расцвела письменность! На тех самых кохау ронго-ронго -- длинных
красновато-коричневых дощечках, которые мы только что нашли в каноэ и
держали в руках! Мало того! Эти деревянные таблицы с письменами древних
рапануйцев до сих пор не прочитаны, не раскрыты ни одним ученым
цивилизованного мира.
необыкновенные, поразительные статуи! -- продолжал он через минуту. -- Как
мог сделать эти гигантские сооружения маленький народец, находившийся на
самом низком уровне культуры? Ведь некоторые из этих статуй достигают
двадцати трех метров в высоту, имеют в плечах до двух-трех метров, с
двухметровыми тюрбанами на головах, весят до двух тысяч центнеров! А таких
аху к моменту появления европейцев насчитывалось не менее двухсот
шестидесяти штук, а статуй -- свыше пятисот, и все они своими гневными,
угрожающими лицами обращены к океану. Не ясно ли, что эту огромную, можно
сказать -- титаническую, работу мог выполнить только другой, более
многочисленный, гораздо более культурный и развитый народ!
предположение. Этот остров в древности был гораздо больших размеров. Его
населяло многочисленное племя со своеобразной, довольно высокой культурой,
гораздо более высокой, чем у тех жалких племен, которых застали на острове
первые европейцы. И вот настало время, когда древние рапануйцы начали
замечать, что их остров медленно, но неудержимо поглощается морем, Тогда
они, полные тревоги и смутных опасений, обратились к своим богам, ища у них
защиты против угрожающей стихии. Они начали строить у берега моря огромные
террасы и ставить на них многочисленных идолов как стражей и хранителей
родной земли. Но океан продолжал неумолимо наступать, и напрасно каменные
боги вперяли в него свои гневные, угрожающие взоры. Люди не теряли, однако,
надежды. Лихорадочно продолжали они свою работу; высекали новых идолов,
строили новые аху и воздвигали на них новые и новые ряды своих стражей и
хранителей. Так продолжалось, вероятно, много десятков лег. Может быть,
постепенно убеждаясь в тщетности своих надежд и в бессилии своих богов, а
может быть, после какого-нибудь внезапного штурма со стороны океана в
результате землетрясения, но в конце концов население впало в панику, Оно
бросило все работы и, захватив весь свой скарб, устремилось к своим каноэ,
чтобы искать спасения на другой земле. Такие переселения с острова на
остров, через огромные водные пространства океана, по разным причинам,
довольно часто происходили в истории заселения Полинезии.
остатки его первоначального населения, а пришельцы, осмелившиеся занять
остров, который или перестал погружаться, или стал погружаться медленнее,
незаметнее. А то, что мы открыли сегодня большое подводное аху со статуями,
должно окончательно доказать правоту теории о погружении острова...
Павлик, слушавший все время рассказ океанографа, как древнюю сказку, тоже
молчал. Наконец он спросил:
неплохо -- до тех пор, пока европейские "цивилизаторы" не обратили на них
внимание. Тогда среди островитян появились болезни, страсть к водке и
табаку, к европейским безделушкам и к так называемой культуре. Но самый
тяжелый удар был нанесен острову в тысяча восемьсот шестьдесят втором году,
когда перуанские работорговцы напали на него. После неимоверных жестокостей,
убийств, грабежей они захватили в плен большую часть населения -- пять тысяч
человек -- и увезли их на остров Чинча, у берегов Южной Америки, для добычи
и погрузки гуано -- птичьего помета, в огромных количествах скопившегося на
этих островах и вывозившегося для удобрения истощенных земель Европы.
