выстрела. - Ах, так это только пуля... В спину, выходит, стрелял...
сволочь..."
плечом, и сел, и тогда только увидел Уго фон Хальдорфа. Положив
включенный фонарик так, чтобы он светил на Малахова, фашист набивал
патронами обойму своего "вальтера". Он доставал патроны из кармана
плаща, суетливо тыкал их, не попадая сразу. Вот оно как: он забыл, что
отстрелялся, пока удирал от разведчиков, и что в пистолете оставался
только один патрон...
перестали его слушаться. "Он и меня боится, и остаться один боится не
меньше", - понял Алексей Иннокентьевич, нащупал правой рукой
устойчивую опору (левая уже слушалась плохо) и встал.
входила, а он не опускал глаз, чтобы поглядеть, в чем дело, и все
смотрел прямо в глаза Малахову, и предчувствие смерти уже читалось в
этом взоре.
к врагу.
Может, и не очень долго сидел, но ему-то показалось, что прошло много
дней, что он засыпает и просыпается, засыпает - и просыпается снова.
Было темно, но он не жалел ни об утонувшем фонарике, ни о пистолете,
который тоже куда-то завалился. Он чувствовал безграничное
удовлетворение и улыбался.
был занят только собой, а о них не думал, и от этого ему стало стыдно.
Он встревожился: как они там будут - одни? Забытое, тяжелое, но
сладостное чувство ответственности вошло в него душевной тревогой,
наполнило всего и даже выплеснулось наружу; даже воздух, гудящий от
падающей, льющейся отовсюду воды - и тот насыщался этой тревогой,
поляризовался ею.
ключицы. Кровь уже унялась, да и сам он пообвыкся, притерпелся.
проход. Вода уже поднялась и сюда, но стояла еще довольно низко, так
что можно было пробраться не захлебнувшись. Алексей Иннокентьевич
выбил в конце прохода последние кирпичи и выбрался на ту сторону
завала. Посидел, вспоминая, как далеко главный выход. Кружилась
голова, и все время чудился какой-то свет то сбоку, то сзади.
поплыл. Мысли у него при этом вдруг прояснились, он знал, что и как
ему делать.
и между водой и потолком метались только огромные воздушные пузыри.
Лестница на поверхность была где-то здесь. Может быть, совсем рядом, а
может, и подальше. Алексей Иннокентьевич в последний раз набрал
побольше воздуха в грудь, нырнул и поплыл вдоль правой стены коридора,
касаясь ее при каждом гребке, чтобы не пропустить дверь, ведущую
наверх, если только она ему попадется.
20
вездехода первыми и добежали до двери в шлюзовую еще до того, как
раздались выстрелы; никто не обратил на них внимания. В шлюзовой было
пусто. Это был аккуратный, но довольно темный сарай, добрую треть его
занимал стационарный компрессор; тут же был шлюзовой стенд; хозяйство
до удивления примитивное.
После вчерашнего ушиба он держался неестественно прямо. Но Боря
Трифонов хорошо постарался. Боль хоть и не совсем отпустила, но стала
терпимой, а главное - двигаться было возможно.
много мертвых зон, часть двора закрыта штабелем пустых ящиков. Но
выбирать не приходилось. Рэм закурил и по перекатам пальбы пытался
угадать, как протекает бой. Несколько раз в поле его зрения появлялись
эсэсовцы, однако Рэм не стрелял: сейчас это не входило в их задачу,
только могло ее осложнить.
вездеход, делая второй круг по двору, задел ящики, штабель рухнул, и
панорама двора полыхнула им в глаза солнечным ослепительным блеском.
вцепились, как шавки.
хотите нарушить всю идиллию. - Рэм был из интеллигентной семьи и знал
такие словечки, что от другого за всю жизнь не услышишь. - И кроме
того, я не могу отвлекаться. Мне еще обязательно надо поиметь рандеву
с одним приятелем.
заняться личными делами. Я чувствую к этому позывы. А погибнуть в
банальной драке с дубарями-охранниками - для этого большого ума не
надо. Добровольцы могут сделать два шага вперед, но - пардон-мерси -
без меня!
ручки умываешь.
шпингалетом окна, открыл шпингалет, чтобы, если понадобится стрелять,
оконная рама открывалась сразу, от одного легкого толчка. Он сделал
это, потому что эсэсовцы опять побежали через двор, и несколько
мгновений было похоже, что сейчас все-таки придется драться. Эти
эсэсовцы были уже с оружием, они перебегали умело, сразу видно -
бывалые солдаты. И Рэм даже наметил себе, что первого снимет
долговязого фельдфебеля с одним незакатанным рукавом и с танкистским
автоматом. Рэм неуютно чувствовал себя в этом сарае, где дощатые стены
были никакой не защитой; одна только видимость, а не защита: в любом
месте их можно было пробить даже из пистолета, а про карабин и
говорить нечего. Правда, можно было отступить за компрессор, но тогда
пропадал обзор, не говоря уж о том, что психологически это было бы
равнозначно поражению: обороняющийся как бы признавал этим свою
слабость и обреченность; дальше сразу следовала бы агония.
перебил:
задание выполнил? Выполнил. А теперь желаю заняться своими делами.
Ясно? На фига мне, пардон, при этом ваша самодеятельность? У меня свой
номер.
высматривал: вдоль стены, где ползком, а где стремительными
перебежками, к воротам пробирался высокий белокурый штурмбаннфюрер.
Фуражку он потерял, и поэтому его красивое лицо было видно отлично, и
соломенные кудри картинно метались при каждом повороте античной
головы.
доберусь до твоего горлышка, птенчик. - Он повернулся к Ярине. -
Привет, Иван Григорьевич! Спешу на свидание. К Герострату!
словно растаял.
добраться до панского особняка, и двинулся короткими перебежками - от
укрытия к укрытию. Его обстреляли только раз, а потом он увидел
человека, который подавал ему сигналы рукой, и это уже был капитан
Сад. Капитан был в своей форме; немецкие френч и каска лежали на бочке
с песком. Он ничего не спросил про Рэма. И ничего не сказал про других
парней. Он по-прежнему думал, что счет их жизням идет на минуты, но
это было уже неважно, поскольку появление Ивана Григорьевича означало
еще один успех.
что сил у меня больше нет.
закрепившись в башне и нескольких прилегающих постройках, и теперь
перегруппировывали силы. Первую схватку они проиграли, но огромное
неравенство сил сохранилось. Сейчас оставшиеся в живых офицеры поведут
их в контратаку. Все кончится в десять-пятнадцать минут.
его разведчики - из группы, что не вернулась. Он знал, что встретит их
здесь; сердцем чувствовал. Он обнял каждого из трех - это было и
приветствие, и прощанье сразу, - и каждого из трех держал чуть дольше,
чем было надо. Но не от избытка чувств и не от собственной слабости.
Просто что-то случилось с ним, и он перестал с прежней четкостью
Конюшевский Владислав
Махров Алексей
Сертаков Виталий
Василенко Иван
Шилова Юлия
Березин Федор