танки, не отвлекаясь, продолжали прицельно, сосредоточенно расстреливать
самоходку. Сначала беззвучно взметнулся огонь над ней, потом внутри стали
рваться снаряды: те, что она не успела выпустить. А когда взрывы
прекратились, над башней сомкнулось пламя.
- Никто не выскочил,- сказал Богачев хрипло.- И на черта он мне вчера
про себя рассказывал? Обнял вот так и рассказывает, и рассказывает... Про
друга своего вспомнил, какого башней перерезало. Кто знает, в какой он
самоходке был? А?..
Ему не ответили. У всех в глазах был отблеск пламени, в котором горели
сейчас люди.
Беличенко сидел, сутулясь перед стереотрубой, вел заградительный огонь
рот жестко сжат, каждая складка на лице отвердела. Танки то скрывались в
лощине, то вновь появлялись на гребне от этого казалось, что их больше. Два
из них уже горели, остальные как будто не пытались пробиться. И атака
пехоты, по всей видимости, тоже захлебнулась. Но справа и слева, на участках
соседних дивизий, шел сильный бой. Земля передавала непрерывное глухое
дрожание, иногда все сотрясалось, и слышно было, как там завывают самолеты.
К полудню пошел снег. Серое пятно - распластанная шинель постепенно
белела, сливалась с окружающим, и вскоре ее уже невозможно было разглядеть.
Снег вначале был мелкий, потом повалил крупней. Потеплело. Опустилось небо,
белая даль придвинулась, мир стал тесней, и танки теперь неясно маячили на
гребне лощины. Казалось, уже вечереет, а не было еще и трех часов. И каждым
в этом тесном мирке овладело чувство оторванности. А справа и слева бой не
утихал, и по звукам стрельбы можно было определить, что немцы там
продвигаются.
И вдруг с соседней высоты, которую обороняла пехота, раздались разрывы
мин, испуганная трескотня автоматов.
Теперь все на НП смотрели в ту сторону.
- Если пехоту выбьют оттуда,- сказал Беличенко,- нам здесь не усидеть.
Богачев не ответил. Он знал, что идти туда, кроме него, некому, но идти
не хотелось. После вчерашнего у него было мутно на душе. Он перепил вчера,
и, как всегда, утром казалось, что говорил много ненужного, стыдного.
Особенно же стыдно было вспоминать, как он, третьим лишним при Беличенко и
Тоне, кричал через стол: "Вот у кого праздник!" - и Тоня при всех обрезала
его. Он сейчас злился на них и на себя и не мог смотреть им в глаза.
На высоте в снежной метели возникли люди. Они сбегали вниз.
Некоторое время Богачев вглядывался, вытянув шею, и вдруг сразу
решился.
- Возьму с собой Ратнера,- быстро сказал он Беличенко.- И разведчиков.
Троих.
Они ушли по траншее друг за другом, и у каждого на плече дулом книзу
висел немецкий автомат. Они были oдинаковы со спины. У последнего разведчика
ремень автомата зацепился за срезанный лопатой корень, торчавший из земли.
Торопясь, он отцепил его, потом бегом догнал остальных.
На повороте траншеи им встретилась Тоня.
- Куда вы? - спросила она, прижимаясь к стене, чтобы дать им дорогу.
- Идем с нами, Тоня,- позвал Ратнер.
А разведчик, шедший последним, на ходу обнял ее, получил по руке и
громко захохотал, довольный.
Вскоре все увидели, как они, рассыпавшись, мелькая между уцелевшими
деревьями, бегут по посадке. Крайним слева огромными прыжками бежал Богачев.
В руках его - ручной пулемет с плоским круглым диском, незакрепленные
подсошки качались на бегу. Рядом приземистый Ратнер мел по снегу полами
шинели.
Они скрылись в овраге, потом появились на другой стороне, все пятеро,
уменьшенные расстоянием. Навстречу им катились с высоты пехотинцы,
оборачиваясь и отстреливаясь. Все сшиблись, смешались - сквозь падающий снег
невозможно было разглядеть, что сейчас там происходит.
ГЛАВА III
ПЕРВЫЙ БОЙ
- Лейтенант! Товарищ лейтенант!..
Кто-то тянул Назарова за ногу. Он откинул с лица шинель, сел, озираясь.
Наверху стреляли. Разрывы глухо отдавались под землей, и трудно было
сообразить, далеко ли рвутся снаряды.
Около Назарова ползал на коленях солдат, искал в темноте шапку и
ругался шепотом. При огне люди одевались поспешно и молча, и землянка была
полна шевелящихся теней, множество черных рук махало по стенам.
- Вот ваши сапоги, товарищ лейтенант,- сказал тот же голос и тише
добавил: - Немец наступает.
Назаров вдруг почувствовал, как сердце заколотилось под самым горлом,
лицо вспотело. Срывающимися мокрыми пальцами натягивал он сапоги, они
скрипели, не лезли на влажную портянку.
- "Лира"! "Лира"! - взывал в углу телефонист.- Почему не отвечаешь?
"Лира", это - "Коленкор"! "Лира"! "Лира"!..
