кишки!
человеческое, что молодой добротою лежало на его лице, как-то сразу
исчезло, уступив место злой, бездушной решимости.
полицай, по-страшному округляя свои выразительные глаза. Затем его лицо
как-то постепенно преобразилось, смягчаясь, и на нем появилась все та же
подкупающая улыбка. Отставив в сторону ногу, он подошвой сапога размеренно
пошлепал по земляному полу сеней.
сказал полицай и, продолжительно посмотрев на Рыбака, спокойно добавил: -
Твой полушубочек тоже приберем. Будила возьмет, его очередь. Вот так.
Понял?
точно - капут! Будьте уверены, в бога душу мать! - свирепо закончил Стась.
рассчитывать. Рыбак сделался унылым, опустил голову. Сотников, полулежа на
боку, осторожно попробовал шевельнуться - деревенело бедро, узкая
сыромятная супонь резала кисти рук.
скрипом и лошадиным топотом подъехали под самое крыльцо. Стась поднялся с
порога. Первым он втолкнул в розвальни Рыбака, затем сильным рывком за
ворот поднял с земли Сотникова. Кое-как Сотников добрался до саней и упал
на сено возле товарища; сзади в розвальни влез полицай. Возчик -
староватый, напуганный дядька в рваном тулупе - осторожно приткнулся в
передке. Замерзшую босую ногу Сотников, преодолевая боль, подтянул под
полу шинели. Ему опять становилось скверно, казалось, сознание вот-вот
оставит его, огромным усилием он превозмогал немощь и боль.
пригнал сюда сани. Вскоре оттуда послышались голоса и плач Демчихи.
Сотников с тревогой вслушивался - оставят ее или нет? Минуту, похоже было,
там что-то искали: постукивала о перекладину лестница, плакали дети, а
затем отчаянно, запричитала Демчиха:
своих матерей не увидели!
лицо того скривилось в страдальческой гримасе. Было от чего.
за кладбище. Сотников втянул голову в поднятый ворот шинели, слегка
прислонился плечом к овчинной спине Рыбака и беспомощно закрыл глаза.
Розвальни дергались под ними, полозья то и дело заносило в стороны. Стась,
слышно было, все грыз свои семечки. Видимо, их везли в полицию или в СД.
Значит, спокойного времени осталось немного, надо было собраться с силами
и подготовиться к худшему. Разумеется, они им правды не скажут, хотя того,
что пришли из леса, по-видимому, скрыть не удастся. Но только бы
выгородить Демчиху. Бедная тетка! Бежала домой и не думала, не гадала, что
ее ждало там. Сейчас она что-то кричала сзади, ругалась и плакала,
свирепый полицай вызверялся на нее отборным, бесстыжим матом. Но и Демчиха
старалась не остаться в долгу.
родненькие, золотенькие мои! Гэлечка моя, как же ты будешь?!
Что я сделала вам?
они на чердак залезли? Что я, своим детям враг? Гады вы! Фашисты
проклятые!
не доезжая двух тонких березок, стывших в кусте за канавой.
устрашающе-зверского. И действительно, Демчиха вскоре закричала, забилась
в розвальнях. Скрипнул хомут, и даже лошадь беспокойно переступила на
снегу. Потом все стихло. Стась было соскочил с розвальней, но скоро опять
удовлетворенно завалился на свое место.
Стась, сделав страшное выражение лица.
к этой его угрозе.
Это тебе не Советы!
лишь ткнул его стволом в грудь и выругался.
его вызывающее хамство надо отвечать точно таким же хамством - эти люди
понимали только такое обхождение.
намекая тем, как надо отвечать на допросах. - Мы без нее залезли на
чердак.
винтовку. - Небось Будила из тебя дурь выбьет. Подожди!
перебранку Сотникова с полицаем.
поле не казалось ему таким длинным и уныло равнинным, лошадка бодро
перебирала ногами, постегивая по саням жестким на морозе хвостом. Рыбак с
растущей досадой думал, что едут они слишком уж быстро, ему изо всех сил
хотелось замедлить езду. Чувствовала его душа, что это последние часы на
свободе, с которыми быстро убывала возможность спастись - больше такой не
будет. Он проклинал себя за неосмотрительность, за то, что так глупо
забрался на тот проклятый чердак, что за километр не обошел той крайней
избы - мало ему было науки не соваться в крайнюю, куда всегда лезли и
немцы. Он не мог простить себе, что так необдуманно забрел в эту
злосчастную деревню - лучше бы передневали где-либо в кустарнике. Да и
вообще с самого начала этого задания все пошло не так, все наперекос,
когда уже трудно было надеяться на удачный конец. Но того, что случилось,
просто невозможно было представить.
пробивалась в Рыбаке и которую он усилием воли до сих пор заглушал в себе,
все больше завладевала его чувствами. Рыбак уже отчетливо сознавал, что,
если бы не Сотников, не его простуда, а затем и ранение, они наверняка
добрались бы до леса. Во всяком случае, полицаи бы их не взяли. У них были
винтовки - можно было постоять за себя. Но если уж ты дал загнать себя на
чердак, а в избе куча детишек, тогда и с винтовкой не шибко развернешься.
нетерпеливо их ждут в лесу, наверно, давно уже подобрали последние крохи
из карманов и теперь думают, что они гонят корову и потому так
задерживаются. Конечно, можно бы и корову. Можно бы даже две. Разве он
приходил когда-либо с пустыми руками - всегда находил, доставал,
выменивал. Достал бы и сейчас. Если бы не Сотников.
вырвавшись из Борковского леса, отряд переходил шоссе. Там они тоже
запоздали, вышли к дороге по-светлому и столкнулись с немецкой
автоколонной. Немцы открыли огонь и, спешившись, начали их преследовать.
Чтобы оторваться от фашистов, командир оставил заслон - его, Сотникова и
еще одного партизана по фамилии Гастинович. Но долго ли могут устоять трое
перед несколькими десятками вооруженных пулеметами немцев? Очень скоро они
стали пятиться, слабо отстреливаясь из винтовок, а немецкий огонь все
усиливался, и Рыбак подумал: хана! Как на беду, придорожный лесок
кончался, сзади раскинулось огромное снежное поле с кудрявым сосняком
вдали, куда торопливо втягивались потрепанные остатки их небольшого
отряда. Мудрено было уцелеть на том поле под огнем двух десятков немцев, и
Рыбак с Гастиновичем, нерасторопным пожилым партизаном из местных,
Пехов Алексей
Флинт Эрик
Смит Кордвейнер
Муркок Майкл
Пехов Алексей
Семенова Мария