где Клэр собирался изучать мукомольное дело. В два часа они кончили все
сборы. Фермер и его жена пошли проводить их до калитки. На красном
кирпичном крыльце теснились все работники мызы. У стены понуро стояли три
товарки Тэсс. Она сомневалась, придут ли они проститься, но все три были
здесь, героически стойкие до конца. Она понимала, почему маленькая Рэтти
кажется такой хрупкой, Изз - трагически скорбной, а Мэриэн - растерянной;
и, видя их тоску, на секунду забыла о своей.
и, проходя мимо них, поцеловал всех по очереди, говоря: "Прощайте!" В
дверях Тэсс чисто по-женски оглянулась, чтобы узнать, какое впечатление
произвел этот поцелуй, подаренный из сострадания, но в глазах ее не было
торжества. А если бы оно и было, то, конечно, исчезло бы, когда она
увидела, как взволнованы девушки. Поцелуй явно причинил зло, пробудив
чувства, которые они старались подавить.
его жене и еще раз поблагодарил их за все заботы. Затем на секунду
воцарилась тишина. Ее нарушило кукареканье. Белый петух с розовым
гребешком уселся на изгородь перед домом, в нескольких шагах от них, и
крик его зазвенел в их ушах и замер, словно эхо в горной долине.
собравшаяся у калитки.
трогал. Прощайте, прощайте!
фермер, отгоняя петуха, а войдя в дом, сказал жене: - И нужно же было
этому случиться как раз сегодня! За весь год я не слыхал; чтобы он пел
после обеда.
думаешь. Не может этого быть!
34
затем повернули от деревни влево, к большому елизаветинскому мосту. Тотчас
же за мостом находился дом, где они наняли помещение, - дом, внешний вид
которого хорошо знают все, кто бывал в долине Фрум; когда-то он был частью
великолепного господского дома и принадлежал одному из д'Эрбервиллей, а
затем, уже полуразрушенный, был превращен в ферму.
высаживая ее из экипажа. Но он раскаялся в своей шутке: она слишком
походила на иронию.
решив воспользоваться их приездом, чтобы нанести новогодний визит своим
друзьям, поручил прислуживать им женщине из соседнего коттеджа. Ферма
находилась в их полном распоряжении, и это их очень обрадовало - словно
они приехали в свой собственный, нераздельно им принадлежащий дом.
его жену. Когда отъехал экипаж, они пошли наверх мыть руки, а поденщица
показывала им дорогу. На площадке лестницы Тэсс остановилась и вздрогнула.
испугали!
портрета в человеческий рост. Как известно всем посетителям старинного
дома, на портретах, написанных около двух веков тому назад, изображены
женщины средних лет, и лица их, раз увидев, нельзя забыть. Заостренные
черты одной, узкие глаза и усмешка, свидетельствующая о бесчеловечности и
вероломстве, даже во сне преследуют человека, так же как крючковатый нос
другой, длинные зубы и дерзкий взгляд, высокомерный и жестокий.
бывшего поместья, - ответила она. - Их нельзя снять, потому что они
вделаны в стену.
неприятно, что ее прекрасное лицо чем-то походило на эти резко очерченные
лица. Однако Клэр не сказал ни слова и только пожалел, что выбрал для
медового месяца этот дом. Он вошел в комнату. К приезду их, видимо,
готовились наспех, и им пришлось мыть руки в одном тазу. Клэр, опустив
руки в воду, коснулся ее рук.
Они совсем перепутались.
не была бы задумчивой, но Тэсс понимала, что сосредоточенность ее
переходит все границы, и боролась с ней.
горизонтом, что лучи его, врываясь в маленькое оконце, протянулись, как
золотой жезл, по полу и легли на платье Тэсс красочным пятном. Они вошли в
старинную гостиную и впервые стали пить чай наедине. Им нравилось
ребячиться, вернее, это нравилось Клэру; его забавляло класть свои
бутерброды на ее тарелку и смахивать губами крошки с ее губ. Правда, его
немного удивляло, что эти шалости забавляют ее меньше, чем его.
правильное толкование темного места в книге: "Она моя - дорогая, дорогая
Тэсс. По-настоящему ли я понимаю, насколько эта маленькая женщина зависит
от моей судьбы, моей верности или моего бездушия? Вряд ли. Пожалуй, будь я
женщиной, я мог бы это понять. Какой жребий выпадет мне, тот выпадет и ей.
Кем буду я, тем должна стать и она. Что недоступно мне, то недоступно ей.
И неужели я когда-нибудь пренебрегу ею, обижу ее или просто буду к ней
невнимателен? Избави меня бог от такого преступления".
фермер обещал прислать засветло. Но сумерки надвигались, вещей все еще не
было, а они приехали безо всякого багажа. После заката солнца спокойствие
зимнего вечера было нарушено. Погода изменилась; за дверью послышался шум,
напоминающий шелест жесткого шелка; сухие листья, с осени покоившиеся на
земле, сердито зашуршали и, словно неохотно пробуждаясь к жизни,
закружились в вихре и застучали в ставни. Вскоре пошел дождь.
поставила на стол свечи, и теперь они их зажгли. Огненные язычки тянулись
к камину.
глядя на пламя свечей и стекавшее по ним сало. - Но где же наш багаж? У
нас даже щетки и гребенки с собой нет.
ведьмы на стене тебя расстроили. Жаль, что я привез тебя сюда. Я даже
начинаю сомневаться, действительно ли ты меня любишь.
слишком взволнована и вздрогнула, как раненое животное. Хотя она старалась
не расплакаться, на глазах ее все же выступили слезы.
что до сих пор еще не привезли твоих вещей. Не понимаю, почему не едет
старый Джонатэн? Ведь уже семь часов! А, вот и он!
Вернулся он, держа в руке маленький сверток.
отъезда новобрачных, а затем доставлен сюда, так как нарочный получил
приказ отдать его им лично. Клэр поднес сверток ближе к свету. Он был
меньше фута в длину, зашит в парусину, запечатан красным сургучом с
печатью отца Клэра и его же почерком адресован: "Миссис Энджел Клэр".
сверток. - Как они внимательны!
Мне не хочется ломать эти большие печати, у них такой внушительный вид.
Пожалуйста, вскрой ты!
лежали записка и ключ. Записка, адресованная Клэру, гласила следующее.
твоя крестная мать миссис Питни, умирая, передала мне - суетная добрая
женщина - часть своих драгоценностей для твоей жены (если ты когда-нибудь
женишься) в знак ее любви к тебе и к той, кого ты изберешь. Я принял от
нее эти бриллианты, и с тех пор они хранились у моего банкира. Хотя при
данных обстоятельствах это и кажется несколько неуместным, но я, как
видишь, обязан передать эти вещи той, которая отныне имеет право владеть
ими до конца своей жизни, и потому немедленно их высылаю. Думаю, что,
согласно воле твоей крестной матери, их, строго говоря, следует считать