Чтение 87–й страницы книги ~Три минуты молчания~

- Тогда - все обошлось?

Клавка поняла.

- Ну вот, зачем тебе про это думать. - Отвернулась. - А может, от тебя
бы и стоило заиметь?..

- Что б ты с ним делала?

- Что с детьми делают? На ножки бы подняла... Чего смеешься? А
вообще-то и правда туман у меня в голове. Ты меня не очень-то и слушай. -
Она опять поглядела на вагоны и вздрогнула. - Ну, прощай. Запомнишь меня
все-таки? Хоть у нас и недолго любовь была...

- А недолго и нужно.

Она мне посмотрела в глаза.

- Неужели так? Было что-то - и хватит?

Хотела улыбнуться насмешливо - и не смогла, губы задрожали, и улыбка
вышла горькая, жалкая какая-то. Мне тот коридор вспомнился, длинный и
пустой, по которому она с такой же улыбкой шла - медленно и как пьяная,
шаркая туфлями по ковру. И прошла мимо, и я даже не окликнул. Так и теперь -
не окликну. Вот такую, растерзанную, и отпущу - в холодную эту дорогу, к
чужим, на похмелье. Не рады же они ей - если такое с мужем... Бог ты мой,
есть же и ее силам конец - и я плеча не подставлю. Я буду о ближних
рассуждать, а этой, самой близкой, не помогу ничем. И кто же я после этого,
за какие ж такие доблести мне это хоть когда-нибудь простится? А я вам
скажу, кто я. Третий. Который должен уйти.

- Нет, - я помотал головой. - Ты не обижайся... Я, наверно, не так
сказал. Сама ты не знаешь, сколько ты для меня успела сделать - в считанные
эти часы: может, мне на все мои годы хватит. Ну, так уж оно случилось, что я
не сразу тебя узнал, оттого и расстаемся, - и кто же тут виноват, если не я?

- Может быть, оба мы...

- Может быть. Но, не знаю, как ты, а я бы ничего не хотел переиграть. И
могло ведь худшее случиться - мы б состарились, а так и не встретились...
Нет, все было надо! Вот с этим - езжай, Клавка, счастливо тебе. А будет
худо, не дай Бог, или пусто, как ты говоришь, тогда позови только - я приду.
Мы же с тобой знаем, как это бывает: вот уже, кажется, ничего тебе не
светит, и ангел не явится, и чайка не прилетит, - ан нет, кто-то все же и
приходит. Я к тебе отовсюду сорвусь, где бы я только ни был. Даже и письма
не напишешь - а услышу, почувствую.

Я хотел ее за руку взять. Она стряхнула варежки на колени себе и
приняла мою руку в обе ладони и то сжимала их, то разжимала, глядя вниз
куда-то, мимо меня. Из-под платка у нее выбился пушистый завиток, и я
смотрел на ее висок, и у меня сердце сжималось, и я думал, что не надо мне
ее целовать на прощанье - как я тогда вытяну этот день?

- Спасибо, рыженький... Дорого это - даже слышать. Нет, я знаю, что ты
не врешь. Просто, я думаю... - И помолчала.

- Ну, а к тебе-то самому - ангел когда-нибудь явится? Или так и будешь
- один посреди поля? Мне же и за тебя страшно.

- А вот этого - не надо, Клавка. Почему же я - один? Когда человек лишь
подумает о других, не только о себе, он - уже не один. Как бы ему там ни
было сиротно, хоть в поле, хоть в море. Вот ты уедешь, не встретимся - и все
же я без тебя не буду. А ты - разве одна будешь в чертовом твоем
Североникеле, совсем уж - без меня?

Клавка вздохнула и слезла с перил. Она опять смотрела на мерзлые
вагоны, но уже не вздрагивала, смотрела спокойно. Вот и все, я подумал,
теперь она хоть с ясной душой уедет. Я бы не хотел, чтоб ее что-то мучило.
Чтоб она меня жалела. Пусть едет с легким сердцем, а не бежит от меня, как
от чумного. Пусть вспомнит обо мне хорошо. И я ее так же вспомню. Я не
забуду, как нам с нею было тепло. Хотя и недолго.

- Посмотри там, - сказала Клавка. - Таксист не уехал еще?

- Зачем он тебе?

- Поедем на нем. Ко мне, в Росту.

- Это что еще, Клавка?

- Поедем, я сказала. Попробуем жить с тобой.

- Как же девятины? - все, что я догадался спросить.

- А ну их! - Провела пальцами по глазам. - Там и без меня не заскучают.
А тут все-таки - живой. Эх, сделаю еще одну глупость и затихну!

- Клавка, что же ты меня мучаешь!

- Сама вот мучаюсь... Может, нам и повезет с тобой. Может, не так скоро
и кончится. Думаешь, мне тебя любить не хочется? Я ж не совсем пропащая.

- А если он вернется?

- Ну зачем об этом? Что-то же я решила... Ну будем втроем тогда решать,
если тебе хочется. Может, подеретесь из-за меня? Только почему-то всегда при
этом нашей сестре достается.

И это тоже, я подумал, было с тобой. Сколько же мне еще придется узнать
про тебя?..

Мы с Клавкой сошли на площадь по мерзлым ступеням. Кругом была темень,
рассвет еще и не брезжил. Мне казалось - он никогда не наступит, обошел он
наши края. А таксишник еще стоял на площади, грел мотор. Ожидал пассажиров с
"Полярной стрелы", она к восьми приходит.

Клавка пошла впереди - по стежке, которую таксишники протоптали к
буфету. Вдруг она обернулась ко мне, и я на нее налетел. Клавка прижалась ко
мне холодной щекою.

- Что ты?

- А может, не надо? Ведь и хорошее было, осталось бы о чем вспомнить, а
вдруг мы все испохабим?

- Не знаю.

- "Не знаю", "не знаю", все - на Клавкину ответственность!.. Закройся
ты, бич несчастный! - Клавка роняла варежки, застегивала мне телогрейку на
горле, а студеный ветер выжимал у нее слезы. - Я тебя завлекала, завлекала,
а теперь самой страшно...

- Иди вперед, - я сказал.

Она кивнула.

- Вот правильно. - И пошла.

Я бы порассказал вам, как мы приехали и вошли с нею в ту комнату, где я
почти ничего не помнил, откуда меня выволакивали битым, и как мы прожили
первый наш день, и что было дальше, - но тут уже начинается совсем другая
история, там и Клавка будет другая, и я другой, и чем бы все ни кончилось -
вы нас запомните вот в эту минуту, потому что, как говорил наш старпом из
Волоколамска: "Может быть, мы и живы - минутной добротой?"

Так что распрощаемся на набережной, где я последний раз оглянулся -
посмотреть на всю эту живопись. Клавдия стояла поодаль, ждала меня и тоже
смотрела на порт. Мы услышали три прощальных гудка, и черный траулер
вывалился из ковша, пошел к середине гавани. Он пересекал цветные нити, и
ему отвечали гудками верфь, и диспетчерская, и несколько больших кораблей,
где шла еще ночная работа.

Не знаю, куда уходили бичи, где там над ними закачаются звездочки. Я и
прощался с ними и не прощался - через неделю и мы вот так же уйдем: стране
ведь нужна рыба.

И куртки мне было не жалко совсем. Пускай она остается в Гольфстриме.