завтракать будете.
животов - головы целее будут.
шоссе, Заяц?
большие, завернутые в портянки бутылки с КС. Лукашов и Краснокуцкий, не
ожидая команды, подступили к обсыпанному снежной пылью Хакимову.
утра.
бойцам: - А ну взяли! За лыжи, за лыжи берите. Поднимайте. Выше, еще выше.
Вот так...
еще оглянулся - прощание вышло второпях, скомканным, и Ивановский махнул
рукой:
старшины. Ивановский сел в снег. Он почувствовал особенное удовлетворение
оттого, что Дюбин не пропал окончательно, догнал группу и теперь с теми,
кто возвращался, будет толковый и человечный командир, который должен их
привести к своим. А они здесь как-нибудь справятся вдвоем с Пивоваровым,
который все еще стоял во рву, глядя поверх высокого бруствера. Чтобы
разрушить неловкость, вызванную этим прощанием, лейтенант сказал с
несвойственной для него словоохотливостью:
думаешь?
винтовки, и вздохнул тихонько и прерывисто.
Ивановский, и Пивоваров, присев, начал развязывать вещевой мешок.
снежного укрытия. Оба продрогли, сильно озябли ноги, хотелось сразу
пуститься на лыжах, чтобы согреться. Но прежде надо было оглядеться. К
ночи движение на шоссе поубавилось, шли одиночные машины, у некоторых
слабо светились подфарники. Вокруг было тихо и пусто; снежные дали с
перелесками затянуло вечернею мглой, облачное беззвездное небо низко
нависло над снежным ночным пространством. Ивановский решил идти на восток
вдоль шоссе, не выпуская его из виду и следя за движением на нем; он
думал, что, как и в тот раз, осенью, базу должны выдать машины.
лощину. Двадцати минут ходьбы вполне хватило на то, чтобы согреться и даже
слегка устать. Что ни говори, а сказывалась прошедшая ночь. К тому же в
отличие от вчерашнего Ивановский сразу почувствовал на ходу, что раненая
нога стала болеть сильнее, невольно он двигал ею осторожнее, больше
нажимая на левую. Правда, он все же старался привыкнуть к этой своей боли,
думал, как-нибудь обойдется, разойдется, авось нога не подведет. Но,
поднявшись на очередной пригорок, лейтенант почувствовал, что надо
отдохнуть. Он слегка расслабил ногу, перенеся тяжесть тела на здоровую, и,
чтобы подошедший Пивоваров ничего не заподозрил, сделал вид, что
осматривается, хотя осматриваться не было надобности. Шоссе находилось
рядом, оно лежало пустое, впереди мало что было видно: сильный восточный
ветер упруго дул в лицо, от него слезились глаза.
край рощи, сосняк, какие-то постройки у дороги - после вчерашнего обстрела
с хутора Ивановский старался держаться от жилья подальше. Шоссе почти
всюду шло прямо, без поворотов, это облегчало ориентировку, и лейтенант
только изредка поглядывал на компас - проверял, выдерживается ли
направление.
отставая ни на один шаг, и лейтенант, остановившись в очередной раз,
спросил с некоторой живостью в голосе:
Жюль Верн, Конан Дойл, Вальтер Скотт, Марк Твен...
Пивоварова. - И когда ты успел столько?
перечитал, что в библиотеке нашлось. Мне из библиотеки носили.
библиотеку. Сколько Ивановский мечтал заболеть в детстве, да и в училище,
но больше трех дней ему проболеть не удавалось. Здоровье у него всегда
было хорошее, и читал он немного, хотя хорошие книги всегда вызывали в нем
прямо-таки душевный трепет. И лучше Гайдара ему в своей жизни ничего
читать не пришлось. И то в детстве. Потом стало не до литературы - пошли
книги другого характера.
лишь в значительном удалении от передовой. Ивановский шел теперь без
вчерашней горячки, превозмогая заметную тяжесть в ногах и во всем теле и
непроходящую, связывающую каждое движение боль в ране. Правда, боль пока
была терпимой. Чтобы не сосредоточиваться на ней, лейтенант старался
отвлечься чем-то другим, посторонним. То и дело его мысли уносились к
бойцам, что теперь под началом Дюбина возвращались к своим. Наверно, уже
идут вдоль реки, поймой. Хорошо, если не занесло лыжню, она поможет
сориентироваться. Впрочем, Дюбин, наверно, и без того запомнил дорогу, а в
случае чего - выручит карта. Карта на войне - ценность, жаль только, что
не всегда хватает этих самых карт. Все время думалось, как там Хакимов?
Конечно, намучаются с ним, не дай бог. Особенно при переходе линии фронта.
Теперь с ним не вскочишь, не рванешь на лыжах, надо все ползком,
по-пластунски. Хоть бы прошли. Но Дюбин, наверно, сумеет, должен пройти.
Дюбин же и объяснит начальнику штаба их неудачу, как-то оправдается за
группу и за ее командира. Хотя при чем командир? Кто мог подумать, что за
каких-нибудь десять дней все так изменится и немцы переместят базу?
все, что было в его возможностях. Тем не менее какой-то поганый червячок
виноватости все же шевелился в его душе. Похоже, все-таки лейтенант
недосмотрел в чем-то и в итоге вот не оправдал доверия. Именно это
неоправданное доверие смущало его больше всего. Теперь лейтенант прямо
съеживался при мысли, что из этой его затеи вдруг ничего не выйдет.
испохабить хорошее мнение о себе. Однажды уже случилось в его жизни, что,
злоупотребив доверием, он так и не смог вернуть доброе расположение к себе
человека, который был ему дорог. И никакое его раскаяние ровно ничего не
значило.
жил в Кубличах - небольшом тихом местечке у самой польской границы, где в
погранкомендатуре служил ветврачом его отец. Развлечений в местечке было
немного, Игорь ходил в школу, дружил с ребятами, большую часть времени,
однако, пропадая на комендантской конюшне. Лошади были его многолетней,
может, самой большой привязанностью, всепоглощающим увлечением его
отрочества. Сколько он перечистил их, перекупал, на скольких он переездил
верхом - в седле и без седел. Года три подряд он не замечал ничего вокруг,
кроме своих лошадей, каждый день после уроков бежал на конюшню и уходил
только для сна, чтобы назавтра к приходу дежурного снова быть там.
Пограничники иногда шутили, что Игорь - бессменный дневальный по конюшне,
и он бы с удовольствием стал таковым, если бы не уроки в школе.
водопоя, чистки скребком и щеткой и кончая торжественным ритуалом выводки
с построением, суетой красноармейцев, придирчивостью большого начальства,
носовыми платками проверявшего чистоту конских боков. Было что-то безмерно
увлекательное в выездке, верховой езде, занятиях по вольтижировке, и,
конечно же, совершенно захватывала его рубка лозы на плацу за конюшней,
когда вдоль ряда стояков с прутьями во весь опор скакали кавалеристы,
направо и налево срубая клинками кончики лозовых прутьев. А чего стоила
Шидловский Дмитрий
Херберт Фрэнк
Свержин Владимир
Суворов Виктор
Сертаков Виталий
Майер Стефани