неправдоподобного дружелюбия, какого я нигде больше не встречу.
людей в Казахстан, в Среднюю Азию. Слабые в пути заболевали. Им предстояло
плавание через Каспий на переполненных удушающих зловонием баржах. Многие
умирали, и охране в дороге приходилось возиться с трупами. Вот и решили
самых сомнительных оставлять. На равнине, запытанной солнцем и зимними
леденящими ветрами, возле заброшенной землебитной фактории, были выкопаны
землянки.
Старики, инвалиды, люди, съедаемые тяжелыми заболеваниями, не просто
доживали тут последние дни под надзором солдат с овчарками, а тянули
посильное: из камыша, какого имелось поблизости сколько угодно, плели
циновки, корзины, стулья, столики. Сюда разрешили приезжать трудоспособным
родственникам, и кое-кто приезжал. Их трудами подвигалось неодолимое для
доходяг, барак добавлялся к бараку...
Прикол рабочим поселком. Областная газета стала печатать статьи о том, какие
замечательные, самоотверженные работники трудились и умирали тут. Поселку
дали имя - Образцово-Пролетарск. Но люди, жившие по соседству, называли его
по-старому, обитателей дразнили "хиляками", "недоносками", "дохляцким
отродьем", "чахоточными". Взвихривались драки.
слов "хромой", "однорукий" - такими у многих были отец или мать.
руки, к тому же он страдал язвой желудка. Когда буравили боли и корчащийся
человек катался по полу, фельдшер из вольнонаемных впадал в скептическое
оживление - уверял доходяг: беззастенчивая симуляция! чтобы не таскать
вязанки камыша...
из-за жуткого шрама. Отец - паралитик: мучается постоянной дрожью,
подергиванием каждой жилки, ходит, будто приплясывает. Кто не знает, думают:
допился до чертиков или дурачится.
чего она старается, оделить меня редкостным согревающим вином. Доставшейся
мне завидной добротой я оказался обязан жалкой ноге, пораженной детским
параличом.
невдалеке от места, где завелся поселок, простиралось пастбище; его окружала
прочная ограда из соснового леса, который сплавляли по реке в Каспий. От
ограды сохранился отрезок шагов в триста длиной. Вдоль гнилого
разваливающегося забора косматился султанистый ковыль, разрослись
бессмертник, молочай, болиголов. Зеленеющую на серой равнине полосу называли
городьбой.
вбежал самый младший в нашей компании шестилетний Костик и, приплясывая от
восторга, залепетал:
пустырь - за ним тянулась городьба. На полпути к ней, по змеившейся через
степь колее, двигались две фигурки.
украденный из машины военных, что нередко приезжали в поселок за водкой.
Гога взял бинокль, поставив локти Тучному на плечи, прижал к глазам окуляры.
в городьбу много правее. Я отставал, нетерпеливые оглядывались с досадой -
Гога показывал им кулак. Наконец он вдруг присел передо мной - в
растерянно-быстрой путанице движений я очутился у него на спине. Попытался
протестовать в зароптавшей смущенной оторопи: на вожаке - и сидеть? Он,
сейчас отстраненно-замкнутый, приказал вскользь:
обнимая его, я прижался щекой к шершавой загорелой шее в мелких волосках.
доложила - парочка движется в нашем направлении.
лежал за упавшим трухлявым столбом, проросшим травой. Протянул мне бинокль:
я увидел огромных, как шмели, муравьев, здоровенные красные крапины на
стебле болиголова. Гога слегка повернул бинокль у меня в руках.
увидел поцелуй, который соединился в сознании с ударом пули в грудь - так
дразняще-тяжела была его неотразимая жгучесть. Меня пронзило смутное
чувство, оно напомнило то, что я пережил, просыпаясь впервые в комнате
Валтасара, когда мне привиделся таящий счастье занавес.
это окажется!
шестнадцатилетний Саня Тучный - молчун, силач; неповоротливый чудаковатый
одноклассник мой Бармаль - всех их застанет рядом со мной то, что случится.
родинкой над левой бровью, как у Марфы, с вьющимися, как у Валтасара,
волосами. Пока Родька не подрастет, мне намертво запрещено говорить ему, что
мы не родные, и я зову Валтасара и Марфу папой и мамой. У нас теперь две
комнаты - мы с братом в старой, а родители - в соседней: жильцы оттуда
переехали, и ее дали нашей семье. Черный Павел с Агриппиной Веденеевной -
по-прежнему наши соседи.
6.
непонятное волнение. Кусты кизила перед нашим окном здорово разрослись, окно
день и ночь открыто, и извилистые длинные ветки с темно-красными ягодами,
клонясь, лезут в комнату, от их запаха кружится голова. В который раз мне
снится странный сон, увиденный в первую мою ночь в этой комнате: сейчас я
сорву занавес - закричу на весь мир о счастье!..
беглыми паузами, расточает себя дождь. На школьной волейбольной площадке
скупо блестят лужи, напоминая новую жесть. Послезавтра - первое сентября, но
в сегодняшний вечер одноэтажная неприглядная школа пуста, безразлично
смотрит темными окнами.
сижу на мокрой лавке: у дождя - перерыв. Громоздящееся небо, местами сизое,
местами фиолетовое, приблизило лик - солнце просвечивает сквозь тучу,
подобную спруту, походя на его холодно следящий глаз: кажется, спрут пытливо
уставился на тебя.
Подпрыгивают, бьют по мячу знакомые ребята, девчонки - и одна незнакомая, в
малиновых шортах: прямые отчетливо-желтые волосы рассыпчато взметываются от
ее подскоков, взмахов руки, и это заражает меня саднящей нервностью
сопротивления.
сказали о ней, хотя девушек несколько.
двадцать пять.
бьет по мячу, будто дает пощечину. Я беспомощно раздваиваюсь: молитвенное к
ней устремление не уступает странному веселью от уличающего ее: "Девочка!..
двадцать пять лет!.." Я почему-то на нее злюсь, хочется рассмеяться ей в
лицо...
накрываясь, к домам.
Русанов Владислав
Якубенко Николай
Никитин Юрий
Пехов Алексей
Зыков Виталий
Шилова Юлия