закрывают глаза и разводят руками, словно им выворачивает душу, да так и
сыплют словами: "Ужас! Вот дикари! До чего же грубы!"
севере посмышленее, да и посметливее этих пахарей-южан. Ремесло отточило нам
мозги; а механикам вроде меня и подавно приходится шевелить мозгами; сами
знаете, что значит следить за машинами, - вот я уже и навострился; если мне
что не понятно, я стараюсь дойти своим умом, и бывает, соображу что к чему;
да и почитать я охотник - интересуюсь, что наши правители думают делать с
нами и для нас; а есть у нас и посмышленее меня! Среди тех же замасленных
парней и красильщиков, измазанных краской, найдется немало толковых, что и в
законах разбираются не хуже вас и старого Йорка и, уж конечно, лучше этого
слюнтяя, Кристофера Сайкса из Уинбери, или того же долговязого, хвастливого
болтуна - ирландского Питера, помощника Хелстоуна.
не упущу; я половчее тех, кто считает меня за низшего. Что толковать, в
Йоркшире у нас много таких, как я, а есть и получше меня.
тем ты наглец и самодовольный болван; если ты понахватался кое-каких
начатков практической математики да, глядя в красильный чан, усвоил в химии
кое-какие азы, тебе еще не стоит считать себя каким-то непризнанным ученым.
Ни к чему также спешить с выводом, что если в торговом деле не всегда все
идет гладко и ваш брат, рабочий, остается иной раз без работы и куска хлеба,
то значит, все вы мученики и весь образ правления в нашей стране никуда не
годен. И незачем вбивать себе в голову, что добродетель ютится только в
хижинах и никогда не заглядывает в каменные дома; должен признаться, меня
раздражает эта ерунда, - уверяю тебя, род людской везде одинаков, будь то
под соломенной кровлей или черепичной крышей, в каждом живом существе
перемешаны и пороки и добродетели, а уж чего больше - это определяется
отнюдь не званием или положением; мне приходилось встречать негодяев среди
богатых, и бедных, и среди людей среднего достатка, которые умеют
довольствоваться малым. Но вот уже и шесть часов! Хватит болтать, Джо, пора
звонить в колокол!
бледными лучами плотный мрак ночи редел, переходя в полупрозрачную молочную
мглу. В это утро заря была особенно бледной: восток не заалел, розовое
сияние не согрело его. День медленно поднимал веки, мутным и скучным
взглядом окидывал холмы, и вам уже не верилось, что может выглянуть солнце,
что его не загасил ночной ливень. Дыхание утра было таким же холодным, как
его лик. Сырой ветер разгонял ночные тучи, и когда они разошлись, глазам
открылся тускло-серебристый круг, опоясавший горизонт, и застланный пеленой
тумана небосвод. Дождь перестал, но земля была еще совсем мокрая, лужи и
ручейки набухли от воды.
детишки; будем надеяться, что в спешке они не успели очень прозябнуть в это
неприветливое утро; но, быть может, оно показалось им не особенно суровым -
они ходили на фабрику и в ливень, и в метели, и в трескучие морозы.
он делал замечание, а Джо Скотт, со своей стороны, добавлял два-три словечка
покрепче, когда они входили в цех; однако ни хозяина, ни старшего мастера
нельзя было упрекнуть в излишней суровости; ни тот, ни другой не были
грубыми или жестокими людьми, хотя такое впечатление и могло создаться, ибо
один опоздавший рабочий был оштрафован; Мур тут же у ворот взял с него пенни
и предупредил, что в следующий раз взыщет вдвое.
чересчур строгие и жестокие хозяева вводят у себя чересчур строгие и
жестокие правила, иногда даже и бесчеловечные, как это бывало в описываемое
время; но хоть я и показываю характеры, далекие от совершенства (каждое
лицо, выведенное в этом романе, будет страдать кое-какими недостатками, ибо
перо мое отказывается рисовать идеальные образы), однако я не ставлю своей
задачей показывать совсем уж скверных, порочных людей. Истязателей детей,
мучителей и тиранов я препоручаю ведению тюремщиков: романист же вправе не
пятнать страниц своей книги описанием их позорных деяний.
рассказами о бичеваниях и побоях, но рада буду сообщить ему, что ни Мур, ни
его старший мастер ни разу не ударили ребенка, из числа работавших на
фабрике. Правда, Джо однажды высек собственного сына за ложь и упорство во
лжи; однако, будучи, как и его хозяин, человеком уравновешенным, спокойным и
благоразумным, предпочитал избегать телесных наказаний.
