заслужил заступническую молитву святого.
бутылку над своим стаканом и хмыкнул: - Если у пива бывает осадок. -
Потом, задержав руку с бутылкой, удивленно проговорил: - Да ты плачешь,
друг? - Все трое, чуть приоткрыв рты, уставились на человека в поношенной
одежде. Он сказал:
пьянею, и мне начинает видеться...
удар грома. Единственная лампочка под потолком мигнула и погасла.
близко подползшего жука.
еще есть священник, а вы знаете, как он к ним относится. Я бы на его месте
не трогал беднягу - пусть бродит. Все равно умрет от голода или от
лихорадки или сдастся. От него теперь ни добра, ни зла. Да и занялись им
всего два-три месяца назад, а до этого никто и не замечал, что он здесь.
человек, который знает его. Говорил с ним, им пришлось заночевать вместе.
Давайте о чем-нибудь другом побеседуем. Полицейским не позавидуешь.
деревнях начали брать заложников, ему деваться некуда. Его отовсюду гонят,
не хотят иметь с ним дело. Так что мы пустили того человека, о котором я
говорил, как собаку по следу. Не сегодня, так завтра он на него наткнется,
а тогда...
опустил стакан. - Теперь, может, попробовать ваш... назовем его сидрал.
толстую руку и легонько отталкивая нищего к медным шишечкам кровати. -
Иногда тебе кажется, что ты уже видел человека, бывал в каком-то месте...
Во сне это было или в прошлой жизни? Один врач говорил, будто вся причина
тут в фокусе зрения. Но он американец. Материалист.
над гостиничной крышей ударил гром. Так было во всем штате - снаружи
гроза, а за стенами разговоры, разговоры и бесконечно повторяющиеся слова
"загадка", "душа", "источник жизни". Они сидели на кровати и
разговаривали, ибо не было у них ни дел, ни веры, ни других мест получше,
куда можно пойти.
круг, включил в него все свои несуществующие знакомства.
признавая очевидный факт: - Ты же за нее заплатил.
было пальца на три. Вина, конечно, совсем не осталось.
нищего с кровати на пол.
красными, воспаленными глазами, и услышал из коридора, как они снова
завели свой никуда не ведущий разговор о "загадке", "душе", "тайне".
падали отвесно, с каким-то мерным упорством, точно вбивали гвозди в
гробовую крышку. Но в воздухе стояла все такая же духота; пот и дождь
пропитывали одежду. Священник задержался на минуту в гостиничных дверях,
слушая, как позади тарахтит движок, потом пробежал несколько ярдов до
другого дома и, юркнув в нишу у входа, поглядел оттуда мимо гипсового
генеральского бюста на пришвартованные к причалу парусники и старую баржу
с железной трубой. Идти ему было некуда; дождь нарушил все его расчеты: он
думал, что как-нибудь перебьется - заночует на скамейке или у реки.
Они шли под дождем, не обращая на него никакого внимания, словно все до
того плохо, что есть дождь или нет дождя - это уже неважно... Священник
толкнул деревянную дверь, доходившую ему только до колен, и вошел в
таверну: штабеля бутылок с минеральной водой, единственный бильярдный
стол, над ним нанизанные на веревку кольца - счет очков; трое-четверо
мужчин, чья-то кобура, положенная на стойку. Священник торопился
спрятаться от ливня и, войдя, нечаянно толкнул под локоть человека,
готовившегося к удару кием. Игрок повернулся и яростно крикнул:
минуту, нельзя почувствовать себя в безопасности?
неосторожное движение, задел за стену; бутылка с бренди звякнула у него в
кармане. На лицах, обращенных к нему, появилась недобрая усмешка: почему
не подшутить над незнакомцем?
ему, вероятно, и двадцати лет не было - золотой зуб, насмешливая,
самодовольная складка у рта.
вразвалку подошел к нему и тронул кием его карман.
своим партнерам и сказал: - За десять шагов контрабандиста чую. - Потом
сунул руку священнику в карман и нащупал бутылку с бренди. - Вот, - сказал
он. - Что я говорил? - Священник рванулся к двери и выскочил под дождь.
Позади кто-то крикнул:
налево, потом направо - на улицах, к счастью, было темно, луну закрывали
тучи. Если держаться подальше от освещенных окон, его не разглядят. Он
слышал их перекличку вдали. Они не прекращали погони - это было
интереснее, чем играть на бильярде; где-то послышался свисток - к ним
присоединилась полиция.
Консепсьоне долги - столько, сколько подобало. Сворачивая с одной улицы на
другую, он вспомнил собор, Монтеса и одного знакомого каноника. Что-то,
глубоко запрятанное в нем - воля к спасению, - придало на миг чудовищную
смехотворность тому, что происходило с ним. Он усмехнулся, перевел дух и
снова усмехнулся. В темноте слышались свистки и улюлюканье, а дождь все
лил и лил. Дождевые струи приплясывали на ненужных теперь цементных плитах
бывшего кафедрального собора (играть в пелоту при такой жаре никому не
пришло бы в голову; вдобавок на краю площадки виселицами стояли железные
качели). Он снова побежал вниз по склону холма. Его осенила счастливая
мысль.
преследователи. Они действовали методически. Он понял это по их
размеренной поступи... Полицейские, официальные охотники. Он был между
теми и другими - между любителями и профессионалами. Но он знал, где та
калитка, которая нужна ему. Он толкнул эту калитку, вбежал во дворик и
захлопнул ее за собой.
а дождь все хлестал и хлестал. Потом он почувствовал, что из окна на него
кто-то смотрит, увидел маленькое, морщинистое лицо, темное, как те
засушенные головы, что покупают туристы. Он подошел к оконной решетке и
сказал:
за ним - третье; лица вырастали, как из-под земли. Он прошлепал по лужам
через дворик и стал стучать в дверь, чувствуя, что за ним наблюдают.