Насколько мне было бы легче занимать этих людей при нем! Я бы хоть слушала
его, - впрочем, в обществе он довольно молчалив, - и охотнее разговаривала
бы сама, зная, что он здесь. А слушать их разговоры и говорить с ними мне
скучно. Воображаю, как они затрещат, когда войдут священники, и как это
будет тоскливо! Однако я порядочная эгоистка, они очень уважаемые люди, и я
должна была бы гордиться такой честью. Да я и не считаю, что они хуже меня,
отнюдь нет, просто мы очень разные".
чтобы стол был уставлен множеством тарелок со всевозможными булочками,
намазанными маслом; чтобы в середине стола возвышалась большая стеклянная
ваза с вареньем; среди прочих яств непременно должны были красоваться
ватрушки и сладкие пирожки; а если можно было добавить блюдо ветчины,
нарезанной тонкими ломтиками и украшенной свежей петрушкой, то ничего
лучшего не приходилось и желать.
первую минуту при виде незваных гостей, но стоило ей захлопотать, и веселое
настроение вернулось к ней, поэтому чай был сервирован наилучшим образом, на
столе появились ветчина, и сладкий пирог, и варенье.
вошли в столовую, но при виде дам, о чьем присутствии они не были
предупреждены, замерли на месте. Мелоун шел впереди; он резко остановился и
отступил назад, чуть не сбив с ног Донна, следовавшего за ним. Донн
покачнулся, в свою очередь отступил на три шага и толкнул Суитинга прямо в
объятия Хелстоуна, замыкавшего шествие. Послышались восклицания, хихиканье;
Мелоуна попросили быть поосторожнее и потребовали, чтобы он вошел первым,
что он и сделал; однако лицо его до корней волос залилось багрово-сизым
румянцем. Но тут Хелстоун, выступив вперед из-за спин застенчивых
священников, приветствовал прекрасных гостий, обменялся с каждой из них
рукопожатием и любезной шуткой и уютно уселся между прелестной Гарриет и
бойкой Ханной, попросив при этом мисс Мэри занять место напротив, чтобы он
мог хоть любоваться ею. С девицами он всегда держался обходительно и
непринужденно и поэтому пользовался их расположением; но, в сущности, женщин
он не уважал и не любил, и те из них, кому доводилось короче познакомиться с
ним, скорее побаивались, чем любили его.
пристроился под крылышком миссис Сайкс, которая, - он это отлично знал, -
относилась к нему чуть ли не как к родному сыну. Донн, отвесив с присущим
одному ему "изяществом" и наглым видом общий поклон, сказал Каролине
визгливым голосом: "Здравствуйте, мисс Хелстоун", - и опустился на стул
возле нее, к ее крайнему неудовольствию, ибо Донна она особенно не любила за
тупое, несокрушимое самомнение и ограниченность. Мелоун, бессмысленно
ухмыляясь, уселся по другую сторону от нее, так что Каролина очутилась между
двумя кавалерами, однако толку от них было мало, - ни тот, ни другой не
способен был поддержать разговор за столом, передать чашку чая, тарелку с
булочками или чистое блюдце. Суитинг, тщедушный, как мальчик, был куда
проворнее и обходительнее.
только попадал в общество дам; однако три фразы всегда имелись у него
наготове:
и между Каролиной и Мелоуном прочно воцарилось молчание.
болтовня отличалась к тому же и ядовитостью: он бранил обитателей
Брайерфилда, да и весь Йоркшир в целом; сетовал на отсутствие здесь хорошего
общества и на всеобщую невежественность; возмущался непочтительностью
простолюдинов к дворянам; насмехался над привычками здешних жителей,
которым, по его мнению, не хватало хорошего вкуса и уменья одеваться, словно
сам он принадлежал к сливкам общества, что, однако, трудно было предположить
по его манерам и внешнему облику. Он, очевидно, полагал, что подобного рода
нападки должны бы возвысить его во мнении мисс Хелстоун или любой другой
дамы; между тем он достигал обратного - во всяком случае с Каролиной - и
окончательно ронял себя в ее мнении; иногда, слушая, как этот ничтожный
болтун порочит ее родной край, она, уроженка Йоркшира, загоралась
негодованием и, резко обернувшись к нему, высказывала ему в глаза горькие
истины: она говорила, что упрекать других в неотесанности - еще не признак
хорошего воспитания и что плох тот пастырь, который постоянно высмеивает
свою паству. Ему, как служителю церкви, доказывала она, не пристало сетовать
на то, что приходится посещать только бедняков и произносить проповеди
только перед бедняками. Неужели он полагает, что духовный сан принимают ради
того, чтобы облачаться в роскошные одежды и восседать во дворцах? В
подобного рода суждениях все трое младших священников усматривали
недопустимую дерзость и неблагочестие.
