4
ногу, преграждая путь к двери.
напряженно прислушиваясь к звукам извне. Сотников плохо уловил смысл
недавнего здесь разговора, но то, что дошло до его затуманенного горячкой
сознания, давало основание думать, что Рыбак, наверное, пристрелит
старосту.
все охала и причитала, а Сотников сидел на скамье и стерег, чтобы она не
выскочила во двор - не подняла бы крик. Чувствовал он себя плохо. Донимал
кашель, очень болела голова, возле горячей печи его бросало то в жар, то в
холод.
разжалобить его я прорваться к двери. Но ничего не выйдет, он не поддастся
на эти ее причитания. Он очень хорошо помнил, как прошлым летом его
чрезмерная доверчивость к такой же вот тетке едва не стоила ему жизни. И
та с виду тоже сама простота, с благообразным лицом, в белом платочке на
голове.
подумал: вот хорошо! Она укажет, как попасть на тропу через болото Черные
Выгоры, которое, как сказали ему вчера, можно перейти, лишь разыскав
единственную тропку, берущую начало вот от этой деревни.
не замеченный, близко подошел к ней, сосредоточенно колупавшейся в
грядках. До сих пор его глазам видится ее подоткнутая темная юбка, белые,
незагоревшие икры ног и какая-то поношенная куртка с заплаткою на плече.
Женщина ломала ботву и не сразу увидела его. Он сдержанно поздоровался, и
она, к удивлению, не испугалась, только пристально вгляделась в него,
слушая и будто не понимая его такой простой просьбы.
перейти кладки, и по какую руку оставить хвойный грудок, чтобы не угодить
в трясину. Он поблагодарил и хотел уже идти дальше, как она, оглянувшись,
сказала: "Погоди, наверное же, голодный", - торопливо сложила в подол
ботву и повела его по меже на усадьбу. И надо же было ему согласиться! Но
он и в самом деле, как весенний волк, был выморен голодом и покорно пошел
за ней, радостно предвкушая сытный деревенский завтрак.
помнил, раза два назвала его "горотничком" - был он небритый, как и
сейчас, неумытый, мокрый по колени от росы и вообще весьма жалкий на вид.
Разговаривать по-здешнему тоже не умел и скрыть свое явно армейское
происхождение не мог - сразу было видать, кто он и откуда. Оружия в то
время у него никакого не было - лишь накануне чудом удалось избежать
смерти, когда уже не оставалось малейшей надежды спастись...
плакала.
прислушаться к звукам со двора.
ему было браться? Были которые помоложе. Но хорошие сами не хотели, а
недобрых люди боялись.
нашей вон родни полсела. Он же старается ко всем по-хорошему.
всем по-хорошему. Его же заставляют: то хлеб сдай, то одежку какую собери,
то на дорогу приказывают выгонять снег чистить. А он же где возьмет -
людей надо принуждать. Своих же обирать.
свиней. А у нас телку забрали. Говорят: сын в Красной Армии, так чтоб вину
сгладить перед Германией. Чтоб она ясным огнем сгорела, та их Германия!
убирая вытянутой ноги. Помнится, та тоже говорила что-то про Германию,
пока собирала ему на стол и резала хлеб. Несколько раз выбегала в сена за
салом и молоком в кувшине, а он сидел на скамье у стола и, глотая слюну,
дожидался, дурак, угощения. Правда, однажды ему послышалось, будто в сенях
кто-то тихо отозвался, потом долетел коротенький шепот, но тут же он узнал
в нем сонный голос ребенка и успокоился. Да и хозяйка вернулась в избу
спокойная и по-прежнему ласковая, налила ему кружку молока, нарезала сала,
и его, помнится, почти что растрогала эта ее доброта. Потом он с жадностью
ел хлеб с салом, запивая его молоком, и так, наверное, пропал бы ни за
что, если бы какой-то инстинктивный, без видимой причины, испуг не
заставил его взглянуть в заслоненное цветами окно. И он обмер в
растерянности: по улице быстро шли двое с винтовками, на их рукавах белели
повязки, а рядом, объясняя что-то, бежала маленькая, лет восьми девочка.
тетке, - он только оттолкнул ее от двери и бешено рванул на огород, через
забор на выгон, в овраг. Сзади стреляли, кричали, ругались. Уже, наверно,
в овражке он расслышал среди других голосов крикливый, совсем непохожий на
прежний голос той женщины - она показывала полицаям, где он скрылся в
кустарнике.
присела перед ним на конец скамьи.
мужики упросили. Он, как же он не хотел! А тут бумага из района пришла -
старост на совещание вызывали. А у нас, в Лясинах, еще никакого старосты
нету. Ну, мужики и говорят: "Иди ты, Петро, ты в плену был". А он и
взаправду в ту, николаевскую, два года в плену был, у немца работал. "Так,
- говорят, - тебе их норов знаком, потерпи каких пару месяцев, пока наши
вернутся. А то Будилу поставят - беды не оберешься". Будила этот тоже из
Лясин, плохой - страх. До войны каким-то начальником работал, по деревням
разъезжал - еще тогда его мужики боялись. Так он теперь нашел место в
полиции. Влез как свинья в лужу.
пошел в местечко. На свое лихо, на горюшко свое. А теперь разве ему
хочется немецким холуем быть? Каждый день божий грозятся, кричат да еще
наганом в лоб тычут, то водки требуют, то еще чего. Переживает он, не дай
бог.
старался не уснуть. Правда, бороться с дремотой ему помогал кашель,
который то отставал на минуту, то начинал бить так, что кололо в мозгу.
Старостиху он слушал и не слушал, вникать в ее жалобы у него не было
охоты. Он не мог сочувствовать человеку, который согласился на службу у
немцев и так или иначе исполнял эту службу. То, что у него находились
какие-то к тому оправдания, мало трогало Сотникова, уже знавшего цену
такого рода оправданиям. В жестокой борьбе с фашизмом нельзя было
принимать во внимание никакие, даже самые уважительные, причины - победить
можно было лишь вопреки всем причинам. Он понял это с самого первого боя и
всегда придерживался именно этого убеждения, что, в свою очередь, во
многом помогло ему сохранить твердость своих позиций во всех сложностях
этой войны.
повело по избе, что он едва не ударился о стену. Хозяйка, сама
испугавшись, кое-как поддержала его, и он подобрал с пола винтовку.
весь! Тебе же лежать надо. Вон как хрипит все в груди. Подожди, посиди, я
зелья скоренько заварю...
чем-то. И он подумал, что, наверно, и впрямь его дело дрянь, если так
забеспокоилась эта тетка.
было, кроме тепла и покоя.
примечаю. Если, может, некогда, то на малинки сухой, может, заваришь
где-либо, попьешь. А это вот зельечко...
хотел ничего брать. Он не желал этой тетке хорошего и потому не мог
согласиться на ее сочувствие и ее помощь. В это время в сенях застучали,
послышался голос Рыбака, и в избу заглянул староста.
сени. Сквозь раскрытую дверь на снежном дворе был виден Рыбак, у его ног
лежала на снегу темная тушка овцы, которую тот, кажется, собирался поднять
на плечи.
старосте, - и прикрой дверь. Нечего глядеть.