Чтение 31–й страницы книги ~На испытаниях~

чтобы при нашем государственном строе за взятку прописывали. Это не
гоголевское время. Вот на работу возьмут - тогда и пропишут. К примеру,
вашей московской организации шоферы нужны?

- Я ленинградец.

- Ленинград тоже не плохой город. Город-герой.

Машина вильнула, обходя в пыли какое-то препятствие.

- Видите, - сказал шофер, - какое у нас тут кораблевождение. В таких
условиях жить - огромное терпение иметь надо. Что летом, что зимой. Зимой
еще хуже. Степь голая, ровно как плешь, и ветер по ней так и хлещет. Не
разберешь, где дорога, где нет - один черт. А осенью? Грязища - океан.
Лошадь дважды потонула, честное пионерское. Я один раз в Германии был, в
самом конце войны. Ихняя там деревня против нашей - рай земной и небесный.
Ни одной помоечки, ни одной мусорной кучи. Иду и думаю: "Куда же они,
песьи дети, свой мусор девают?" Экие болваны! А мы же их и побили.

Сиверс вдруг спросил с любопытством:

- А если б их сюда, в Лихаревку? Что бы они тут сделали?

Шофер задумался. Помолчав, сказал:

- Немцы - они аккуратные люди. Если б их сюда... Они бы отсюда...
убежали.

- Так-таки и убегать, если грязно? - спросил Сиверс.

Шофер поглядел искоса. Кто его знает, что за человек?

Некая тупость отобразилась на его лице.

- Не могу знать, - сказал он и до конца поездки рта уже не раскрыл.

Машина подъехала к почте. Сиверс вышел, держась за фуражку. Молодая
почтальонша с веселыми, обведенными пылью глазами выходила на улицу с
тяжелой сумкой через плечо. Она помахала ему рукой:

- Товарищ генерал Сиверс! А вам опять телеграмма! Ну, любят же вас в
Ленинграде, прямо завидки берут!

Сиверс расписался в рвущейся на ветру разносной книге и прочел
телеграмму: "Звягинцев советует немедленно возвращаться тчк целую Лиля".

Уф, отлегло. Значит, дело не в детях. Он сличил две телеграммы -
утреннюю и эту, - вторая отправлена на час раньше первой. Видно, Лилька
послала эту, потом побоялась, что буду беспокоиться, и приписала:
"положение не угрожающее". Вот глупая баба! От таких приписок кондрашка
может хватить. Но в чем все-таки дело? А, неважно. Главное, с детьми
ничего не случилось - это главное.

Он вошел в здание почты и обратился в окошко, за которым стучал
аппарат:

- Пожалуйста, срочный разговор с Ленинградом.

Высунулась патлатая девушка и прокричала:

- Сколько раз говорить надо! Москву, Ленинград не соединяем.
Повреждение на линии.

20

- Внимание... Огонь!

Секунда тишины - и нарастающий свист, постепенно переходящий в шелковый
шелест.

Снаряд пролетел мимо цели и упал далеко в степи. На месте взрыва
выросло пылевое облако, быстро сдутое в сторону ветром.

- Опять мимо! Вот паралитики! - крикнул майор Скворцов. - Теткин, черт
тебя подери, руки у тебя или задние конечности шимпанзе?

- А я виноват? - огрызнулся Теткин. - Я по всем правилам наводил.
Согласно теории.

- А как ты, великий теоретик, вводил поправку на ветер?

- Ясно как - по Сиверсу.

- Может, в обратную сторону отложил?

Теткин негодующе фыркнул.

- Такой ветер учесть нельзя, - вмешался Джапаридзе. - Он ни в какие
правила стрельбы не укладывается.

- Сказал бы я тебе, кто ты такой, да при дамах неудобно.

Дамы - Лора Сундукова и Лида Ромнич - сидели тут же на снарядных
ящиках. Лора с фотоаппаратом через плечо и штативом у ноги воевала со
своим платьем, которое все норовило раздуться. Лида Ромнич была в брюках.
Она сидела спокойно, сложив ладони между колен и слегка согнув длинные,
мальчишеские ноги.

- Сраму-то! - продолжал Скворцов. - Приедет генерал Сиверс: "А ну-ка,
братцы, что вы тут без меня сделали?" - "По тушканчикам стреляли, товарищ
генерал". Нет, хватит. Следующий раз навожу сам. Тоже мне специалисты,
интеллигенты занюханные.

