выведать секреты наших вооружений. Они ищут и подкупают разных мерзавцев и
предателей, чтобы при удобном случае, особенно во время войны, те взрывали у
нас заводы и фабрики, мосты и электростанции, разрушали железные дороги,
выкрадывали наши планы обороны и планы наших крепостей, чертежи самых лучших
самолетов, пушек, броненосцев, подводных лодок...
вскочив со стула. -- Ничего! Ничего! Даю тебе честное слово! И я сам покажу
свою тетрадь капитану. Пусть смотрит.
на стул. -- Надо быть не только самому осторожным в своих поступках, но и
очень внимательно присматриваться к тому, что совершается вокруг тебя, к
тому, что делают другие люди около тебя. Если ты замечаешь, что человек
совершает что-нибудь странное, непонятное или непозволительное -- скажем,
фотографирует что-то около нашей крепости, подозрительно возится или подолгу
шатается, как будто бесцельно, около железнодорожного моста, который
охраняется часовыми, или, таясь, выносит какие-нибудь бумаги из военного
учреждения, какие-нибудь странные, необычайные вещи... предположим, из нашей
подлодки,-- насторожись, Павлик! Примечай! Незаметно, осторожно наблюдай!
Если не можешь сам понять, посоветуйся с кем-нибудь из взрослых, с надежным,
более опытным человеком. Если уж дело явно неладное, может быть даже явно
опасное, иди сейчас же к начальнику и расскажи...
подлодке?
записывай только то, что не может сделать твой дневник опасным и вредным для
нашей страны. Впрочем, капитан просмотрит и вычеркнет то, что не годится...
А такие, например, вещи,-- улыбнулся Цой,-- как наши приключения на дне или,
скажем, твоя размолвка с Гореловым из-за ящичка, записывай сколько хочешь...
Кстати, -- продолжал он улыбаясь,-- какой он из себя, этот ящик.
Ну, какой он?.. Ну, похож, знаешь, на кубик с ребрами приблизительно в
десять сантиметров, очень тяжелый... Я его с трудом держал в руке.
находятся запасные части от его машинки... -- Павлик задумался на минуту. --
Впрочем, когда я его держал в руках, он был с каким-то принадлежностями для
экскурсий. Так мне объяснил Федор Михайлович.
Павлика.
-- продолжал спрашивать Цой. -- Ты ведь тоже участвуешь в таких экскурсиях и
должен знать, что мы обычно берем с собой. Я, например, не понимаю, о каких
принадлежностях Федор Михайлович тебе говорил... Ну, что мы берем с собой в
этих случаях? Пружинный сачок -- он большой, его не спрячешь, да и не нужно
прятать, он всегда должен быть под рукой. Нож, долото, пинцет... Ну, что
еще? Зажимы, скальпель? Эти вещи только мне нужны и Арсену Давидовичу... Что
же могло быть еще спрятано в этом ящичке?
понимаю... Мне... мне так говорил Федор Михайлович.
он на тебя вдруг так сильно рассердился? Как будто до сих пор он к тебе
хорошо относился. Вы даже всегда дружны были. Правда?
шутил со мной. Только один раз до этого случая он как будто здорово
рассердился на меня. Но это просто недоразумение. И это было давно, еще в
Саргассовом море...
сдерживая волнение, -- но в чем заключалось это недоразумение? В чем было
дело? Что тогда произошло между вами? Да говори же, говори!
торопливых, взволнованных вопросов. -- Я не понимаю, почему ты так
расстроился? Я нашел около двери его каюты клочок какой-то записки. Я
посмотрел, чтобы прочесть, что там написано, а он подошел ко мне, отнял
бумажку и так злобно посмотрел на меня, даже страшно сделалось...
обрывок..
Припомни... ну, пожалуйста, постарайся!
напрягает свою память.
какие-то градусы... широта и долгота... И еще... как это называется?.. Это
такое слово... -- Павлик потер лоб, на минуту закрыл глаза. -- Начинается на
"Т"... или, нет, на "К".. трудное такое словно... Мне его потом объяснил
Федор Михайлович. Мы с ним потом помирились -- это оказалась совсем не его
бумажка. Он извинился и повел меня показывать и объяснять машины, и я его
спросил, что значит это слово...
цифры... когда устанавливается положение какой-нибудь точки в географии или
морском деле...
Координаты?!
раскрыло запертые шлюзы его памяти, Павлик быстро продолжал: -- И еще там
было написано: двадцать шестое мая, восемнадцать часов, потом Саргассово
море и еще, кажется, что-то про гидроплан... Вот... И как будто больше
ничего.
посерели. Скулы как-то странно заострились и выдавались еще больше, чем
всегда. Павлик испуганно смотрел на него. Он никогда не видел у Цоя такого
лица и теперь молчал, не зная, что сказать.
губами. -- Больше ничего... Да, двадцать шестое мая...
разговором отвлечь своего друга от каких-то тяжелых мыслей. -- Это день
рождения папы. И как раз в этот день я с черепахой запутался в водорослях.
Потом эта испанская каравелла, спрут и кашалот...
ничего из того, что случилось в этот день, двадцать шестого мая?
Цой. -- Забыл, что как раз двадцать шестого мая кто-то бомбардировал стоянку
нашего "Пионера"?
Потом лицо начало медленно бледнеть. Павлик молчал, не сводя широко
раскрытых глаз с Цоя.
кашалота... Мне потом рассказал Марат...
за то, что вы увели нас с этого гиблого места -- с этих ко-ор-ди-нат,--
сказал Цой с безжизненной, деревянной улыбкой.-- А что касается Марата, то
он мне тоже кое-что рассказал.
Павлика, и тот невольно тоже встал.
молчать о нашем разговоре. Никому ни слова! Ты обещаешь?
было к двери, но неожиданно, точно вспомнив о чем-то, повернулся к Павлику.
наблюдай -- осторожно, незаметно... Если увидишь что-нибудь неладное, не
подавай виду и сообщи сейчас же мне. Обещаешь?
шторм неожиданно затих, и установилась спокойная, безветренная погода. На
помощь шторма рассчитывать уже нельзя было. Ультразвуковые пушки успели
разрыхлить на льдине узкую полосу сверху донизу лишь в девять метров
глубиной на каждом конце полыньи.
льда.
успокоившееся и затихшее, было до горизонта покрыто сплошным торосистым
ледяным полем. Еще с утра капитан приказал прекратить работу ультразвуковых
Херберт Фрэнк
Володихин Дмитрий
Доставалов Александр
Орловский Гай Юлий
Березин Федор
Шилова Юлия