голову в мою сторону. Лицо исказилось - ужаснули мои бинты. В глазах -
страдальческая жалость.
откидывала волосы с лица. А они опять на него падали.
верхнюю губу. - Шрамы - украшение мужчины.
вышло еще хуже:
мне, осторожно дотронулась до моей шеи ниже бинтов... Поцеловала
ошеломляющим поцелуем.
18.
открыт интернат для математически одаренных детей, и сумел добиться, чтобы
меня приняли туда.
понеслись на такси - на светло-серой "волге" с никелированным оленем на
радиаторе - в Академгородок.
под большим бледно-розовым солнцем, которое вставало из-за него. Меня
невыразимо взволновало впечатление какой-то приятной диковатости леса, его
отрешенно-величавой силы, несокрушимо хранящей свои глубины. До чего
укромными они мне представились! Неожиданно из-за поворота возникло
поразившее меня высотой здание. Оно неуместно, вредно здесь - оно делает лес
беднее, ненадежнее...
жили, пока меня экзаменовали. Номер - на восьмом этаже: можно глядеть в окно
на новые дома городка, на большущее здание "Торговый центр". Но я смотрю в
другую сторону: на тайгу, которая сверху кажется непролазно густой до самого
горизонта. За стеклом - гуд ветра; тайга чуть заметно колеблет вершинами,
ближние сосны, огромные, прямые, слегка покачиваются, на солнце блестящая
хвоя отливает синью.
интерната в ни для кого не доступную тайгу! Греза давала какое-то призрачное
основание сосредоточенно-грустной готовности жить неприручаемо, в самом
себе, видя глухую избушку и вокруг - безмолвно-благородных лосей, а не
крикливых сверстников. Здоровые, самоуверенные, они сразу же принялись надо
мной подтрунивать. Все они были талантливы, сознавали свою избранность;
никто из них не опустился бы до того, чтобы крикнуть мне: "Хромой!" Вместо
этого они, когда я шел, припадая на больную ногу, оскаливались с фальшивой
приветливостью несравненного превосходства и затевали, выбивая такт в
ладоши, напевать:
"Вдарь!" - посылали в нее футбольный мяч. Бессильная нога "подшибалась" - я
валился вперед, и ребята кричали: "Торпедирована баржа с войсками!" или:
"Торпедирован буксир-тихоход!"
ударением на последние слоги на французский манер) кличку: Анри Канда.
обидчики, отвлекшись, позволяли приблизиться, я кидался в драку. Меня
одолевали, пользуясь тем, что силы неравны, но каждый раз я оставлял врагу
на память синяк, пару ссадин. Забавным это уже почему-то не казалось.
вывихнул. Парнишка, истошно завопив, согнулся в три погибели от боли, а
затем стал подпрыгивать на месте. Побежал жаловаться - с ним отправилось еще
несколько наиболее обиженных мною.
случайно и временно это место. Он гений, понимаешь, гений!" Через несколько
лет этот молодой ученый уедет в Израиль.
заявил: с этим ни за что не смирюсь! буду и впредь вывихивать им пальцы,
буду в столовой опорожнять перечницы, собирать на лестнице окурки и швырять
смесь перца с табаком в глаза обидчикам...
отметки в журнале.
я пошел и сел на мое место, а остальным велел стоять. Затем изложил классу
примерно следующее:
смешным. Но вы поняли, что он самый талантливый из вас, вас гложет зависть,
и, чтобы ее изливать, вы нашли предлог - его увечье. Он может гордиться
своими успехами, своей исключительной одаренностью! Ее доказательство - ваше
отношение.
невозмутимый, ушел. И тут же стали подходить ко мне; то, что говорили,
привязывалось к одному: "Ты не талантливей других, я тебе не завидую, но
смеяться над тобой было правда нехорошо. Извини, не обижайся!"
"признали за человека". Это произошло перед Новым годом.
по сахаристым снегам сквозь блесткое волокно, а мы деревянными лопатами
расчищали дорожки к интернату, со мной заговорил парень, ранее отличавшийся
тем особенным резким и ломким гонором, что свойствен ранимым и избалованным.
против - с нами?..
вино. Недавно Марфа прислала мне балык и банку кизилового варенья. После
ужина, взяв это с собой, я, в состоянии затаенно-азартного начала интриги,
отправился с ребятами. Они сбегали по лестнице и друг за другом
выскальзывали из интерната. Снаружи моя нога поехала по наледи, но я устоял
и вслед за остальными стал красться вдоль стены; от стужи сразу склеилось в
ноздрях. Свет из окон казался дымно-клубящимся от пляски белых хлопьев; в
стороне, где меж домов открывался лес, кипела пуржистая мгла.
очутился в темноте узкого прохода: хотя я не дотронулся до стен, об этом мне
сказало ощущение тесноты. Мы добрались закоулками до жаркой котельной, где
вскоре раздался стук в оконце: ребята открыли его и помогли влезть девочке.
За нею последовали вторая, третья... Из недалекого села прибыла целая
компания: старшие, кажется, достигли семнадцати, а младшая навряд ли
перешагнула за двенадцать. Не составляло вопроса, что дорогу сюда они
познали досконально.
на пол, размотали теплые платки и бойко забалагурили, расхватывая
принесенное нами. Мои спутники, почти все - дети обеспеченных родителей,
москвичей и ленинградцев, - получали из дома посылки с тем, что здешним юным
жительницам не могло представиться даже пришедшим из сказок. Если кому-то
бабушки и рассказывали сказки, то вишня в шоколаде там не фигурировала.
хурму, сок увлажнял подбородки, губки были перепачканы сладким, и в
раскованных ретиво-звонких голосках все крепчали бередившие меня новизной
интонации игривого искушения. Приятель, что привел меня сюда, подошел к
девочке из старших и сказал голосом, прозвучавшим одновременно и нервно, и
странно сонно:
штанишки, и на разостланных полушубках обещание очаровательного сюрприза
было прозаически погашено рьяно-ничтожным действом. Тут же всколыхнулась
торопливость подражателей...
ко мне девочку: если она и была старше меня на год, то выражение имела ко
всему привычное. Оно стало холодно-терпким - соответствуя быстрому взгляду,
угадавшему сквозь штанину изувеченность моей ноги. Приятель пальцами чуть
сдавил сзади ее шею, и девочка уступчиво мне улыбнулась, не без изящества
шевельнув талией.
самолюбие, и я, до сего момента весь внутренне стянутый, нацеленный на
обиду, растаял в волне почти счастливой растерянности.
чего пришла, как благо, тусклая тупость тела и сделалось многосторонне
противно на сердце. Внутри него не осталось пройденного пути к тому, что
свершилось: я не восхитил, не очаровал - в силу чего не мог вкусить того
признания, которое лишь тогда и способно было научить меня летать, без
внимания к ходьбе. Находка оказалась безликой и не выделила меня из
безликости.
Майер Стефани
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Акунин Борис
Суворов Виктор
Прозоров Александр