Разрывы над головой, шевелящиеся при огне люди и тени, оторванный от
всего мира голос телефониста под землей, и то, что сам он в такой момент без
сапог, а ночь кругом - все это слилось для Назарова в страшное слово
"немцы".
Он выскочил из землянки, расстегивая кобуру пистолета, совершенно
забыв, что еще не успел получить оружия и кобура по-прежнему для виду набита
тряпками.
Снаружи было морозно, ветрено. Деревья шумели. Обстрел не казался здесь
таким близким, даже разрывов не было видно. Глухой слитный гул шел от
передовой, воздух в ушах дрожал, и снег осыпался с веток. Это был тот самый
момент, когда немцы обрушили огонь на наблюдательный пункт Беличенко.
Прислушиваясь к артподготовке, батарейцы быстро, без суеты снимали
чехлы с пушек. Распоряжался старший сержант Бородин, исполнявший до Назарова
должность командира взвода. Сутулый от большого роста, с широко
поставленными, косившими врозь глазами, Бородин в прошлой, мирной жизни был
председателем колхоза. Привычки мирной жизни были неистребимы в нем. Он и
приказания отдавал не командным громким голосом, а по-домашнему.
Назаров оглядел себя, расправил складки под ремнем и, вскочив на
бруствер, приставил к глазам бинокль. От нервного возбуждения, от того, что
он так сразу выскочил из тепла, Назарова била дрожь на утреннем холоде. Он
боялся, что солдаты увидят, поймут неправильно, и ходил перед орудиями,
держась прямо, строго, высоко подымая плечи в погонах. А на душе было
тревожно.
Назаров ехал из училища с мечтой стать командиром взвода управления. Во
взводе управления - разведчики, он много читал о разведчиках и хотел в
разведку. Его назначили командовать огневым взводом. Здесь, правда, нe было
разведчиков, но Назарову нравилось это название - "огневой взвод". Он с
удовольствием повторял про себя "огневой", "огневики", "командир огневого
взвода". И видел себя рядом с пушками, в расстегнутой шинели, всего и
отблесках пламени. Но вот он - командир огневого взвода, и сейчас начнется
бой, а на душе у него - растерянность. Страшился Назаров не самого боя, а
что в этом бою вдруг он окажется трусом и все это увидя и поймут. "Пусть
лучше убьет сразу",- подумал он горячо.
Между тем в поле постепенно светлело, и на опушке, где стояли орудия,
деревья выступили из темноты. Огневые позиции батареи располагались
километрах в двух позади наблюдательного пункта. Отсюда не было видно
передовой и всего, что там происходит, только отдаленный гул разрывов
доносился сюда, и по нему можно было определить, какой силы идет
артподготовка. Наконец восстановили связь, телефонист быстрым шепотом
передавал разговоры, какие велись по линии. Скажет две-три фразы и долго
слушает, а солдаты, столпившись вокруг него, терпеливо ждут. При мутном,
свинцовом свете утра лица их казались бледными, с резкими тенями, а иней на
стволах орудий - серым.
Назаров не знал, удобно ли ему тоже остановиться и послушать, и потому,
проходя, всякий раз бросал на телефониста строгий взгляд.
Время шло. Старшина батареи Пономарев, стоявший с кухней и со всем
хозяйством неподалеку в овраге, прислал сказать, чтобы отправляли людей за
завтраком. С тем высоким, что было у него сейчас на душе, Назарову
показались странными разговоры о завтраке. И даже оскорбительными. К тому же
он был уверен, что поесть все равно не успеют, потому что вот-вот начнется
бой. Но солдаты охотно доставали котелки, терли их снегом, и вообще все
заметно оживилось. И Назаров почувствовал: его не поймут, если он подаст
команду "Отставить!", все удивятся и решат, что младший лейтенант просто
нервничает.
- Так надо послать...- начал он, оглядываясь, и увидел заряжающего
Карпова. "Вот Карпов пойдет",- хотел сказать он, потому что за сутки,
проведениые в полку, никого, кроме Карпова, запомнить не успел. Но,
встретясь глазами с заряжающим - тот уже заранее улыбался, понимая, что
сейчас именно его пошлют,- Назаров покраснел.
Тем временем Бородин распоряжался:
- Ряпушкин, Козлов, собирайтесь. Кто от твоего орудия, Федотов? Давай
посылай.
Для командира взвода завтрак принес Ряпушкин, маленький услужливый
солдат. Он исполнял должность ординарца при всех прежних командирах взводов
и по привычке, просто потому, что это как-то само собой разумелось, взялся
исполнять ее при Назарове.
Назаров узнал в нем солдата, который деликатно тянул его за ногу. Он не
помнил, с каким лицом вскочил тогда, и оттого, что Ряпушкин мог видеть его
страх, почувствовал неприязнь к нему.
- Поставьте котелок здесь,- сказал он строго.
Ряпушкин, не стукнув, поставил котелок на землю, рядом с ним перевернул
каску вверх дном, и Назаров сел на нее.
Ели, настороженно поглядывая на телефониста. Он выбил в бруствере
лунку, установил в ней котелок и тоже ел, стоя в ровике, а телефонная трубка
Сертаков Виталий
Херберт Фрэнк
Зыков Виталий
Шилова Юлия
Каргалов Вадим
Лукин Евгений