генерал. Ивановский остался стоять у крыльца один на один с часовым,
который с молчаливым злорадством посматривал на него. "А все-таки не
пройдешь", - было написано на его физиономии. Но лейтенант уже не рвался в
эту просторную избу. Он покорно прождал минут двадцать, пока на крыльце не
появился старший лейтенант в новом полушубке с маузером через плечо.
ноль-ноль генерал ждет с докладом о готовности группы.
Зименьков и где его искать, - пришлось разузнавать об этом у коноводов на
улице. И действительно, к вечеру у него на руках уже был список из восьми
бойцов и одного старшины; десятым в этом списке значился он сам.
метра бикфордова шнура. Четверо из девяти были в обтрепанных шинелишках
без телогреек, нужно было их переобмундировать. Кто-то долго не хотел
выдавать маскхалаты (на накладной не было подписи старшего начальника); за
лыжами пришлось ездить в тыловую, за пятнадцать километров, деревню.
Последнюю ночь перед выходом он едва прикорнул пару часов, поел только раз
за день, выстоял на трех инструктажах, но в тринадцать тридцать все-таки
привел группу к высокому с красивыми ставнями дому. На этот раз его
беспрепятственно пропустили внутрь, и он с трепетной радостью доложил о
готовности выполнить боевой приказ.
меховом поверх гимнастерки жилете, молча вышел во двор, где, выстроившись
по команде "смирно", ждали девять бойцов с Дюбиным во главе. Генерал молча
прошелся перед этим строем, осмотрел все, и на его немолодом уже, в
морщинах, с провалившимися щеками лице впервые за время своего пребывания
в штабе Ивановский не обнаружил и следа пугающе начальственной строгости.
Теперь это было просто усталое лицо обремененного многими заботами, плохо
выспавшегося, пожилого человека.
- Все знаете, куда идете? Знаете, что будет трудно? Но нужно. Видите,
метет, - показал он в низко нависшее облачное небо, из которого падал
легкий снежок. - Авиация на приколе. На вас вся надежда...
где уже никто, кроме товарища, не сможет тебе помочь. Но он мог бы и не
делать этого - лейтенант имел достаточный опыт боевых действий в немецком
тылу, накопленный за время двухнедельных блужданий по смоленским лесам. А
вот его совершенно не начальнический, почти дружеский тон и его участливое
отношение к их полным неизвестности судьбам с первых слов сразили
лейтенанта, который с этой минуты готов был на все, лишь бы оправдать эту
его человеческую сердечность. Даже сама смерть в этот момент не казалась
ему чем-то ужасным - он готов был рисковать жизнью, если это понадобится
для Родины и если на это благословит его генерал.
строю во дворе, преисполненные внимания и решимости. И когда Ивановский,
отдав честь, повернул группу на выход, в его душе неумолчным торжествующим
маршем звучали фанфары. Он знал, что выполнит все, на что послан, иного не
должно, а потому и не могло быть...
рассвет застал их в голом, белоснежном после ночной вьюги поле, на
подходах к шоссе.
все возрастающим риском он приближался к едва заметной на склоне нитке
дороги, как вдруг увидел на ней спускающиеся с пригорка машины. Лейтенант
чуть не вскрикнул с досады - не хватило каких-нибудь пятнадцати минут,
чтобы проскочить на ту сторону. В утешение себе он сначала подумал, что
машины скоро пройдут, и они действительно быстро скрылись вдали, но следом
появился какой-то конный обоз, потом в обгон его выскочили из-за пригорка
две черные приземистые легковушки. Стало ясно: начинался день и
усиливалось движение; перейти шоссе незамеченными с их самодельной
волокушей нечего было и думать.
круто взял в сторону, на недалекий голый пригорок с реденькой гривкой
кустарника. Укрытие там, судя по всему, было не бог весть какое, но и
ждать в лощине на виду у шоссе тоже никуда не годилось - стало светло, и
каждую минуту их могли обнаружить немцы.
