раскрыть перед нею какую-то мрачную и унылую бездну и осветить себя
трагическим светом.
маленькая и тоненькая, с растрепанными сухими черными волосами, подошла к
Лизе и села к ней на кровать.
говорю тебе, что я больше не могу!.. У меня была одна надежда подняться над
толпой... Я не знаю, что теперь делать с собой и чего желать!.. Все кажется
безнадежным, серым... И это жизнь!.. Если бы ты знала, что я передумала и
перечувствовала за это лето в этой проклятой конторе, где на меня смотрели
как на какое-то ничтожество... И каждый контролер смотрел на меня сверху!..
наслаждением прислушиваясь к собственным мрачным и резким словам. - Я не
ребенок, чтобы впасть в отчаяние от случайной неудачи... Нет, я чувствую,
что у меня в душе нет того, что дает людям возможность жить. Я не так глупа,
чтобы утешаться какими-то игрушками... Я могла бы жить, если бы чувствовала
себя вверху... над всеми... большой, смелой, гордой!.. А так, учиться,
ехать, одною из тысяч, в глушь какую-нибудь, лечить всю жизнь каких-то
идиотов, состариться и умереть так же незаметно, как жила... Неужели ты не
понимаешь, какой это ужас!.. Пойми, целую жизнь! Лучше смерть! - страстно
выкрикнула Дора, трагически вытягивая голые смуглые руки.
неподвижно. Слышно было, как на хозяйской половине что-то скрипело, точно
там качали деревенскую люльку.
миндалевидные глаза. И ей казалось, что в этих глазах Лиза видит сейчас
что-то роковое, трагически прекрасное. Случайно высказанная мысль, казалось
ей, осветила ее ужасным и красивым светом. И Дора подумала, что ничего нет
красивее, величественнее и легче, как убить себя.
словам.
сказала она.
но долго останавливаться на них она не могла. Ей хотелось думать о себе.
Лиза хотела еще что-то сказать, побледнела, шевельнула губами, но вздохнула
и промолчала. Потом Дора тихо встала и сказала:
первый раз за все время обратила внимание на ее мягкую стройную спину,
покатые голые плечи и точеные круглые ноги.
дворник, похожий на кучу вонючей овчины. На улицах, слабо освещенных рядами
мертвых желтых фонарей, было пусто и просторно, как на площадях. Они долго
ходили по пустому городу, мимо молчаливых домов, с черными слепыми окнами.
Попадались им навстречу черные люди и исчезали, как тени. Дора тихо говорила
о бесцельности и никчемности жизни, о своем решении уйти из нее. Она
старалась подбирать только самые грустные, значительные слова, и когда они
не подбирались и выходило шаблонно, ей почему-то было мучительно неловко
небо стало прозрачно и холодно розовым. И вода также стала розовой и
холодной. Широкие волны тихо ударяли внизу о камни, а вокруг все стало
серовато-синим и прозрачным. Стекла окон заблестели стеклянным розовым
блеском и сделались еще безжизненнее и глуше. Наступило утро. Они сели на
каменную, сквозь платье проникавшую холодом, скамью и долю молча смотрели на
реку.
домов засверкали красным светом, в котором стекла окон засияли, как звезды;
а над широкой, то розовой, то синей рекой все еще было холодно и пусто.
Только чуть видный туман скользил вдоль берегов, и его бледные утренние
тени, колыхаясь, поднимались навстречу солнцу и бессильно таяли над
холодной, мутной водой.
X
остаться одним, и Дора начинала говорить все о том же, точно кто-то, сильнее
ее, толкал ее. Ей было страшно и интересно говорить и думать, что она
действительно может сделать так. Лиза смотрела на нее страдальческими и
покорными глазами и казалась Доре жалкой и подчиненной. И Доре доставляло
почти сладострастное наслаждение мучить ее своими речами. Мучить и страдать
от ее страданий самой.
и невыносимо, и начинала вставать грозная необходимость найти тот или другой
выход.
какое-то странное наслаждение. Временами ей казалось, что она все ближе и
ближе наклоняется над пропастью, и хотя в глубине души она не верила
возможности упасть, ей хотелось верить и заставить поверить и Лизу. И когда
ей удавалось, Дора чувствовала себя сильной, красивой и наслаждалась этим.
Временами, когда ей почему-либо становилось весело и легко, Дора стыдилась
своего веселья, точно оно снова делало ее маленькой и обыкновенной, и
насильно опускалась в мрачное и решительное отчаяние. И то, что Лиза
постоянно была грустна и бледна, часто плакала и слушала ее серьезно и
печально, помогало Доре настраиваться и верить в свое решение.
острый, мучительный характер, Дора назначила день, и в этот день Лиза пошла
к Кореневу.
не сказала. Ей показалось, что Лиза боится и бежит, и в самой темной глубине
ее души шевельнулось что-то робкое и таинственное, как нехорошая надежда, в
которой нельзя признаться самому себе.
кофточку с полных и круглых плеч под натянутым серым платьем, стал
возбуждаться, блестеть глазами и раздувать тонкие ноздри.
посадил ее к себе на колени. Лиза сидела покорно и как-то слабо.
глазах появилось на мгновение что-то жалкое и молящее.
повторил он, сдавливая ее мягкие, теплые ноги коленями и чувствуя, как все
его тело дрожит и напрягается.
и серое жесткое платье на мягкой груди. Лиза не сопротивлялась и отдалась
ему так же покорно и безответно, как всегда. Потом встала, строго и серьезно
посмотрела ему в глаза, как будто надеясь что-то увидеть, и задумалась.
вспотевший, разгоряченный и счастливый.
взяла его за руку. Коренев пожал плечами.
оделась. В дверях она остановилась и посмотрела на Коренева.
передней проворчала ей вслед.
XI
легко, немного подавшись вперед и глядя на мокрые плиты тротуара. Кто-то
обогнал ее, и маленькая белая собачонка попалась ей под ноги. Лиза
вздрогнула и быстро подняла глаза.
большой фуражке. Белая веселая собачонка бежала сзади, поминутно
несоразмеряя скорости и удивленно тыкаясь гимназистику в ноги.
у нее стали мокрыми. Ей болезненно ярко вспомнились Сережа и лаечка. И
чувство давящего одиночества сменилось горячим чувством нежности и радости.
Она свернула со своей дороги и сама не зная зачем пошла за гимназистиком и
его белой собачкой. Они шли долго, и все время Лизе было и легко, и грустно,
и хорошо, она забыла о том, что надо идти домой, и, крепко прижав муфту к
груди, не спускала глаз с маленькой серой шинели и ушастого большого картуза
над розовыми торчащими ушами. По временам гимназистик оглядывался и с
недоумением смотрел на высокую, полную барышню, неотступно идущую за ним.
Она улыбнулась ему робко и чуть заметно; а он опять поворачивался и, желая
доказать свою независимость, кричал пискливым голосом:
острил белые уши и, подняв хвост калачиком, тыкался ему в ногу. Лиза тихо
Гуревич Георгий
Сертаков Виталий
Перумов Ник
Контровский Владимир
Свержин Владимир
Никитин Юрий