Чтение 61–й страницы книги ~Три минуты молчания~

- Что ж остается, - сказал Жора.

Они сошли в рубку. Пар внизу, в шахте, понемногу рассеивался, и я
увидел - "дед" согнулся возле машины, сливает масло в огромный противень, и
оно хлещет и пенится, брызжет ему на голые руки, в лицо.

- "Дед"! Тебе помочь?

Он поднял голову, сощурился:

- Ты, Алексеич?

- Могу я тебе помочь?

- Ничего, сам попробую. Я двери не хочу отдраивать.

- "Дед", это надолго?

- Да если б раньше! Заварили бы и горя не знали.

- Я тебе сварщика пришлю, первостатейного. Чмырева Шурку. Он тебе
трещину заварит - потом не найдешь, где и была.

- Давай, пусть постучит три раза.

- Зачем? Я тебе его на штерте смайнаю.

"Дед" сказал весело:

- Это мысль!

Шурку я долго расталкивал, он мычал, брыкался, никак не мог вспомнить,
что такое с нами случилось. Я напомнил. Потом мы Серегу подняли. С полатей
стащили поводец и пробрались осторожно на ростры. Шурка все еще сонный был,
когда мы его сажали в беседочный узел и просовывали между створок.

- Бичи, вы куда меня, в ад? Я вам этого не прощу.

- В рай, - сказал Серега. - Где тепло и мухи не кусают.

Мы уперлись в комингс и потравливали, а Шурка, кажется, даже успел
заснуть. "Дед" его поймал за ноги и отвел от машины.

- Штерт закинем, - сказал Серега. - На всякий случай.

Мы его закинули в море и пошли с ростр. Серега вдруг встал, схватил
меня за рукав. Кто-то маячил на верхнем мостике - без шапки, в раздраенном
кителе.

- Кеп, - сказал Серега.

Мы притаились за трубой. Кеп поднял руку и пальнул из ракетницы. Мы
только красную вспышку увидели на миг, над самым стволом, и тут же ее как
срезало. Он перезарядил и опять пальнул. Опять только вспышка и шипение.

- Доигрались мы, Сеня. Я те говорю: не выберемся. Мы уже на палубу
сошли, а кеп все палил. Отсюда лишь выстрел было слышно, а вспышки уже не
видно.

3

Мы вошли в кап. Снизу боцман грохотал, наткнулся на нас.

- Ты и ты. Айда якоря отдадим.

Втроем, держась друг за дружку, мы добрались до брашпиля, потащили с
него брезент. Он там за что-то зацепился, никак не лез. Серега тащил его за
угол и рычал от натуги, а боцман орал на него, чтоб дал сначала распутать.

Волна перехлестнула фальшборт, окатила нас вместе с брашпилем, и вдруг
брезент сам взлетел, как живой, его подхватило и понесло. Ну, пес с ним, с
брезентом, но боцман-то куда делся? Как не было боцмана. Уж не за борт ли
смыло? Ну, тут одна надежда - что его второй волной зашвырнет обратно.
Бывают такие от судьбы подарки. Нет, приполз откуда-то на карачках.

- Жив, только руку убил. Брезент хотел догнать.

Серега на него накинулся:

- Все скаредничаешь, душу лучше спасай!

- Боцман! - из рубки донеслось. - Шевелись там с якорями.

Мы переждали еще волну и отдали стопор. Якорь пошел, плюхнулся, цепь
загрохотала в клюзе. Мы ждали, когда он "заберет". Это всегда чувствуешь по
толчку. Иногда и с ног сбивает. Но нас не сбило.

- Не достал, - сказал Серега. - Глубина там.

- Какая? - спросил боцман. - Эхолот сорок показывает.

- Давай второй.

Опять мы ждали толчка и не дождались.

- Ползут, - сказал боцман уныло. - Дно не якорное. Чистый камушек тут.
Плита.

- А мослов-то сколько! - сказал Серега.

- Мослов до феньки. Только за них не зацепишься. Пошли, что мы тут
выстоим.

Здоровенная волна догнала нас, ударила в спину. Как будто мешком
ударило - с мокрым песком, - и я полетел на кап грудью. Там я присел,
скорчился, в глазах померкло от боли. Кто-то меня потянул за ворот. Серега
мне что-то кричал, я не слышал что. Он меня взял под мышки и рванул:

- Стой вот так, боком! Держись за поручень.

Ага, вот и поручень нашелся. Я и забыл, что он приварен к переборке.
Серега меня отодрал от него, потащил за собой, втолкнул в дверь.

