догнал и сразу заметил происшедшую в нем перемену: во все время ужина
Семенов шутил и смеялся едва ли не больше всех, а теперь он шел грустно,
понуро и в его глухом покашливании слышалось что-то грозное, печальное и
безнадежное, как та болезнь, которою он был болен.
сказал он.
Семенов все покашливал и горбился.
тяготить это унылое покашливание.
сразу.
студентов считалось самым важным и современным. Сначала он говорил просто,
но потом увлекся, оживился и стал говорить с выражением и горячностью.
масс. И видно было, что он искренно страдает о том, что говорит.
тень так же махнула своей черной рукой, и это движение ее напомнило Юрию
зловещий взмах крыла какой-то черной хищной птицы
что я вот умираю...
движение. На этот раз и Семенов заметил ее.
движение стережет... Что мне Бебель!.. Болтун болтает, другой будет болтать
другое, а мне все равно, не сегодня завтра умирать.
то, что он слышал.
университете и что сказал Бебель... А я думаю, что когда вам, как мне,
придется умирать и знать наверное, что умираешь, так вам и в голову не
придет думать, что слова Бебеля, Ницше, Толстого или кого еще там . имеют
какой-либо смысл!
ними.
и жалким голосом.
теплую ночь!.. - с жалобной тоской заговорил он, поворачивая к Юрию свое
некрасивое, обтянутое кожей лицо, с ненормально блестящими глазами. - Все
живет, а я умираю... Вот вам кажется - и должна казаться - избитой эта
фраза... А я умираю. Не в романе, не на страницах, написанных "с
художественной правдой", а на самом деле умираю, и она не кажется мне
избитой. Когда-нибудь и вам не будет казаться... Умираю, умираю и все тут!
холодной земле, с провалившимся носом и отгнившими руками, а на земле все
будет совершенно так же, как и сейчас, когда я иду живой. Вы вот еще будете
живы... Будете ходить, смотреть на эту луну, дышать, пройдете мимо моей
могилы и остановитесь над нею по своей надобности, а я буду лежать и
отвратительно гнить. Что мне Бебель, Толстой и миллионы других кривляющихся
ослов! - вдруг со злобой резко выкрикнул Семенов.
грудь, согнутые плечи и на его палку с толстым крючком, которую Семенов
зацепил за пуговицу своего студенческого пальто. Юрию хотелось что-то
сказать, чем-нибудь утешить и обнадежить его, но он чувствовал, что ничем
нельзя этого сделать, вздохнул и ответил:
его шаги и глухое покашливание. Потом все смолкло.
легким, светлым, тихим и спокойным - лунный свет, звездное небо, тополя,
освещенные луной, и таинственные тени - теперь показалось мертвым, зловещим
и страшным, как холод огромной мировой могилы.
сад, ему в первый раз пришло в голову, что все то, чем он так глубоко,
доверчиво и самоотверженно занимался, - не то, что было нужно. Ему
представилось, что когда-нибудь, умирая, как Семенов, он будет мучительно,
невыносимо жалеть не о том, что люди не сделались благодаря ему счастливыми,
не о том, что идеалы, перед которыми он благоговел всю жизнь, останутся не
проведенными в мир, а о том, что он умирает, перестает видеть, слышать и
чувствовать, не успев в полной мере насладиться всем, что может дать жизнь.
объяснение.
грустно заметила тайная мысль. Но Юрий притворился, что не слышит, и стал
думать о другом. Но это было трудно и неинтересно, мысль ежеминутно
возвращалась на те же круги, и ему было скучно, тяжело и тошно до злых и
мучительных слез.
V
думала, что он откажется, и ей хотелось, чтобы он отказался. Она
чувствовала, что ночью, при лунном свете, на реке ее будет так же властно и
сладко тянуть к Зарудину, что это будет жуткое и интересное наслаждение, и
вместе с тем ей было стыдно перед братом, что это будет именно с Зарудиным,
которого брат, очевидно, презирал от души.
смотреть, и оно все трепетало от чистоты воздуха и сверкания бело-золотых
солнечных лучей.
сказала Лида.
Едем.
линейке, запряженной парою рослых лошадей из полкового обоза.
белый и надушенный.
таким же широким поясом, сбежала с крыльца и подала Зарудину обе руки.
Зарудин на мгновение выразительно задержал ее перед собой, оглядывая ее
фигуру быстрым и откровенным взглядом.
закричала Лида.
степной дороге, пригибая к земле жесткие стебли полевой травы, которая,
выпрямляясь, хлестала по ногам. Свежий степной ветер легко шевелил волосы и
бежал по обе стороны дороги в мягких волнах травы.
Юрий Сварожичи, Рязанцев, Новиков, Иванов и Семенов. Им было тесно и
неудобно и оттого весело и настроены все были дружелюбно. Одному Юрию
Сварожичу, после вчерашнего разговора с Семеновым, было немного неловко с
ним. Ему казалось странным и даже немного неприятным, что Семенов острит и
смеется так же беззаботно, как и все. Юрий не мог понять, как может Семенов
смеяться после всего того, что было им говорено вчера.
больного студента. - Или он вовсе не так уж болен?"
дурачась, соскочил со своей линейки, побежал по траве возле Лиды. Между ними
как-то установилось молчаливое соглашение преувеличенно выказывать дружбу. И
оба были чересчур шутливы и дружески дерзки.
главы и белели стены монастыря. Вся гора была покрыта рощей и казалась
курчавой от зеленых верхушек дубов. Те же дубы росли на островах, и внизу
под горою и между ними текла широкая и спокойная река.
луговой траве, низко пригибая ее колесами и мягко чавкая копытами по сырой
земле. Запахло водою и дубовым лесом.
разостланных ковриках, уже ожидали раньше приехавшие студент и две барышни в
малороссийских костюмах, которые со смехом готовили чай и закуску.
приехавшие, оживленные дорогой, воздухом и запахом воды и леса, разом
высыпали из обеих линеек.
Никитин Юрий
Браун Дэн
Каменистый Артем
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Посняков Андрей