за это, ответил он.
широко улыбнулся. Новиков промолчал, машинально пряча вместе со стеклянными
трубками сапоги. Ему было больно, и чувствовал он полное тоскливое
одиночество.
инструментов и без сапог.
полные слез, сказали: "Оставь меня... видишь, мне тяжело!"
потухало ясное, чистое, как кристалл, небо.
куда, лучше бы тебе на Лиде жениться!
прокричал он.
под тихими деревьями.
круглые, а лицо стало совсем не похоже на то доброе и мягкое лицо, которое
знал Санин.
смеясь одними уголками глаз, спросил Санин.
Санину, схватил тот же нечищеный сапог и с неведомой силой взмахнул им над
головой.
дыша.
было жаль Новикова и смешно все, что тот делал.
большой и спокойный, и Новикову, точно маленькому мальчику, захотелось
приласкаться, пожаловаться на то, что его так измучило. Даже слезы выступили
у него на глазах.
горлом и ртом, чтобы не заплакать.
садясь рядом. Ему казалось, что его состояние так исключительно тяжело, что
никто не в силах понять его.
будешь кидаться на меня со старым сапогом, так я тебе это докажу. Не будешь?
Санина по имени, чего никогда не делал.
в нем еще сильнее.
ласково положив руку на колено Новикова, - ведь ты и ехать собрался только
потому, что Лида тебе отказала, а тогда, у Зарудина, тебе показалось, что
это Лида пришла.
нестерпимо болезненную рану.
Зарудиным, я этого не знаю... не думаю... - поспешно прибавил он, заметив
страдальческое выражение, промелькнувшее по лицу Новикова, точно тень
пролетевшей тучки.
серьезного быть не могло. Особенно если принять во внимание характер Лиды...
Ты ведь знаешь Лиду.
стройная гордая девушка, с большими, не то нежными, не то грозящими глазами
в холоде чистоты, точно в ледяном ореоле. Он закрыл глаза и поверил Санину.
это, очевидно, кончено. Да и какое тебе дело до маленького увлечения
девушки, еще свободной и ищущей своего счастья, когда сам ты, даже не роясь
в памяти, конечно, вспомнишь десятки таких увлечений и даже гораздо хуже.
его стали светлы и прозрачны. В душе его зашевелился живой росток, но такой
слабый, каждую минуту готовый исчезнуть, что он сам боялся неосторожным
словом или мыслью убить его.
оформить того, что хотел сказать, но почувствовал, как к горлу подступают
сладкие слезы умиления своим горем и своим чувством.
заговорил Санин. - Я тебе только одно могу сказать, что между Лидой и
Зарудиным ничего нет и не было!
не понимаешь Лиду: раз она столько времени колебалась, какая же это любовь!
времени молча смотрел в лицо человека, ставшего блаженным при мысли, что
женщина, с которой он хотел совокупиться, не совокуплялась раньше ни с кем.
Голая животная ревность, плоская и жадная, как гад, глядела из добрых
человеческих глаз, преображенных искренним горем и страданием. О-о! -
зловеще протянул Санин и встал. Ну, так я тебе скажу вот что: Лида не только
была влюблена в Зарудина, она была с ним в связи и теперь даже беременна от
него!
Санина и потирал руки. Губы его вздрогнули, зашевелились, но только какой-то
слабый писк вылетел и умер. Санин стоял над ним и смотрел в глаза, и на
нижней челюсти и в уголках рта залегла у него жестокая и опасная складка.
растерянно улыбаясь.
разговаривая сам с собою, - если бы случай не натолкнул меня, то теперь ее
уже не было на свете и то, что вчера было прекрасной, живой девушкой, сейчас
лежало бы голое и безобразное, изъеденное раками, где-нибудь в береговой
тине... Не в том дело, что она бы умерла... всякий человек умирает, но с нею
умерла бы огромная радость, которую она вносила в жизнь окружающих людей...
Лида... она не одна, конечно... но если бы погибла вся женская молодость, на
свете стало бы, как в могиле. И я лично, когда бессмысленно затравят молодую
красивую девушку, испытываю желание кого-нибудь убить!.. Слушай, мне все
равно, женишься ли ты на Лиде или пойдешь к черту, но мне хочется сказать
вот что: ты идиот! - если бы под твоим черепом ворошилась бы хоть одна
здоровая чистая мысль, разве ты страдал бы так и делал несчастным себя и
других оттого только, что женщина, свободная и молодая, выбирая самца,
ошиблась и стала опять свободной уже после полового акта, а не прежде
него... Я говорю тебе, но ты не один... вас, идиотов, сделавших жизнь
невозможной тюрьмой, без солнца и радости, миллионы!.. Ну а ты сам: сколько
раз ты сам лежал на брюхе какой-нибудь проститутки и извивался от похоти,
пьяный и грязный, как собака!.. В падении Лиды была страсть, была поэзия
смелости и силы, а ты? Какое же ты имеешь право отворачиваться от нее, ты,
мнящий себя умным и интеллигентным человеком, между умом которого и жизнью
якобы нет преград!.. Что тебе до ее прошлого? Она стала хуже, меньше
доставит наслаждения? Тебе самому хотелось лишить ее невинности?.. Ну?
поле, далеко-далеко засветилось тоскливое счастье прощения, жертвы и
подвига.
изворотливого мозга.
о самопожертвовании... У тебя уже явилась лазейка: я снизойду до нее, я
прикрою ее от толпы и так далее... И ты уже растешь в своих глазах, как
червяк на падали!.. Нет, врешь! Ни на одну минуту в тебе нет самоотречения:
если бы Лиду действительно испортила оспа, ты, может быть, и понатужился бы
до подвига, но через два дня испортил бы ей жизнь, сослался бы на рок и или
сбежал бы, или заел бы ее, и шел бы на подвиг с отчаянием в душе. А теперь
ты на себя, как на икону, взираешь!.. Еще бы: ты светел лицом, и всякий
скажет, что ты святой, а потерять ты ровно ничего не потерял: у Лиды
остались те же руки, те же ноги, та же грудь, та же страсть и жизнь!..
Приятно наслаждаться, сознавая, что делаешь святое дело!.. Еще бы!
умерло, как раздавленный червяк, то трогательное самолюбие, которое начинало
расцветать там, и мягкая душа его дала новое чувство, проще и искреннее
первого.
он. - Я вовсе не так туп, как ты говоришь... Может быть... не стану спорить,
во мне и сильны предрассудки, но Лидию Петровну я люблю... и если бы я знал,
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Корнев Павел
Куликов Роман
Корнев Павел
Березин Федор