Лида Ромнич медленно поглядела на него и опустила глаза. "Эх,
сфальшивил", - подумал Скворцов. Впрочем, не беда. Впереди еще целых
четыре дня, он еще исправится. Сейчас для него всего важнее было попасть в
самую точку. Навести и попасть. Он попадет. Он всегда верил в свою удачу,
и она его, в общем-то, не подводила.

- Готовить следующий, - приказал он.

Горячий ветер дул порывами, сохраняя направление, но меняя скорость.
Под ветром бурьян в степи весь полег, прижавшись к земле, еле шевеля
иссохшими пальчиками. Сквозь мутную мглу наверху солнце проклевывалось,
как воспаленный, нехороший глаз. Невдалеке от стрельбовой площадки сидел
на земле самолет-мишень, тупорылый и обреченный, черными крестами
размеченный на убой. От ветра он был закреплен на расчалках. Расчалки
натягивались и звенели, самолет рвался, как животное на цепи. Солдаты
готовили очередной выстрел под наблюдением ведущего инженера - тощего
верзилы с медным равнодушным лицом.

- Готово, товарищ майор, - доложил ведущий. - Сами наводить будете или
как?

- Сам, - ответил Скворцов. - Тряхнем стариной.

Ну, теперь держись. Он посмотрел в окуляр прицельной трубки. В поле
зрения отчетливо был виден перевернутый самолет с небом внизу, черный
крест на борту фюзеляжа и паутинное перекрестие оптики. Надо попасть в
черный крест, прямо в сердцевину черного креста. Взять поправку на ветер.
Ветер по метео - тринадцать - пятнадцать метров в секунду. Он прикинул
поправку в уме и стал осторожно перемещать перекрестье, попеременно вращая
рукоятки горизонтальной и вертикальной наводки. Кажется, навел.

- Внимание... Огонь!

Опять нарастающий свист и шелковый шелест. Потом тупой удар. Снаряд
попал в самолет. Взрыва не было.

- Тьфу ты, пропасть, взрыватель отказал! - крикнул Скворцов.

- Куда ж ты угодил, босяк? - спросил Теткин.

Скворцов взял бинокль. В районе черного креста пробоины не было. Куда
же, черт возьми, делся снаряд?

- А вот он! - крикнула Лора.

На самом деле, у корня правой плоскости, в зоне топливных баков, торчал
снаряд - маленький и черный, крестообразным хвостом наружу.

- Снайперская стрельба, - захохотал Теткин.

- А ну тебя, - отмахнулся Скворцов. Он внимательно вгляделся в точку
попадания. Над ней потихоньку поднималось синее курящееся облачко.

- Горит, что ли? - спросил Теткин.

- А кто его знает. Кажется, горит.

- Отчего ему гореть, когда взрыва не было? - спросил Джапаридзе.

- При ударе иногда загорается.

- Не видал.

- Ты, брат, много чего не видал. Молодо-зелено, толсто-бело, - сказал
Теткин.

Джапаридзе, сильно похудевший и загоревший за последнее время, обиделся
и замолчал.

Скворцов смотрел в бинокль Облачко разрасталось. У его корня полыхнул
крохотный оранжевый язычок.

- Похоже на пожар.

- Угораздило же тебя, - попрекнул Теткин. - В самые баки! Туда надо
было в последнюю очередь.

- Благодарю за ценное указание.

Скворцов злился.

- А горючее в баках есть?

- Остатки. Опасно не горючее, а пары. При такой температуре...

- Да, разнесет всю плоскость к чертовой матери. Эх, жалко. Другой
мишени-то не дадут.

- Не нуди.

Скворцов был огорчен и раздосадован. Он не привык к неудачам, а тут
еще...

- Что же, рванет он в конце концов или не рванет? - нетерпеливо спросил
Теткин.

- Только на нервы действует, - пожаловалась Лора.

Ведущий спокойно выбрал себе ящик, сел и закурил, искусно заслонив
ладонями огонь.

Скворцов глядел в бинокль. Облачко рассеивалось и вскоре совсем
исчезло. Снаряд торчал из обшивки, на вид совершенно безвредный. Огня не
было видно.

- Пожар как будто самоликвидировался, - сказал Скворцов. - Все-таки еще
немного подождать придется.

Прошло минут десять. Все смотрели на самолет как на кормильца. Он не
подавал никаких признаков чего бы то ни было.

- Ну что же, товарищи, - сказала Лида Ромнич. - Надо принимать какое-то
решение.

- Давайте ударим еще разок по фюзеляжу, - лихо предложил Теткин. - Я на
этот раз наведу - пальчики оближете. У меня сформировалась новая теория.

- А обмер повреждений? - обиженно спросил Джапаридзе. - Как хотите,