на товарный склад до тех пор, пока не рассвело. Но вот наконец взошло и
солнце, - бледное, бесцветное, словно ледяной шар, - оно показалось из-за
темного гребня холма, слегка посеребрило тускло-свинцовый край плывшего над
холмом облака к словно нехотя заглянуло во все концы той лощины, или узкой
долины, за которой мы с вами наблюдаем. Пробило восемь часов; огни на
фабрике погасли; прозвучал сигнал к завтраку; дети, освободясь на полчаса от
своего тяжкого труда, принялись за еду: в корзиночках у них был хлеб, а в
маленьких жестянках - кофе. Будем надеяться, что этот скудный завтрак утолит
их голод, и очень жаль, если это не так.
Оно было расположено недалеко от фабрики, но живая изгородь и насыпь по обе
стороны дорожки придавали ему вид уединенного, тихого уголка. Это был
небольшой, чисто выбеленный домик с зеленым крыльцом; возле него, так же как
и под окнами, вытянулись тонкие коричневые стебли вьющихся растений, еще
совсем голые, но обещавшие одеться к лету пышной листвой и цветами. Перед
домом расстилалась лужайка, были разбиты цветочные грядки, на их темных
полосах кое-где в укромных уголках из земли уже пробивались первые ростки
подснежника и изумрудно-зеленого крокуса. Весна в этом году была поздняя;
зима была суровой и затяжной, последний снег сошел только перед ливнем
прошлой ночью, и отдельные его клочья еще тускло белели кое-где на склонах
холмов и на их вершинах; на лужайке, на пригорках и под живой изгородью
трава была не сочно-зеленой, но блекло-желтой. Позади домика возвышались три
стройных дерева, не особенно раскидистых, но так как у них не было
соперников, то и они радовали взгляд и хоть немного украшали садик. Таким
было жилье Мура; это уютное гнездышко, созданное для тихих радостей, для
созерцательной жизни, показалось бы тесным человеку энергичному и
честолюбивому.
владельца; не входя в дом, Мур взял из-под навеса лопату и принялся работать
в саду. С четверть часа он копал землю, когда вдруг отворилось окно и
женский голос окликнул его:
продолжалась на том же языке; однако я предпочитаю перевести тебе, читатель,
их разговор.
маленькую столовую, где был уже приготовлен завтрак - кофе, хлеб с маслом и
отнюдь не английское блюдо - пареные груши. За столом хозяйничала дама,
только что беседовавшая с ним. Я хочу описать ее, прежде чем продолжать
повествование.
ей было лет тридцать пять; у нее были очень темные волосы, накрученные на
папильотки, румяные щеки, короткий нос и черные глазки-бусинки. Нижняя часть
лица казалась тяжеловатой в сравнении с верхней, так как у нее был низкий
лоб, изрезанный морщинами; выражение лица не то чтобы злое, однако несколько
недовольное; в ее внешности было нечто забавное и вместе с тем раздражающее.
Особенно нелепым был ее костюм - полотняная кофта в полоску и короткая
шерстяная юбка, открывавшая до щиколоток не слишком изящные ноги.
Вовсе нет. Гортензия Мур (она приходилась Муру сестрой) была хозяйственной и
аккуратной женщиной; юбка, кофта и папильотки составляли ее домашний
утренний наряд, в котором она привыкла до полудня "заниматься хозяйством" на
родине. Она не считала обязательным для себя одеваться на английский лад
только потому, что вынуждена была жить в Англии; сохраняя верность старинным
бельгийским модам, она ставила себе это в заслугу.
утверждать, чтобы такое мнение было совершенно незаслуженным, - кое-какими
хорошими и даже ценными качествами она обладала. Однако она несколько
преувеличивала ценность этих качеств, не придавая никакого значения
сопровождавшим их недостаткам. Вам не удалось бы убедить ее в том, что она -
женщина ограниченная, не свободная от предрассудков, мелочно обидчивая,
слишком носится со своей собственной персоной, со своим достоинством, а ведь
это было именно так. Но когда никто не оспаривал ее притязаний на
изысканность и не оскорблял ее предрассудков, она становилась доброй и
дружелюбной. К обоим своим братьям (кроме Роберта, у нее был еще один брат)
она была очень привязана. Последние представители угасающего рода, оба они
были для нее почти священны; Луи, однако, она знала гораздо меньше, чем
старшего брата; еще совсем мальчиком он был отправлен в Англию и окончил там
английскую школу. Ни по образованию, ни по природным склонностям он не
годился в предприниматели, и когда рухнули его надежды на наследство и ему
пришлось подумать о заработке, он избрал суровый и скромный путь учителя.
Сперва он был репетитором в школе, а сейчас, по слухам, служил гувернером в
частном доме. О Луи мадемуазель отзывалась как о человеке, не лишенном
Буджолд Лоис
Русанов Владислав
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Шилова Юлия
Быков Василий