так прямо напомнили о доме, либо решила пробудить ревность инженера;
возможно, что в эту минуту он стоит у окна и глядит на нас, а ведь меня
приглашают в Эвребе. А может быть, она действует продуманней и тоньше и
хотела вызвать ревность инженера уже вчера, когда читала и перечитывала
письмо капитана.
истине. Фру Фалькенберг хотела видеть именно меня, она хотела как бы
извиниться за то, что послужила причиной моего увольнения. А ведь, казалось
бы, такой пустяк совсем не должен ее занимать. Неужели она настолько
легкомысленна, что даже не способна понять, как худо ей самой? И какого
черта я ей понадобился?
вдруг расчувствовался, ибо предо мной было дитя, не ведающее, что творит.
бы... Гм-гм. Ты, должно быть, огорчен, что приходится уезжать отсюда, верно?
Не огорчен? Нет, нет. Ты ведь не знаешь, что тебя рассчитали из-за меня,
потому что...
прежде чем ты уедешь в Эвребе. Ты ведь сам понимаешь, мне было не совсем
приятно, что ты...
Вот я и просила инженера рассчитать тебя. Ты не думай, он не хотел, но
все-таки выполнил мою просьбу. А я очень рада, что ты поедешь в Эвребе.
там.
мне, слабо улыбнулась и хотела уйти.
я.
помянула в разговоре Эвребе. Хочет ли она, чтобы я, при случае, замолвил там
за нее словечко? Или, напротив, не желает чувствовать себя моей должницей,
если я ради нее откажусь от приглашения?
никакого не было, сколько я мог понять. А может, было и то и другое сразу? К
чему привела моя попытка вызвать ее на откровенность? Мне следовало быть
умнее и не предпринимать такой попытки. Здесь ли она останется, переедет ли
куда-нибудь еще - это не мое дело. Пусть так.
тебя не более чем книжная выдумка, но вспомни, как расцвела твоя увядшая
душа, когда ее глаза взглянули на тебя. Мне стыдно за тебя! Чтоб завтра же
здесь и духу твоего не было.
что-нибудь про фру Фалькенберг, а по ночам - и не один раз - я осыпал себя
упреками и казнил презрением. С раннего утра я думал о ней; проснулась ли
она? Хорошо ли ей спалось? Не уедет ли она сегодня домой? Одновременно я
вынашивал всевозможные планы: а нельзя ли мне устроиться на работу в тот
отель, где она живет? А не стоит ли написать домой, чтобы мне выслали
приличное платье, заделаться джентльменом и снять номер в том же отеле? Эта
последняя идея могла все испортить и больше, чем когда бы то ни было,
отдалить меня от фру Фалькенберг, но я вдохновился ею чрезвычайно -
настолько глуп я был. Я сдружился с рассыльным из отеля только потому, что
он жил к ней ближе, чем я. Это был сильный, рослый парень, он ходил
встречать поезда и каждые две недели препровождал в отель какого-нибудь
коммивояжера. Он не мог бы снабжать меня новостями, я его не выспрашивал и
не подстрекал рассказать что-нибудь по своей охоте. К тому же он был
некрепок умом, но зато он жил с ней под одной крышей - этого у него не
отнимешь. И как-то раз моя дружба с рассыльным привела к тому, что я услышал
много интересного о фру Фалькенберг и вдобавок из ее собственных уст.
прибыл какой-то важный путешественник; чтобы доставить в отель его тяжелые
серые чемоданы, понадобилась лошадь и дроги.
он поглядел на меня и сказал: "Сделай милость, помоги мне перенести эти
чемоданы, а вечером я тебе поставлю бутылку пива".
кладовую, приезжий уже дожидался там. Для нас это не составило труда. Мы оба
были парни дюжие - что рассыльный, что я.
рассыльного и дал ему какое-то срочное поручение. Я вышел из кладовой и
остановился в коридоре; будучи здесь человеком чужим, я не хотел в одиночку
разгуливать по отелю.
вместе с фру Фалькенберг. Должно быть, они недавно встали, оба были без шляп
и скорей всего спешили к завтраку. То ли они не заметили меня, то ли
заметили, но приняли за рассыльного, во всяком случае, они спокойно
продолжали разговор, начатый еще раньше. Он говорил:
себя покинутой.
повеселее.
Что я страдаю, что я несчастна, что я отвергнута тобой.
она не может одержать верх. Ну что ей стоит взять себя в руки, ответить ему
резко и язвительно?
хочешь знать, меня это очень удручает. И уже давно удручает.
даже радость не мог скрыть. И он сказал ей:
поменьше остальных, я сказал рассыльному, чтобы он сам его внес, а я, мол,
повредил руку. Я еще пособил ему взвалить чемодан на спину и ушел домой.
Теперь я мог уехать хоть завтра.
то, что он ничего не делает и пьет без просыпу, - такие работники ему не
нужны.
молоденький, ему нужен был утешитель, который бы ему во всем поддакивал; но
теперь некая докучная кузина скоро уберется восвояси, значит, потребность в
утешении отпадает. Или я по старости несправедлив к нему?
лето, сделаться правой рукой инженера, выполнять всякие поручения, и вот на
тебе. Нет, теперь уже не скажешь, что инженер ему все равно как отец родной.
Гринхусен тяжко переживал свое огорчение. Рассчитываясь с Гринхусеном,
инженер пожелал вычесть из его жалованья обе монеты по две кроны, которые
дал ему раньше, под тем предлогом, что они-де были выданы именно в счет
жалованья, как аванс. Гринхусен сидел внизу, в трактире, рассказывал про
свои обиды и не преминул добавить, что и вообще-то инженер рассчитался с
ним, как сущий жмот.
только.
можно, до чего смешно!
скорбь. Как теперь быть? Батраки, поди, давно уже все наняты, а он болтается
тут как неприкаянный. Он спросил, куда я собираюсь. Я ему ответил. Тогда он
спросил, не могу ли я замолвить за него словечко перед капитаном
Фалькенбергом насчет лета. А он, пока суд да дело, останется в городе и
будет ждать моего письма.
Вот я и решил, что лучше всего сразу взять его с собой. Если и в самом деле
придется красить, лучше работника, чем мой дружок Гринхусен, не сыскать - я
своими глазами видел, как здорово он расписал дом старой Гунхильды на
Самойлова Елена
Лондон Джек
Андреев Николай
Громыко Ольга
Маккэфри Энн
Трубников Александр