Александр Галич
Матросская тишина
Очереди у хлебных магазинов. Вечерами по Рыбаковой балке слоняются пьяные.
Они жалобно матерятся, поют дурацкие песни и, запрокинув голову, с грустным
недоверием разглядывают звездное небо. Следом за пьяными почтительными
стайками ходим мы - мальчишки.
на трудную жизнь и с удивлением слушали ворчливые разговоры взрослых: о
торговле, которая пришла в упадок, и о продуктах, которые невозможно достать
даже на рынке. Мы, мальчишки, были патриотами, барабанщиками, мечтателями н
спорщиками.
занимали большую полуподвальную комнату. Вещи в этой комнате были
расставлены самым причудливым образом. Казалось, их только что сгрузили с
телеги старьевщика и еще не успели водворить на места. Прямо напротив двери
висел большой портрет. На портрете была изображена старуха в черной наколке,
с тонкими, иронически поджатыми губами. Старуха неодобрительно смотрела на
входящих.
обезьянку, сняв пиджак, разложил перед собой на столе скучные деловые
бумаги, исчерканные карандашом. Давид стоит у окна. Ему двенадцать лет. У
него светлые рыжеватые вихры, вздернутый нос и чуть оттопыренные уши. Он
играет на скрипке и время от времени умоляющими глазами поглядывает на
круглые стенные часы. У дверей, развалившись в продранном, кресле, сидит
толстый и веселый человек - кладовщик Митя Жучков.
тревожны, как вечерний разговор с богом. За окном равнодушный голос протяжно
кричит на одной ноте: "Сереньку-у-у!.."
двадцать девятого года, было отправлено в Херсон шесть вагонов и еще девять
вагонов в Одессу... Так, пишем!
Абрам Ильич, у евреев так барахла завсегда много?
удивляюсь. Это надо же - с малыми дитями, с больным мужем - и на такое
отчаянное; дело подняться! Прямо не старуха, а Махно какая-то, честное
слово!
Митя?! Между прочим, целый божий день я стою больными ногами на холодном
цементном полу. И целый божий день мне морочат голову. И на вечер я еще беру
работу домой... Так почему же я никому не жалуюсь, что я устал? Что?
(Усмехнулся.) Ему, видите ли, Митя, с отцом скучно! Ему нужны его голь,
шмоль и компания... Сыграй Венявского, ну!
наклонив набок голову и почесывая в затылке карандашом.
Шварц уткнулся в бумаги. Равнодушно кричит женщина: "Сереньку-у-у!.."
к братцу. Братец ихний, Сема, агентом работает - жуликов ловит... Слышите,
Абрам Ильич, чего говорю? Сема Гуревич, говорю, жуликов ловит! Мелкоту
небось, вроде нас с вами, Абрам Ильич, верно?
двор, сумасшедший!
поймают!
вагонов... Так, пишем!
Абрам Ильич, чего первым бы делом сделал? В магазин бы пошел, честное слово!
Купил бы себе булку французскую, франхоль! Я ее, сволочь такую, сперва бы
маслом намазал, а потом... А потом я бы - ах ты, братцы мои, - потом я съел
бы ту булку! Всю!
человек побегает...
как хорошего кладовщика, и всякое такое... Но если я не ошибаюсь - я имею в
виду музыку, - так профессор Столярский это не ваша фамилия?!
цельную кучу братьев своими руками поднял - это тоже все знают!
спросить? Они закончили консерваторию? Они адвокаты? Врачи? (Снова
усмехнулся.) Каждому свое, Митя! Давайте лучше займемся делами...
полку.)
мечтаю? Когда-нибудь я получу отпуск и премию. И тогда я возьму Давида и
поеду с ним к морю. В Крым. Мы будем жить как цари, в белом дворце, и по
утрам горничная в крахмальном фартуке прямо в постель будет приносить нам
яичницу с колбасой из четырех яиц и кофе с крендельками... Что?
теперь в Крым...
Сто кусков, за которые я сам заплатил но три рубля. Что вы сумели с ними
сделать?
- через неделю мы и этого не получим. Вам решать, Абрам Ильич.
коммерцией мы скоро будем, кажется, докладывать из собственного кармана!
Триста тридцать рублей! Это же просто грабеж! Что?.. Ну а с вельветом?
трость, плащ и маленький чемодан. Это Mейер Вольф. Он высок и широкоплеч.
потрогать! Невероятно! Когда вы приехали?