Чтение 22–й страницы книги ~Тэсс из рода д`Эрбевиллей~

невидимый среди других дней года, ничем себя не выдающий, когда она
ежегодно с ним сталкивалась, но, тем не менее, неизбежный. Который же?
Почему не чувствовала она озноба при ежегодных встречах с таким холодным
родственником? Мысль Джерими Тэйлора пришла ей в голову - когда-нибудь в
будущем те, кто знал ее, скажут: "Сегодня такое-то число - день, когда
умерла бедная Тэсс Дарбейфилд", и в этих словах ничто не покажется им
странным. А она не знала, на какой месяц, неделю, время года упадет этот
день, которому суждено стать для нее днем, когда времени больше не будет.

Так за короткое время наивная девушка превратилась в серьезную женщину.
Постоянные размышления наложили отпечаток на ее лицо, в голосе иногда
звучала трагическая нотка. Глаза стали больше и выразительнее, она
казалась теперь настоящей красавицей; ее лицо было прекрасным, а душа была
душой женщины, не сломленной и не озлобленной тяжелыми испытаниями
последних двух лет. Не будь общественного мнения, эти испытания могли бы
воспитать ее в свободном духе, и только.

Последнее время она жила столь уединенно, что несчастье ее, не
получившее широкой огласки, было почти забыто в Марлоте. Но она поняла,
что никогда не почувствует себя легко там, где люди видели неудачную
попытку ее семьи "заявить о родстве" - а с ее помощью сделать его еще
более тесным и прочным - с богатыми д'Эрбервиллями. Во всяком случае, ей
не будет легко здесь, пока долгие годы не сотрут случившегося из ее
памяти. Но даже теперь Тэсс чувствовала, как пульсирует в ней жизнь,
согретая надеждами; она могла бы жить счастливо в каком-нибудь уголке, где
нет воспоминаний. Спастись от прошлого и от всего, что к нему относилось,
можно было только уничтожив его, а для этого она должна была уехать.

"Утрачено ли навсегда подлинное целомудрие, однажды потерянное?" -
спрашивала она себя. Она доказала бы, что нет, если бы могла задернуть
завесу за прошлым. В силе возрождения, которая правит органической
природой, несомненно, не могло быть отказано и чистоте.

Долго и тщетно ждала она случая снова уехать. Настала на редкость
дружная весна; казалось, можно было услышать, как набухали и раскрывались
почки; и ее охватывало то же волнение, что и всех обитателей леса,
пробуждавшее в ней необоримое желание покинуть эти места. Наконец в начале
мая она получила письмо от старинной приятельницы своей матери, у которой,
хотя никогда ее не видела, давно уже наводила справки о работе, она
писала, что на молочной ферме где-то на юге требуется опытная доильщица и
что фермер охотно наймет ее на летние месяцы.

Ехать приходилось не так далеко, как хотелось бы Тэсс; но, пожалуй, и
такое расстояние было достаточно, если вспомнить, как мал был радиус того
круга, в котором она жила и где ходила о ней молва. Для людей, замкнутых в
узких границах, мили равны географическим градусам, приходы - графствам, а
графства - провинциям и государствам.

У нее было одно твердое решение: в мечтах и делах новой ее жизни не
будет больше никаких д'эрбервилльских воздушных замков. Она - доильщица
Тэсс, и только. Хотя ни слова не было об этом сказано, но мать прекрасно
понимала чувства Тэсс и больше не заикалась о предках-рыцарях.

Однако такова человеческая непоследовательность: новое место
представляло для нее интерес отчасти и потому, что оно находилось близ
родной земли ее предков (ибо они не были уроженцами Блекмура, тогда как
мать ее была родом из Блекмура). Мыза Тэлботейс, куда она ехала, была
расположена неподалеку от одного из бывших поместий д'Эрбервиллей, по
соседству с большими фамильными склепами ее прабабок и их могущественных
супругов. Она получит возможность поглядеть на них и подумать о том, что
не только д'Эрбервилль пал, подобно Вавилону, но и невинность смиренного
потомка может пасть столь же неприметно. Но в то же время она размышляла о
том, не ждет ли ее удача в стране ее предков, и какая-то неведомая сила
бурлила в ней, как весенний древесный сок. Это вновь воспрянула ее
нерастраченная юность, неся с собой надежду и непобедимый инстинкт,
влекущий к радости.

ФАЗА ТРЕТЬЯ. ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ

16

В благоухающее тмином майское утро, когда птицы высиживают птенцов,
через два с половиной года после возвращения из Трэнтриджа - в эти два с
половиной года неприметно восстановились душевные силы Тэсс Дарбейфилд -
она вторично покинула родной дом. Уложив свои вещи так, чтобы их могли
прислать ей позднее, она выехала в наемной двуколке в маленький городок
Стоуркэстл, которого не могла миновать на своем пути, уводящем ее в
сторону, почти противоположную той, куда поехала она в первый раз. На
гребне первого холма она оглянулась и посмотрела на Марлот и родительский
дом с сожалением, хотя ее стремление уехать было велико.

