собственных глазах, придали сил и спокойствия. Выйдя в столовую, я увидел
бедную миссис Бамли, которая ждала меня за обеденным столом, такая
расстроенная и подавленная, что я невольно улыбнулся и сказал:
заспался: она меня вымотала вконец этой трехчасовой беготней по лесу. Не
горюйте, она скоро вернется, или же мы сами найдем ее, и найдем, поверьте,
без всякого труда.
добрыми глазами и покачала головой.
15
предсказанию: известно, что матери и няни склонны впадать в панику от
малейшего пустяка. Легкий насморк - и ребенок обязательно должен заболеть
воспалением легких, небольшое опоздание: он наверняка попал под машину! Мы
прождали беглянку три дня - я довольно спокойно, Нэнни в тоскливом
волнении. Сильва не возвращалась.
отправился в деревню, чтобы повидаться со своим другом Джоном Филбертом
Уолбертоном, который уже больше десяти лет был мэром. Он владел
знаменитейшим конным заводом - самым лучшим в Соммерсете (два или три
рысака-фаворита последних лет вышли именно из его конюшни) и
председательствовал в местном охотничьем обществе. Это был гигант с
багровым лицом и густыми пшеничными усами, лезущими в рот. Увидев меня, он
воскликнул:
Или, вернее, было известно, где она находится: в хижине угольщика. Такие
углежоги во множестве работали в лесу, превращая древесину в уголь.
Хозяином хижины был молодой парень по имени Джереми Холл - молчаливый и,
как говорили, слегка придурковатый. Остальные угольщики, старше его по
возрасту, издевались над ним, словно желали выместить на обездоленном
идиоте все беды своей трудной жизни. Вот почему Джереми жил на отшибе и от
одиночества сделался подозрительным, ожесточился. В понедельник вечером
угольщики заприметили, что Джереми Холл возвращается из леса в
сопровождении какой-то девушки. Они успели разглядеть издали, что одета
она была богато, но казалась очень усталой. Сперва они ее приняли за дочку
Уолбертона, поскольку она часто охотилась вместе с отцом. Решили, что она,
заблудившись, ночевала в лесу, где ее и обнаружил Джереми, который,
наверное, пригласил ее отдохнуть в свою хижину, а потом собирается
проводить до деревни.
возможно, и зависть), когда наутро они увидели, что Сильва вместе с
Джереми вышла из хижины и они вдвоем отправились к ямам для пожога. Она
следовала за ним, словно тень. И вернулась с ним вечером в хижину.
Высоконравственные угольщики сочли своим моральным долгом отрядить
посланца с докладом об этом событии к Уолбертону. Час назад посланец
явился в деревню, ожидая увидеть убитого горем отца: дверь ему открыла
мисс Уолбертон собственной персоной. Тогда угольщик и мэр стали гадать,
кто же эта лесная незнакомка. Косноязычное описание ее внешности,
сделанное угольщиком, не подходило ни к одной девушке в округе. И тут
Уолбертон вдруг сообразил, что он ни разу не видел моей приемной то ли
дочери, то ли племянницы, и уже собирался наведаться ко мне, когда я
появился сам.
вскоре мы отыскали лачугу Джереми. Она стояла посреди небольшой лужайки,
под легкой изумрудной сенью плакучих берез. Внутри никого не было. Но, по
словам его товарищей, Джереми имел привычку возвращаться домой часам к
десяти утра, чтобы перекусить. Шел как раз десятый час. Я попросил
Уолбертона подождать вместе со мной, и он согласился с торопливой
любезностью, плохо скрывавшей жгучее любопытство. Мы обследовали хижину.
