Чтение 6–й страницы книги ~Томасина~

-- Где мой Брюс? -- твердил Таммас. -- Где он? Он убит? Что мне делать?
Что со мной будет?!

Энгус Педди взял его за руку.

-- Успокойся, Таммас, собака твоя жива, мы у доктора Макдьюи.

-- Мистер Макдьюи? -- запричитал слепой. -- Мистер Макдьюи? Мы у вас?

-- Несите ее в кабинет, -- приказал Макдьюи, и Вилли взял собаку у
констебля. Врач взглянул на нее и сердито поморщился.

-- Это вы, мистер Макдьюи? -- повторил слепой и вдруг, протянув руку,
произнес: -- Спасите мои глаза.

Слова эти вошли в сердце Макдьюи и повернулись там, словно нож. Они
напомнили ему, что он впустую прожил сорок с лишним лет. Он отдал бы еще
сорок, только бы спасать, лечить, любить людей, а не собирать, как
Шалтай-болтая, собаку из осколков.

Энгус Педди понял, что с ним. Ему еще в школе Эндрю рассказывал, как
хочет стать великим хирургом. Ему одному в университете довелось видеть, как
он плакал, когда отец приказал ему стать ветеринаром.

-- Таммас хочет сказать... -- начал священник, но врач остановил его:

-- Я знаю, что он хочет сказать. Собаки почти нет, незачем бы ей
мучиться. Но я спасу его глаза. -- И он обернулся к очереди: -- Идите, идите
отсюда. Завтра придете. Я занят.

Все ушли по одному, унося своих питомцев. Ветеринар сказал священнику:

-- И ты иди, незачем тебе ждать. И Таммаса уведи. Я вам сообщу... -- И
вошел в операционную, закрыв за собой дверь.

Уходя, Педди заметил притулившуюся в углу Мэри Руа и подошел к ней.

-- Здравствуй, -- сказал он -- Что ты тут делаешь?

Она доверчиво подняла на него глаза и ответила:

-- Томасине плохо. Она не может ходить. Я хочу показать ее папе.
Священник кивнул, рассеянно погладил кошку по рыжей головке и почесал ее за
ухом, как всегда. Он очень страдал из-за Таммаса; страдал он и за Эндрью.
Кивнув еще раз, он сказал:

-- Ну, папа ее вылечит, -- и догнал в дверях констебля Макквори.

В тот страшный день я проснулась, как всегда, очень рано и собралась
приступить к ритуальным действиям -- зевнуть, потянуться, выгнуть спинку и
выйти погулять. Люблю погулять с утра, когда никого нет. К пробуждению Мэри
Руа я всегда успеваю вернуться.

Но уйти мне не удалось. Не удалось мне и двинуться, лапы меня не
слушались. Более того: и видела я плохо, все как-то рассыпалось, а когда я
пыталась вглядеться, просто исчезало.

Вдруг почему-то я очутилась на руках у Мэри Руа.

-- Что ты все спишь? -- говорила она. -- Ой, Томасина, я тебя так
люблю!

Мне было не до чувств. Я заболела. Сказать и показать я ничего не
могла, лапы и глаза меня не слушались, и я не видела Мэри, хотя лежала у нее
на руках. В такие минуты с людьми замучаешься, никакого чутья! Кошка бы
сразу поняла -понюхала бы, почуяла, приняла усами сигнал.

А страшное утро шло. Явилась миссис Маккензи, и пока Мэри Руа
одевалась, я лежала на кровати, а потом Мэри отнесла меня в столовую и
положила на кресло. Я там лежала, она завтракала, а миссис Маккензи болтала
с мусорщиком. Наконец миссис Маккензи налила мне молока и позвала меня.

Но я не двинулась. Я могла шевельнуть только головой и кончиком хвоста.
И есть я не хотела. Я хотела, чтобы они поняли, что со мной, и помогли мне.
Мяукала я изо всех сил, но получался писк.

Мэри Руа обозвала меня лентяйкой, отнесла к блюдечку, поставила, и я
упала на бок.

-- Томасина, пей молоко! -- сказала Мэри Руа тем самым голосом, которым
миссис Маккензи заставляет ее есть. -- А то не возьму к ручью.

Я очень люблю лежать среди цветов у ручья и смотреть, как форель
копошится на дне, поводя плавничками. Рыбу я не ловила, хотя поймать ее
легко. Когда какая-нибудь из них снималась с места и плыла туда, где
потемнее и поглубже, я шла за ней, глядя в воду. Дети где-то бегали, я от
ручья не уходила. А сейчас я поняла, что, может быть, не буду там больше
никогда.

Я лежала на боку и даже не могла позвать на помощь.

Ну, наконец-то! Мэри Руа приподняла меня, я снова упала, и она
испугалась.

-- Миссис Маккензи, Томасине плохо. Идите к нам!

Миссис Маккензи прибежала и опустилась на колени. Она тоже пыталась
меня поднять, я падала, и она сказала:

-- Ох, Мэри, хворает она! На лапках не стоит!

Мэри Руа схватила меня и запричитала:

-- Томасина! Томасина! Томасина!