и предвидела хозяйка. Мистер Хелстоун был в ударе (впрочем, он всегда
блистал в обществе, в милом, дамском обществе; ведь только наедине со своей
юной племянницей он угрюмо замыкался в себе) и поддерживал непринужденную
беседу со своими соседками, не забывая и о мисс Мэри, сидевшей напротив;
правда, к ней пожилой вдовец не проявлял особого интереса - Мэри была самой
умной из сестер и наименее кокетливой, а Хелстоун терпеть не мог умниц. Он
предпочитал им женщин глупеньких, тщеславных, ветреных и даже со смешными
слабостями, - ведь тогда они отвечали его представлению о них, они и на
самом деле были такими, какими он хотел их видеть, - куклами, с которыми
можно позабавиться на досуге, а потом выбросить.
Гарриет была все же недостаточно пуста, чтобы вполне удовлетворять его вкус;
наряду с ложным самолюбием Гарриет обладала также и врожденным чувством
собственного достоинства; если она и не изрекала мудрых истин, как оракул,
то и глупостей особых не болтала. Она не позволила бы обращаться с собой как
с игрушкой, куклой, ребенком: она требовала поклонения.
сказать ей, что она ангел, и она позволяла обращаться с собой как с
дурочкой. Она была так легковерна и ветрена, так глупела, когда ее окружали
лестью, вниманием, восхищением, что Хелстоун в иные минуты поддавался
соблазну вновь вступить в брак, избрав Ханну спутницей жизни; и только
спасительное воспоминание о бремени супружества, некогда столь тяготившем
его, да взгляд на семейную жизнь вообще охлаждали его чувства, подавляли
нежный вздох, готовый вырваться из его старой закаленной груди, и не
позволяли ему сделать Ханне предложение руки и сердца, которое польстило бы
ей, а быть может, и обрадовало бы.
благословение на этот брак, и ни пожилой возраст Хелстоуна, ни его душевная
черствость не испугали бы их; он был священник, жил в достатке, дом у него
был хороший, по слухам, он даже располагал значительным состоянием (на этот
счет люди ошибались: пять тысяч фунтов, унаследованные им от отца, он
пожертвовал до последнего пенни на постройку и украшение новой церкви в его
родной деревне в Ланкашире, - он любил иной раз позволять себе царственно
щедрые жесты и, если что-нибудь забирало его за живое, готов был, не
задумываясь, многим пожертвовать) и родители Ханны без колебаний вверили бы
дочь его любви и попечению; и блистательная бабочка, вторая миссис Хелстоун,
нарушив все законы природы, порхала бы в первый, медовый месяц, а остальную
жизнь ползала бы жалкой, раздавленной гусеницей.
ухаживали за ним, видел перед собой сладкие пирожки, а на тарелке у себя
варенье и печенье и был на верху блаженства. Он любил всех мисс Сайкс, и все
они отвечали ему тем же; он считал их очаровательными девушками, любая из
них могла составить счастье порядочного человека. Единственно, что омрачало
для него эту счастливую минуту, было отсутствие мисс Доры; мисс Дора была
именно той девушкой, которую он втайне надеялся в один прекрасный день
назвать миссис Суитинг; с ней, величественной, как королева, он мечтал важно
прогуливаться по Наннли. Да и в самом деле, если бы королевами становились
благодаря внушительным размерам, она непременно стала бы королевой, так она
была дородна и могуча: сзади ее можно было принять за раздобревшую даму лет
сорока; но лицо у нее было красивое и характер довольно добрый.
говоря, из-за Донна, который почему-то все медлил над чашкой недопитого,
остывшего чая, несмотря на то что все вокруг него отпили, да и сам он
вдоволь насладился едой; гости за столом начали выказывать признаки
нетерпения: уже и стулья заскрипели, уже и разговор иссяк и наступило
молчание; тщетно Каролина спрашивала соседа, не желает ли он горячего чая
вместо остывшего, не налить ли ему свежего, - он почему-то не мог ни допить
свою чашку, ни отодвинуть ее: ему, очевидно, казалось, что такое особенное
поведение придает ему важности; что оставаться последним и заставлять ждать
себя - признак величия и благородства. Чайник успел остыть, когда наконец
хозяин дома, не заметивший в пылу приятного разговора с Ханной, как
затянулось чаепитие, нетерпеливо спросил:
это очень похвально задерживать столько людей.
молитву, - добавил он, поднимаясь; гости тоже встали из-за стола.
одиночестве как ни в чем не бывало, пока мистер Хелстоун не позвонил и не
приказал убирать со стола; тут уж ему волей-неволей пришлось допить чай и
отказаться от выигрышной роли, которая, по его мнению, выделила его среди
других и привлекла к нему всеобщее лестное внимание.