Мы стояли в капе, прижавшись друг к дружке, зуб на зуб у нас не
попадал. А я еще отдышаться не мог после удара.

Боцман сказал:

- Не работают якоря.

- Не ворожи, - сказал Серега. - Я вроде бы рывок слышал.

- Цепь-то звякает. Не натянулась.

Что уж он там слышал? Мы только ветер слышали и как волна ухает в борт.

Из рубки Жора-штурман крикнул:

- Страшной, что там у тебя с якорями?

Боцман сложил у рта ладони:

- Отдали якоря!

- А сносит!

- Не забрали. Ползут.

- Утильные они у тебя!

- Какие есть.

Жора не ответил, поднял стекло в рубке.

Я вспоминал, как нависали над нами эти скалы, гладкие, как будто их
полировали, льдистым снегом покрытые. Все мы, конечно, окажемся в воде, без
этого не обойдется, да на нас и сейчас сухой нитки нет, а до ближайшего
селения там десять миль идти в лучшем случае, оледенеем на ветру, не дойдем.
Да и не придется нам идти, сперва еще нужно на скалы взобраться. На них еще
никто не взобрался. А ведь все жить хотели.

- Утильные! - вдруг сказал боцман. - А у меня ведь еще якоришко есть.
Вот он-то правда что утильный.

- Свистишь, - сказал Серега. - Где он у тебя?

- Махонький. Килограммов на сто. Где? В боцманской. Запрятал я его. Мне
в порту ревизию делали по металлолому и как раз про этот якоришко и
спрашивали. А я сказал: утопили его. Вдруг понадобится?

- Ух ты, вологодский! - сказал Серега. - Учетистый.

Первым боцман шагнул из капа, за ним Серега и я. Пошли, согнувшись,
держались за стояночный трос. За него вообще-то не то что держаться, а
близко нельзя подходить в шторм. Но больше-то за что еще держаться?

Навстречу по тросу двое шли, Васька Буров с Митрохиным. Мы их
завернули.

- Еще б двоих, - сказал боцман.

- А салаги где? - спросил Серега.

- Качают у механиков в кубрике. Не надо салаг. Кандея возьмем и
"юношу".

Мы дошли до кормы и через заднюю дверь вломились в камбуз. Плита
топилась, на ней ездила и попыхивала кастрюля, а кандей спал, сидя на
табуретке, голова у него моталась по оцинкованному столу.

Мы его растолкали - он схватил черпак, кинулся к своей кастрюле.

- После, - сказал боцман. - Сейчас помоги нам с якорем. "Юноша" где?

- Спит в салоне. - Кандей скинул передник и напялил телогрейку. Она у
него сохла над плитой, и теперь от нее пар валил. - А может, не надо
"юношу"? Он хуже меня умаялся.

- А справимся вшестером?

- Не справимся - разбудим.

И вот мы вшестером взлезли на крыло мостика, отперли дверь в каптерку.
Понесло оттуда олифой, плесенью, черт-те чем еще - боцман и правда великий
был барахольщик. Мы откидывали какие-то банки, обрывки тросов, цепные
звенья, мешки, досочки, а боцман светил фонарем и причитал:

- Осторожно, ребятки, тут добра на три парохода хватит.

- Слушай, - спросил Васька Буров, - а может, его и нету, якоря-то? Ну,
померещилось тебе. Боцман даже обиделся.

- Еcли хочешь знать, так у боцмана все, что тебе, дураку, померещится,
и то должно быть.

Долго мы еще копались в этой каше. Вдруг Васька Буров заорал:

- Есть! Держу его за лапу!

- Держи! - боцман тоже заорал. - Таш-ши веселей! Но не так-то просто
было его тащить. Он второй лапой так застрял, что мы впятером не могли
выволочь.

- Вот так бы в грунте держал, - сказал Серега. Боцман обрадовался:

- Сурово держит? А что думаешь, а может, и в грунте. Только б забрал,
забрал бы, родной!

Наконец выволокли его на крыло. Не знаю уж, сколько в нем было весу -
может быть, сто, а может, и триста. Упарились мы с ним на все пятьсот. Двое
за лапы тащили, трое за веретено, боцман шестым взялся - за скобу.

Потом спускали его по трапу... Как нас тут до смерти не зашибло? Двое
внизу подставляли плечи, а другие на них опускали эту тяжесть смертную, да
еще одной рукой каждый, другой-то за поручень держались. Потом тащили в
узкости, потом по открытой палубе, и он цеплялся за леера, за бакштаг, на
прощанье еще за кнехт ухитрился.

- Вот вам и утиль! - боцман все радовался. - Погоди, ребятки, сейчас мы