да боюсь: я дома с утра не была и не знаю, прибрано ли у нас
достаточно для приема!
Далеко он не пошел, а остановился на дорожке и с жадным любопытством смотрел
на открытые темные окна флигеля, и ему казалось, что там происходит что-то
особенное, красивое и таинственное.
черное платье и оделась в тонкую, с широким вырезом и короткими рукавами
малороссийскую рубашку с синей юбкой.
зеленых, низких кустов сирени и высокой травы.
молодыми листьями. За садом была левада, покрытая цветами и высокой
некошеной травой.
прозрачную погасавшую зарю.
капельками росы.
обозначившуюся под тонкой рубашкой, и запела:
едва дыша и не спуская с нее глаз. Она чувствовала его взгляд, закрывала
глаза, выше подымала грудь и пела все лучше и громче. Казалось, все затихло
и слушало, и Юрию припомнилась та кажущаяся, внимательная и таинственная
тишина, которая воцаряется, когда поет в лесу весной соловей.
тише. Заря совсем погасла, и небо затемнело и углубилось. Чуть видно и чуть
слышно заколебались листья, шевельнулась трава, и, плывя в воздухе, что-то
нежное и пахучее, как вздох, налетело с левады и расплылось по саду.
Карсавина блестящими в сумраке глазами оглянулась на Юрия.
росой ветку.
оформилось и исчезло.
засмеялась этой неожиданности.
немного принуждая себя:
росы.
поймала его взгляд и тоже смутилась, но ей было приятно и весело.
друга. Сад опустел, потемнел, и, когда Юрий оглянулся, ему показалось, что,
должно быть, теперь в саду начнется своя, никому не ведомая, таинственная
жизнь: между низкими деревьями, по росистой траве заходят тени, сдвинется
сумрак и заговорит тишина каким-то неслышным зеленым голосом. Он сказал об
этом Карсавиной. Девушка оглянулась и долго смотрела в темный сад
задумчивыми потемневшими глазами. И Юрий подумал, что если бы она вдруг
сбросила одежды и, нагая, белая, веселая, убежала по росистой траве в
зеленую таинственную чащу, это не было бы странно, а прекрасно и
естественно, и не нарушило бы, а дополнило зеленую жизнь темного сада.. Юрию
хотелось сказать ей и это, но он не посмел, а заговорил опять о чтениях и о
народе. Но разговор не вязался и умолк, как будто они говорили совсем не то,
что было нужно. Так, молча, дошли они до калитки, улыбаясь друг другу и
задевая плечами мокрые, брызгающие росою кусты. Им казалось, что все
притихло и все так задумчиво и счастливо, как они.
флигелек. Но калитка на улицу была отворена, и в комнатах слышались
торопливые шаги и стук отодвигаемых ящиков комода.
было, что произошло что-то скверное.
торопливо проговорила она.
говорит, что конец... В больницу его повезли... И как странно, неожиданно...
сидели мы у Ратовых и пили чай, он был такой веселый, о чем-то спорил с
Новиковым, а потом вдруг закашлялся, встал, пошатнулся, и кровь так и
хлынула... прямо на скатерть, в блюдечко с вареньем... густая, черная!..
вспоминая лунную ночь, черную тень и раздраженно-грустный, слабый голос: "Вы
еще будете живы, пройдете мимо моей могилы, остановитесь по своей
надобности, а я..."
на нас всех и спросил: "Что это?..", а потом весь затрясся и проговорил еще:
"Уже?.." Ах, как это гадко и страшно!
им казалось, будто сразу стало темно и уныло.
жалобно и виновато улыбнулась. У ней не могло быть такого гнетущего чувства,
как у других, потому что жизнь наполняла все ее тело и не давала ей
сосредоточиться на смерти. Она как-то не могла поверить и представить себе,
что теперь, когда стоит такой ясный летний вечер и в ней самой все так
счастливо и полно светом и радостью, может кто-нибудь страдать и умирать.
Это было естественно, но ей почему-то казалось, что это дурно. И она,
стыдясь своих ощущений, бессознательно старалась подавить их и вызвать
другие, а потому больше всех выразила участия и испуга.
словами и, цепляясь за Дубову, задавала бессмысленные и бесполезные вопросы.
утром, - глухо сказала Дубова.
умирает Семенов, и хорошо или дурно это будет. И всем хотелось пойти, и было
страшно увидеть, и как будто это было очень хорошо, и как будто очень дурно.
Дубова.
грустные, пошли через город к большому трехэтажному дому, серо и плохо
оштукатуренному, в котором помещалась больница и где умирал теперь Семенов.
карболкой и йодоформом. В отделении для сумасшедших, когда они проходили
мимо, кто-то сердито и скоро говорил странно напряженным голосом, но никого
не было видно и оттого стало жутко. Они пугливо оглянулись на темное
квадратное окошечко. Старый и седой мужик с длинной белой бородой, похожей
на нагрудник, и в длинном белом фартуке, повстречался им в коридоре, шаркая
большими сапогами.