Глупо, сама понимаю, но я замурлыкала. Миссис Маккензи обняла нас обеих
и сказала так:

-- Ты не плачь, у нас папа доктор, он ее мигом вылечит!

Мэри Руа сразу замолчала. Слезы у нее сразу высохли, и она улыбнулась
мне:

-- Слышишь? Мы пойдем к папе, и ты сразу поправишься!

Признаюсь, я не разделяла ее надежд и совсем не мечтала попасть в руки
к рыжему злому человеку, который меня терпеть не мог. Но меня не спрашивали.
Если бы я могла, я бы забилась куда-нибудь. Миссис Маккензи отвела нас в
соседний дом. Я сразу учуяла тот гнусный запах, который всегда шел от
хозяина, и совсем сомлела.

Очнулась я на руках у Мэри Руа. Все было четко и ясно, я все видела. То
ли я стала выздоравливать, то ли мне полегчало перед смертью. Как бы то ни
было, чувства мои стали острее.

Я услышала голос хозяина. Людей в приемной уже не было, мы сидели одни,
и Мэри Руа прижимала меня к груди.

-- Мэри Руа! -- кричал хозяин. -- Что ты тут делаешь? Сказано тебе,
сюда ходить нельзя!

Мэри не испугалась.

-- Папа, -- решительно отвечала она, -- Томасине плохо. Миссис Маккензи
говорит, что ты ее вылечишь.

-- Какая еще Маккензи? Зачем она суется в чужое дело? И вообще, я всем
сказал: прийти завтра. Сегодня я занят. Иди-ка ты домой.

-- Нет, -- сказала Мэри Руа. -- Я не пойду. Томасине плохо, папа. Она
падает и не ест. Вылечи ее.

-- Мэри Руа, -- снова начал мистер Макдьюи. -- У меня очень важная
операция. Я должен спасти собаку-поводыря. Как, по-твоему, что важнее:
какая-то кошка или слепой человек?

-- Кошка, -- твердо отвечала Мэри. Мистер Макдьюи задохнулся от
удивления и злости. Но потом почему-то успокоился и посмотрел на нас так,
словно никогда не видел.

-- Ладно, неси ее ко мне. Тут у меня маленький перерыв. Только не
тыкайся в нее лицом, пока я ее не осмотрел. Тебя потерять мне бы не
хотелось.

Мы вошли в кабинет. Под яркой лампой на белом столе что-то лежало.

-- Не смотри туда! -- сказал мистер Макдьюи. -- И не ходи! Давай сюда
кошку, а сама жди в приемной.

И взял меня. Мэри в последний раз погладила меня и сказала:

-- Не горюй, Томасина! Папа даст капли, и ты выздоровеешь. Знаешь, я
больше всего на свете люблю папу и тебя.

Мистер Макдьюи закрыл дверь. На белом столе лежала собака, вся в крови,
с открытым ртом, и глаза у нее были такие, что мне, хоть она и пес, стало ее
жалко. Вилли Бэннок в залитом кровью фартуке давал ей сосать губку. У стола
стояло ведро, из него шел страшный запах. Я пожалела, что со мной нет Мэри
Руа.

Мистер Макдьюи стал ощупывать меня. Как ни странно, руки у него были не
злые, а нежные. Он прощупал живот, и бока, и спинку, и нашел больное место.
Помолчал, пожал плечами и сказал Вилли непонятные слова "мозговая инфекция".
Помолчал еще и добавил: "Надо усыпить". Это я поняла и похолодела от страха.

-- Ох, -- сказал Вилли Бэннок. -- Мэри разгорюется. Может, она
ушиблась? Вы дайте мне посмотреть...

-- Глупости! -- оборвал его хозяин. -- Мало нам этого пса? А Мэри я
другую подыщу.

Он пошел к дверям и встал так, что я не видела Мэри. Но я слышала, как
он сказал:

-- Твоя кошка очень больна.

-- Я знаю, папа, -- сказала Мэри Руа. -- Вот и вылечи ее.

-- Не уверен, что смогу, -- сказал он. -- Если она и выздоровеет, у нее
будут волочиться задние лапы. Попрощайся с ней.

Мэри Руа не поняла.

-- Я не хочу с ней прощаться. Дай ей капель. Я отнесу ее домой, уложу и
буду за ней ухаживать.

Собака на столе закряхтела и тявкнула. Мистер Макдьюи посмотрел на нее
и сказал:

-- Пойми ты, когда люди болеют, они иногда вылечиваются, а иногда нет.
Животных можно раньше усыпить, чтобы они не мучились. Так мы и сделаем.

Мэри Руа кинулась к двери, пытаясь прорваться ко мне.

-- Папа, папа! -- закричала она. -- Не надо! Вылечи ее! Я не дам ее
усыпить! Не дам, не дам, не дам! Вилли сказал:

-- Собака дышит лучше, сэр.

-- Не капризничай и не глупи, -- рассердился Макдьюи. -- Ты что, не
видишь, она еле жива! А мне сейчас и без твоей кошки...

Мэри Руа заплакала. Шея у мистера Макдьюи стала такого же цвета, как
волосы.

-- Мэри Р-руа! -- загрохотал он. -- Домой!

-- Разрешите, сэр, -- сказал Вилли, -- я посмотрю кошечку...