Пол Гэллико
Томасина
бороду и окинул враждебным взглядом людей, сидевших в приемной на деревянных
стульях, и зверей, сидевших у них на руках или у ног.
приема, и доктор Макдьюи знал, что увидит своего соседа и друга, священника
Энгуса Педди. Отец Энгус приходил почти всегда из-за своей любимой старой
собачки, которую сам и перекармливал сластями. Врач посмотрел на
коротенького, кругленького священника и заметил, как печально и доверчиво
собачка смотрела на него самого. Она знала, что запахи этого места и колкий
мех на лице великана прочно связаны с избавлением от мук.
Глазго, которая привела йоркширского терьера, страдающего ревматизмом, в
бархатной попонке с шелковыми завязками. Этого терьера он терпеть не мог.
Была тут и миссис Кинлох с сиамской кошкой, которая лежала у нее на коленях
и мяукала от ушной боли, встряхивая головой. Был мистер Добби, местный
бакалейщик, глядевший печально, как и его скотч терьер, который болел
чесоткой и шерсть его так облезла, что он явно нуждался не столько во враче,
сколько в обойщике.
где-то видел, а на самом большом стуле, как бы возглавляя весь ряд, сидела
старая грузная миссис Лагган, владелица табачно-газетной лавочки, с
неописуемой черной дворняжкой по имени Рэбби. И хозяйка, и древняя дворняга
давно стали местными достопримечательностями.
пятнадцать разделяла одиночество с преданным Рэбби. Весь городок привык и к
толстой вдове в шотландской шали, и к черному шару на ступеньках ее
крохотного магазина. Рэбби всегда лежал на ступеньках, уткнувшись носом в
лапы, и покупатели машинально переступали через него. В городке говорили,
что дети рождаются тут с таким рефлексом.
испуганно, кто равнодушно, кто с надеждой, а кто и с враждою, передавшейся
им. Все его лицо дышало злобой -- и высокий лоб, и густые рыжие брови, и
властные синие глаза, и крепкий нос, и насмешливые губы, видневшиеся из-под
усов, и воинственный, поросший бородой подбородок. Быть может, местные
жители не зря считали его бессердечным.
маленьком городке графства Аргайл, где он работал несколько лет. В маленьких
городках ветеринар -- личность важная, так как лечит он не только собак и
кошек, но и птицу, и скот с окрестных ферм -- черномордых овец, свиней,
коров. А наш доктор к тому же был ветеринарным инспектором всей округи.
доверить ему бессловесных Божьих тварей. Он их не любил; не любил он и Бога.
Был он неверующим или не был, но в церкви его не встречали, хотя со
священником он дружил. Шел слух, что со смерти жены сердце его окаменело и
живым остался только тот кусочек, где гнездилась любовь к семилетней дочери
-- Мэри Руа. Дочь эту никто никогда не видел без рыжей кошки Томасины.
только уж очень любит усыплять. Те, кто подобрее, считали, что это он от
жалости не может видеть, как страдает животное; а кто поехидней или
пообиженней, предполагали, что просто ему наплевать и на зверей, и на людей.
хорошее, если он дружит с таким человеком, как отец Энгус. Дружили они с
детства, вместе учились, и как раз священник и уговорил его, когда умерла
Энн Макдьюи, переехать сюда, чтобы избавиться от тяжелых воспоминаний.
сына, он был не только властен, но и набожен. Рассказывали, что Эндрью хотел
стать хирургом, но отец оставил ему деньги на том условии, что он унаследует
и его практику. Кто-то из здешних жителей побывал в их старом доме и не
удивлялся теперь, что молодой Макдьюи стал таким, каким стал.
Господь выполнял функции полисмена, и тоже не удивлялся, что Эндрью сперва
возненавидел Бога, а потом и отверг. Неверие это укрепилось, когда умерла
Энн, оставив двухлетнюю дочь -- Мэри Руа.
головой, давая понять, что можно войти в кабинет. Вдова испуганно квакнула,
с трудом поднялась и прижала к себе несчастного Рэбби. Лапки его повисли,
глаза закатились. Он был похож на перекормленную свинку, а свистел и пыхтел,
как храпящий старик.
улыбкой, ибо он ничем не походил на известного нам из книг шотландского
священника. Собачка его по имени Сецессия 1 (именно такой юмор царил
когда-то в его обширной семье), неуклюже спрыгнула на пол. Он приподнял ее
за лапки и сказал:
Лагган пошла за врачом в процедурную и положила Рэбби на белый длинный стол.
Лапки его беспомощно раскинулись, и дышал он тяжело.
и положил руку на твердый вздутый живот.
мягкую шаль, испуганно заколыхалась.
четырнадцать... -- словно могла продлить этим его жизнь. Пятнадцать -- ведь
и впрямь много, а четырнадцать -- еще ничего, доживет до пятнадцати или до
шестнадцати, как старый колли миссис Кэмпбэлл.
он и опустил собаку на пол, а она шлепнулась на брюхо, преданно глядя вверх,
в глаза хозяйке. -- И ходить не может, -- сказал ветеринар.
пятнадцать лет, у меня никого нету... Как я буду без Рэбби?
Рэбби. Вы лучше полечите его, он поправится. Он всегда был очень здоровый.
сил".
нет. Ему трудно жить. Если я его полечу, вы придете через две недели. Ну,
протянет месяц, от силы -- полгода. Я занят. -- И добавил помягче: -- Если
вы его любите, не спорьте со мной.
представила себе времена, когда с ней не будет Рэбби -- не с кем слова
сказать, никто не дышит рядом, пока ты пьешь чай или спишь. Она сказала то,
что пришло ей в голову, но не то, что было в сердце:
меня, он -- моя семья. Мы столько друг про друга знаем".
пациенты ждут.
никто не вздохнет от радости, никого не потрогаешь, не увидишь, не
услышишь". Старые псы и старые люди должны умирать. Она хотела вымолить еще
один месяц, неделю, день с Рэбби, но слишком волновалась и пугалась.
облегчением и встал.
смотреть:
звон, поднял на секунду уши, а миссис Лагган, не оглянувшись на лучшего
друга, пошла к двери. Шла она очень гордо и прямо, ей не хотелось при этом
человеке быть глупой и старой толстухой. Ей удалось достойно выйти и закрыть
за собой дверь.
толстой женщины в горе. Пухлому лицу не принять трагической маски, просто
оно сереет, словно жизнь ушла из него.
Педди мгновенно все понял и вскричал:
Буджолд Лоис
Мурич Виктор
Пехов Алексей
Браун Дэн
Шилова Юлия
Трубников Александр