Зрелище было поистине мерзкое. Я заметил, что взгляд моего друга (как,
впрочем, и мой собственный) то и дело обращается к бесформенному топчану,
очевидно служившему кроватью. В ногах этого убогого ложа были навалены
грудой ветви и листья, которые лишь с большой натяжкой могли называться
постелью. Но вполне можно было представить себе Сильву, проводящую ночь на
этой подстилке, среди всяческого мусора, раскиданных ржавых кастрюль,
облупленных мисок, покореженных инструментов и прочих предметов, настолько
запущенных и старых, что я затруднился бы определить их истинное
назначение.
странная усмешка, которую он спешил пригасить, взглядывая на меня. Он
сокрушенно и важно качал головой, но его красный, как морковка, нос
подозрительно вздрагивал.
прискорбного заблуждения...
мною благих решениях, и сам не знал, что лучше - надеяться на это или нет.
Я не нашел лучшего ответа, как пробурчать что-то нечленораздельное, и
тогда он добавил, запинаясь:
сказать, между этим... недоумком, не правда ли? - и этой... этой бедной
девочкой... - Я молчал, и он уже слегка раздраженно спросил: - Вы хорошо
их себе представляете, эти последствия?
прочь мои слова свирепым:
глаз, он твердил свое: - Вы их себе представляете?
самом деле отнюдь не испытывал: этот едва скрытый упрек по поводу моей
легкомысленной неосторожности ничуть меня не задел. Я, хоть убей, не
чувствовал себя виноватым. "Последствия?" Ну что ж, если случится такое
несчастье, я просто возьму все последствия на себя, вот и все. Что
касается остального, то есть "прискорбного заблуждения", то, с честью
выйдя из душевной бури, перенесенной мною накануне, я мог поздравить себя
с тем, что принимаю его таким, в какое и могли впасть оба эти примитивных
создания: естественное действо, невинное следование закону природы,
бесконечно далекое от того, что мы называем добром и злом или, иначе,
грехом.
предполагаемых "провинившихся", мое хваленое хладнокровие покинуло меня в
один миг.
грязи и сажи, молодое, но уже изрытое морщинами лицо, мощный, как у
гориллы, торс, под тяжестью которого словно бы подгибались тощие ноги -
колесом, как у бывалого кавалериста; в довершение картины шея, вздутая
если не от зоба, то от какой-то опухоли, пустые глаза под нависающей, как
романские своды, лобной костью и щетинистые густые брови - одним словом,
настоящий питекантроп.
радостью кинулась ко мне, потерлась лицом и поцеловала снизу в подбородок
- на свой манер, слегка лизнув языком. Парень же, завидев нас, остановился
шагах в шести и сипло спросил ее, трудно ворочая языком:
как могла она ответить? Ей было еще незнакомо слово "отец". Джереми сделал
несколько шажков на своих кривых ногах и схватил ее за руку. Мотнув
головой в мою сторону, он повторил - громче и почти угрожающе:
ее кавалера, и ответила: "Бонни", вслед за чем опять поцеловала меня.
задрать подбородок. Глаза его горели диким огнем из-под бровей. Он
пробурчал:
Слыхали? Катитесь отседова, оставьте нас в покое!
Он был куда выше нас троих.
тронут. Но эта малютка несовершеннолетняя. Так что предупреждаю: тебе
грозит тюрьма.
официально предложить ей руку и сердце. А пока что советую тебе проявить
благоразумие и отпустить девушку с ее дядей. Захочешь - приходи
любезничать с ней по воскресеньям. Вы разрешаете? - спросил он, взглянув
на меня.
было сдерживаться. Подумать только: это чудовище, эта образина, этот
дикарь мог подмять Сильву под себя, налечь на нее своей волосатой грудью!
Все мои благие побуждения, все разумные доводы рассеялись как дым,
мучительная ярость жгла меня. "Идиот, идиот!" - ругал я себя, корчась от
первобытного бешенства самца, бешенства, куда более жгучего, чем ревность:
мне хотелось бы схватить Сильву за волосы, затащить в чащу, повалить на
Суворов Виктор
Андреев Николай
Белогорский Евгений
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Каргалов Вадим