требовал ответа без ошибки и подсказывал даже, чтобы не получилось
чего-нибудь вроде оскорбления величества.
солдат.
называли именно так, как окрестил его Пономарев: -- Крендель в шубе!
x x x
спускаясь с лестницы, держались за стенку, ноги не гнутся! Учителем
фехтования был прислан из учебного батальона унтер-офицер Ермилов, великий
мастер своего дела.
фихтуешь, так и фихтуй умственно, потому фихтование в бою -- вещь есть
первая, а, главное, пом-ни, что колоть неприятеля надо на полном выпаде, в
грудь, коротким ударом, и коротко назад из груди у его штык вырви... Помни:
из груди коротко назад, чтоб он рукой не схватил... Вот так! Р-раз -- полный
выпад и р-раз-- коротко назад. Потом р-раз-два! Р-раз-два! ногой коротко
притопни, устрашай его, неприятеля р-раз-д-два!
держись, как генерал в карете раз-вались, а ты, как баба над подойником...
Гусь на прово-локе!
x x x
На нас смотрело начальство сквозь пальцы, ходили в трактир играть на
биллиарде, удирая после поверки, а порою выпивали. В лагерях бы-ло строже.
Лагерь был за Ярославлем, на высоком бе-регу Волги, наискосок от того места
за Волгой, где я в первый раз в бурлацкую лямку впрягся.
Это была глубокая яма в три ар-шина длины и два ширины, вырытая в земле,
причем стены были земляные, не обшитые даже досками, а над ними небольшой
сруб, с крошечным окошечком на низ-койнизкой дверке. Из крыши торчала
деревянная труба-вентилятор. Пол состоял из нескольких досок, хлюпав-ших в
воде, на нем стояли козлы с деревянными досками и прибитым к ним поленом --
постель и подушка. Во вре-мя дождя и долго после по стенам струилась вода,
вы-лезали дождевые черви и падали на постель, а по полу прыгали лягушки.
хлеба и кружка воды в сутки. Сидели в нем от суток до месяца, -- последний
срок по пригово-ру суда. Я просидел сутки в жаркий день после ночного дождя,
и ужас этих суток до сих пор помню. Кроме кар-цера суд присуждал еще иногда
к порке. Последнее, -- если провинившийся солдат состоял в разряде
штрафо-ванных. Штрафованного мог наказывать десятью удара-ми розог ротный,
двадцатью пятью -- батальонный, и пятидесятью -- командир полка в
дисциплинарном порядке.
этого способа воспитания. Я раз при-сутствовал на этом наказании, по суду,
которое в полку называлось конфирмацией.
ударам розог "за побег и промотание казенных вещей".
притупея еще перегорелой кожи! -- объяснял наш солдат, конвоировавший в суд
Орлова.
исчезал из лагерей. Зимой это был самый аккуратный служака, но чуть лед на
Волге прошел,-- заскучает, ходит из угла в угол, мучится, а как перешли в
лагерь,-- он недалеко от Полушкиной рощи) над самой рекой, -- Орлова нет,
как нет. Дня через три-четыре явится веселый, отсидит, и опять за службу.
По-следняя его отлучка была в прошлом году, в июне. Отси-дел он две недели в
подземном карцере, и прямо из-под ареста вышел на стрельбу. Там мы
разговорились.
на бережку под лагерем... Парохо-дики бегут-- посвистывают, баржи за ними
ползут, на баржах народ кашу варит, косовушки парусом мелька-ют... Смолой от
снастей потягивает... А надо мной в ла-герях барабан: "Тратата, тратата", по
пустомуто ме-сту!.. И пошел я вниз по песочку, как матушка Волга бе-жит...
Иду да иду... Посижу, водички попью-- и опять иду... "Тра-та-та, тра-та-та",
еще в ушах в памяти, а уж и города давно не видать и солнышко в воде тонет,
всю Волгу вызолотило... Остановился и думаю: на поверку опоздал, все равно,
до утра уж, ответ один. А на береж-ку, на песочке, огонек -- ватага юшку
варит. Я к ним:
ключом и бьет!.. Ушицы похлебали,,. Разговорились, так, мол, и так, дальше--
больше да че-тыре дня и ночи и проработал я у них. Потом вернулся в лагерь,
фельдфебелю две стерлядки и налима принес, да на грех на Шептуна наткнулся:
"Что это у тебя? Откуда рыба? Украл?..". Я ему и покаялся. Стерлядок он
ото-брал себе, а меня прямо в карцыю. Чего ему только на-до было,
ненавистному!
x x x
тихий да послушный, все вещи целы-- ну, легкое наказание; взводный его, Иван
Иванович Ярилов, душу солдатскую понимал, и все по-хорошему кон-чалось, и
Орлову дослужить до бессрочного только год оставалось.
конфирмацию. Солдаты выстроены в ка-ре, -- оставлено только место для
прохода. Посередине две кучи длинных березовых розог, перевязанных пучка-ми.
Придут офицеры, взглянут на розги и выйдут из ка-зармы на крыльцо. Пришел и
Шептун. Сутуловатый, приземистый, исподлобья взглянул он своими
неподвиж-ными рыбьими глазами на строй, подошел к розгам, взял пучок,
свистнул им два раза в воздухе и, бережно поло-жив, прошел в фельдфебельскую
канцелярию.
начальником дивизии знаком!
измурдовал...
"Кобылья Голова", общий люби-мец, добрейший человек, из простых солдат.
Прозвание же ему дали солдаты в первый день, как он появился перед фронтом,
за его длинную лошадиную голову. В на-стоящее время он исправлял должность
командира полка. Приняв рапорт дежурного, он приказал ротному:
потупившись. Его широкое, сухое, загоре-лое лицо, слегка тронутое оспой,
было бледно. Несколь-ко минут чтения приговора нам казались бесконечными. И
майор, и офицеры старались не глядеть ни на Орлова, ни на нас. Только ротный
капитан Ярилов, дослуживший-ся из кантонистов и помнивший еще "сквозь строй"
и шпицрутены на своей спине, хладнокровно, без суеты, рас-поряжался
приготовлениями.
солдатика, по приказу Ярилова, дер-жали его за ноги, два-- за плечи.
Шептуна и дрожащим голосом крикнул:
Доктор Глебов попробовал пульс и, взглянув на майора, тихо шепнул:
ефрейторам, стоявшим с пулками по обе стороны Орлова.
красавца-бакенбардиста Павлова, коман-дира первой роты, и стал ему
показывать какую-то бума-гу. Оба внимательно смотрели ее, а я, случайно
взглянув, заметил, что майор держал ее вверх ногами.
шинель и запрятал голову в сукно. Наказывали слабо, хотя на покрасневшем
Шилова Юлия
Корнев Павел
Афанасьев Роман
Суворов Виктор
Мичурин Артем
Куликов Роман