Вероятно, ее родные там будут жить по-прежнему, не замечая, что радости
у них стало меньше, так как Тэсс теперь далеко и они лишены ее улыбки.
Пройдет несколько дней, и дети будут играть так же весело, как и раньше,
не чувствуя после ее отъезда, что им чего-то не хватает. По ее мнению, эта
разлука с младшими детьми должна была пойти им на пользу: останься она -
и, пожалуй, не столько ее наставления могли бы принести им добро, сколько
ее пример послужить во зло.

Через Стоуркэстл она проехала не останавливаясь, стремясь скорее
достичь перекрестка шоссейных дорог, где хотела дождаться грузового
фургона, ходившего на юго-запад, - железная дорога только опоясывала эту
область, не пересекая ее. Пока она ждала, показался какой-то фермер в
рессорной двуколке, ехавший в ту же сторону, куда направлялась и она; хотя
он был ей незнаком, она приняла его предложение занять место рядом с ним,
не подозревая, что он лишь отдавал дань ее красоте. Он ехал в Уэтербери, а
оттуда она могла пройти пешком, вместо того чтобы ехать в фургоне через
Кэстербридж.

После этого долгого переезда Тэсс остановилась в Уэтербери только для
того, чтобы в полдень перекусить в коттедже, который указал ей фермер.
Неся корзинку, она отправилась дальше, к поросшему вереском широкому
плоскогорью, которое отделяло эту область от низменных лугов дальней
долины, где находилась молочная ферма - конечная цель ее паломничества.

Тэсс никогда не бывала в этих местах и, однако, чувствовала, что этот
пейзаж для нее родной. Слева, не очень далеко, заметила она темное пятно
и, наведя справки, утвердилась в своих предположениях: это были деревья,
окружившие Кингсбир, а в церкви этого прихода погребены были кости ее
предков, ненужных ей предков.

Теперь Тэсс нисколько не восхищалась ими, она почти ненавидела их за
то, что они довели ее до беды; из всего того, что когда-то им
принадлежало, у нее сохранились только старая печать и ложка.

"Вздор! Материнского во мне столько же, сколько и отцовского! - сказала
она себе. - Вся моя красота от матери, а она была простой доильщицей".

Путь по холмам и низменностям Эгдона, когда она до них добралась,
оказался гораздо более трудным, чем она предполагала, хотя нужно было
пройти всего несколько миль. Много раз она сбивалась с дороги и лишь через
два часа поднялась на вершину холма, возвышающегося над долиной, которую
она отыскивала, - долиной Больших Мыз, где молочных продуктов так много,
что они прокисают, где получают их больше, хотя, пожалуй, хуже качеством,
чем у нее на родине, - зеленой долиной, столь щедро орошаемой рекой Вар,
или Фрум.

Эта долина была совсем не похожа на долину Малых Мыз - Блекмурскую,
которую одну только и знала до сей поры Тэсс, если не вспоминать о
злополучном ее пребывании в Трэнтридже. Здесь мир был представлен в более
крупном масштабе. Огороженные пастбища занимали не десять, а пятьдесят
акров, фермы были больше, рогатый скот ходил здесь стадами, повсюду
паслись коровы - никогда еще не приходилось ей видеть их такое множество.
Зеленый луг был усеян ими так же густо, как холсты ван Альслота или
Саллерта усеяны бюргерами. Густые тона рыжих и бурых коров поглощали
вечерний солнечный свет, а белые коровы отражали лучи, ослепляя Тэсс, хотя
стояла она на дальнем холме.

Вид с высоты птичьего полета, пожалуй, не отличался такой яркой
красотой, как тот, другой, столь хорошо ей знакомый; зато он был веселее.
Этой долине не хватало синего воздуха Блекмура, его тучных пашен и густых
ароматов; здесь воздух был чистый, бодрящий, легкий. И даже река, питавшая
траву и коров с прославленных мыз, текла не так, как ручьи в Блекмуре. Те
были медлительны, безмолвны, часто мутны и струились по илистому руслу,
где человек, неосторожно переправляющийся вброд, мог увязнуть и погибнуть,
застигнутый врасплох. Воды Чара, прозрачные, как Река Жизни, увиденная
евангелистом, были стремительны, словно облака, и что-то лепетали небесам
с утра до ночи на усыпанных галькой отмелях. Там росла лилия, здесь -
водяной лютик.

Перемена ли воздуха на нее подействовала - легкого здесь и тяжелого там
- или сознание, что находится она в новом краю, где никто не смотрит на
нее недоброжелательно, но только Тэсс вдруг стало удивительно хорошо на
душе. Надежды ее слились с солнечным светом в идеальную фотосферу, которая
окружала ее, когда она вприпрыжку побежала навстречу теплому южному ветру.
В каждом его дуновении слышался ей ласковый голос, и в каждом звуке
птичьих голосов, казалось, таилась радость.

Лицо ее за последнее время изменилось, научилось отражать меняющееся
настроение: иногда оно бывало прекрасным, иногда неприметным - в
зависимости от того, радостные или мрачные мысли мелькали у нее в голове.
Сегодня была она розовой и безупречно красивой, завтра - бледной и
трагической. Тэсс розовая чувствовала меньше, чем Тэсс бледная; более
совершенная ее красота соответствовала менее созерцательному настроению;