вернувшись на родину, они привезли с собой оспу, которая сильно истребила
население. С тех пор началось постепенное его вымирание, а уже в тысяча
восемьсот шестом году оно составляло всего лишь сто пятьдесят человек. В
последнее время число их несколько увеличилось -- достигло двухсот
пятидесяти человек, но в условиях капитализма, жестокой эксплуатации,
пьянства, болезней, безысходной нищеты вряд ли это племя сможет
возродиться... Да-а-а!.. Это не то, что у нас, Павлик! Сколько вот таких
маленьких племен и народов, доведенных царями, их чиновниками и
капиталистическими хищниками до вымирания, возродилось у нас в Союзе после
Великой Октябрьской социалистической революции тысяча девятьсот семнадцатого
года! Вот какие дела, молодой человек!., Много еще других тайн для науки
таит в себе этот маленький, почти пустынный островок. Всего сразу не
перескажешь, Павлик, а нам пора возвращаться. Продолжать обследование этих
подводных склонов я считаю теперь совершенно излишним: то, что капитан хотел
знать, для меня уже вполне ясно. И это -- главное! Ну-с, в дорогу, молодом
человек, благонамеренный воспитанник колледжа святого Патрика в Квебеке!
мне напоминаете...
Больше не буду...
весело и охотно пожал ее.
священные таблицы рапануйцев и другие трофеи, Шелавин и Павлик отправились
домой.
освещенном прожекторами пространстве, они были встречены удивленными
восклицаниями, которые в следующую минуту сменились смехом и шутками.
скафандр. И первый его вопрос, обращенный к Шелавину, был:
необычайной сбруе из стальных тросов.
сигналу, словно впряженный, потащить остров в просторы подводных глубин. На
его горбу, поближе к носовой части, стояла надежно прикрепленная
электролебедка с мотором, заключенным в коробку из прозрачного металла, и
валом, выходящим наружу по обе стороны мотора. На этот вал при пуске
электролебедки должны были наматываться толстые тросы от дюзового кольца,
чтобы подтянуть его на прежнее место, на корму. Перед этим нужно было
размягчить термитом нижнюю часть кольца, на котором оно держалось.
не поддается действию жара. Козырев терялся в догадках, не зная, чем
объяснить низкую температуру -- всего лишь около двух тысяч градусов,--
которую развивала сейчас термитная реакция. Дело не клеилось, и это
чрезвычайно беспокоило и капитана и всю команду. Из прекрасной лаборатории
подлодки Козырев извлекал самые разнообразные материалы, примешивая их в
новых и новых комбинациях к термитам, специально созданным для работы под
водой и развивающим обычно температуру, вполне достаточную, чтобы расплавить
самый жароупорный металл. С трудом, лишь десятого августа, на третьи сутки,
Козыреву случайно удалось найти такую комбинацию элементов термита, реакция
которых давала температуру, едва заметно размягчающую металл. Этого, однако,
было мало, и Козырев продолжал поиски, ломая голову над загадкой термита,
неожиданно нарушившей все расчеты в такой ответственный момент. Это было
слишком обидно, просто унизительно! Другие бригады уже так много работ
успели выполнить, дело у них горит, спорится. "Голос комиссара" каждое утро
сообщает об успехах и победах то одной, то другой бригады: радисты
восстановили приемник радиостанции, акустики кончают работу над носовой
пушкой, даже электрики в ослабленном составе исправили всю автоматику, и
только о бригаде механиков газета молчит -- ни звука! Ее "успехи" таковы,
что могут скорее вызвать уныние, понизить настроение у других, чем зажечь и
увлечь их. И непрестанно, неотступно Козырева мучил вопрос: "Что делать?"
пришла в голову мысль, которой он сейчас же и поделился со старшим
лейтенантом.
вам не воспользоваться тем незначительным разогревом металла, который уже
достигнут? Не будем терять времени.
лейтенант.
приблизит дюзовое кольцо к его месту, и то будет польза для дела...
не даст полного разрешения вопроса.
что-нибудь. Это лучше, чем ничего.
охватывающем нижнюю часть дюзового кольца, горел термит. Электролебедка,
натягивая тросы, медленно, совершенно незаметно для глаза наматывала их на
вал. За первые сутки на нем оказалось лишних десять миллиметров троса.
Величина совершенно ничтожная, но Козырев был доволен: как-никак, а дело
сдвинулось с мертвой точки. Он посоветовался со Скворешней, и тот внес новое