вывалив из волокуши раненого, и лейтенант, превозмогая ставшую привычной
боль, устало заскользил к недалекому уже кустарнику. Однако на полпути к
нему перед Ивановским вырос из снега какой-то довольно высокий вал, ровно
прорезавший пригорок и уходивший к шоссе. Лейтенант в недоумении
остановился, но вскоре все понял и обрадованно махнул медленно бредущим за
ним товарищам - давайте скорее!
многокилометровых полевых сооружений, которые с начала войны во всех
направлениях изрезали русскую землю. Сколько труда было затрачено на их
устройство, но лейтенант не мог вспомнить случая, чтобы такой ров
сколько-нибудь задержал продвижение танковых армий Гитлера. Колоссальные
эти сооружения, наверно, только тогда оправдывали свое назначение, когда
были надежно прикрыты огнем пехоты и артиллерии, в противном же случае их
танконепроходимость ненамного превосходила непроходимость обычной
придорожной канавы.
лейтенант, не мешкая, наискось съехал на его широкое, переметенное снежным
сугробом дно. Тут было затишнее и довольно глубоко, ветер с одного края
намел изящный фигурный застрешек, образовавший некоторое укрытие сверху.
Наверно, какое-то время тут можно было отсидеться.
изгибы суметов. Он тоже упал, словно впаялся задом в плотно спрессованный
вьюгой снег, и, жарко дыша, долго невидяще глядел, как снежной пылью
курился на ветру гребешок застрешка напротив. Он не знал, как быть дальше,
где и как перебраться через злополучное шоссе, не представлял себе, что
делать с раненым. Он чувствовал только, что с прошлой ночи все пошло не
так, как он на это рассчитывал, все выходило хуже, а может статься, что
закончится и совсем плохо. Но он не мог допустить, чтобы после стольких
усилий все завершилось неудачей, он чувствовал, что должен до последней
возможности противостоять обстоятельствам так, как если бы он противостоял
немцам. Не подвели бы силы, а решимости у него хватало.
мог найти в себе силы, чтобы заговорить и назначить наблюдателя. Он лишь
мысленно твердил себе, что сейчас, сейчас надо кого-то назвать. Хотя все
они были до крайности измотаны, но кто-то должен был пожертвовать отдыхом
и вылезть наверх, на ветер и стужу, чтобы не дать противнику застать
врасплох остальных.
немое молчание лыжников. - Судник - вы.
опилками вещмешок со своим деликатным грузом. Похоже, он спал. Голова его
в мокром капюшоне была запрокинута, глаза прикрыты.
опершись на руки, встал и, резко пошатнувшись, едва не упал снова.
из состояния крайней одуряющей усталости.
чуть в стороне от бойцов и залег за ним - белым пластом на свежем снегу.
благополучно переберется на ту сторону, чтобы уничтожить их базу. У них
свои цели и свои задачи, прямо противоположные его задаче, и он подумал:
хорошо еще, что поблизости нет их стоянок, тыловых частей, иначе бы он
недолго просидел в этом укрытии.
разгоряченное при ходьбе тело начал пробирать мороз. Все, кроме Судника на
бруствере, неподвижно лежали в изнеможении, и он, подумав, что так
запросто можно обморозиться, воскликнул:
снежное укрытие. Пивоваров не тронулся с удобного в снегу места - он спал.
И лейтенант, подумав, решил, что, по-видимому, и надо все-таки дать
несколько минут вздремнуть, иначе их просто не сдвинешь с места. Авось за
тридцать-сорок минут не замерзнут. Правда, сам он в таком случае уснуть
уже не имел права.
отогнал от себя одуряющую дрему, напрягся и встал. Его давно беспокоил
Хакимов, но только теперь появилась возможность осмотреть его, и
лейтенант, пошатываясь, подошел к раненому. Как и опасался командир, боец
был плох. Наверно, все еще не приходя в сознание, он неподвижно лежал на
лыжах, туго завернутый в обсыпанную снегом палатку, в тесном отверстии
которой проглядывало его бледное, с синюшным оттенком лицо. От частого,
трудного дыхания края палатки густо заиндевели, и снежинки, осыпаясь с
них, сразу же таяли на мокрых щеках Хакимова - у него был жар. Склонившись
Шилова Юлия
Браун Дэн
Василенко Иван
Сертаков Виталий
Маккарти Кормак
Каменистый Артем