Павел Вежинов

Белый ящер

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

И тогда Несси впервые увидел себя среди ледяных вод океана, настолько
синих и плотных, каким не бывает и небо в самые студеные зимние дни, в
самые ясные утра. Все словно бы дрожало как в ознобе, вода искрилась,
будто наэлектризованная, и над всей этой промерзшей маленькой вселенной
разносился нежный, еле слышный звон - это тихонько сталкивались леденеющие
верхушки волн.

Он вошел в этот мир внезапно и неожиданно, словно бы шагнул сюда из
другого существования. Но не испытывал ни малейшего удивления. Спокойно
всматривался в бесконечную синюю пустыню - самое живое из того, что до сих
пор видели его глаза. Белоснежные птицы рассекали холодную голубизну неба.
Совсем один лежал он, лениво раскинувшись на громадной белой, белее
птичьих крыл, ледяной глыбе - тогда еще он не знал, что имя ей - айсберг.
Лежал и смотрел на солнце, да, прямо на солнце, как ни ослепительно
сверкало оно, маленькое и круглое, в этой пустоте. Лежал, охваченный
ощущением, что тут он родился, тут и сольется когда-нибудь с вечностью. Ни
в ком и ни в чем он не нуждался. Ему вполне хватало этого пустынного мира,
синего и белого. И птиц. Разум, его разум, самое невероятное из всего, чем
он обладал, отдыхал лениво и спокойно, не слышно было даже еле уловимого
шума, производимого великолепным, точным, прекрасно смазанным механизмом,
который днем и ночью жужжал в жесткой коробке его черепа.

И тут появились киты. Три. Самец плыл чуть впереди, могучий,
величественный, с блестящей кожей, казавшейся почти черной в бурлящей
воде. За ним, чуть поодаль, следовали самки, каждое их движение выражало
уверенность и покорность. Но все трое плыли очень мощно, ныряли в тугую
эластичную воду, которая через какое-то время с силой выталкивала их на
поверхность. Сначала в мягком солнечном свете появлялись головы, тонны
воды на какое-то мгновение застывали на плоских лбах и тут же обрушивались
на спины - уже не вода, а целые водопады хрусталя. И все это бесшумно, да,
абсолютно бесшумно, хотя они и плыли с такой силой. Только нежный звон
по-прежнему звучал у него в ушах, нет, даже не в ушах, а где-то внутри, в
самой глубине.

Да, киты не делали больше ничего, только плыли. Все так же мощно ныряли
и выныривали из воды, скатывавшейся с их блестящих спин. Ныряли и
выныривали, только и всего. Но Несси смотрел на них, не в силах оторвать
взгляда, с огромным напряжением, с ощущением чего-то небывалого, рокового.
И даже не пытался понять, что все это значит, откуда пришло, зачем. Просто
лежал и смотрел.

И вдруг он вновь оказался в реальном мире, в своей собственной детской
кроватке, которая давно уже стала ему короткой и тесной. Было раннее утро,
в открытые окна лилась прохлада. На улице громыхали колеса трамваев,
скрипели рессоры автобусов. Этот знакомый, почти не воспринимавшийся им
шум плыл над городом, заглушая все остальные звуки. Несси вздрогнул и
огляделся: все вещи стояли на своих местах - привычная, спокойная и
будничная картина.

Несси увидел китов, когда ему было всего три года. Что это, сон или
просто какое-то нелепое видение - он не знал. Слово "видение" было ему,
разумеется, известно, но Несси был убежден, что за ним кроется очередная
человеческая глупость или абсурдная выдумка. Значит, сон?.. Но ведь ему
никогда ничего не снилось. Несси, конечно, тоже спал, как и все прочие
люди, но совсем иначе. Просто закрывал глаза и проваливался в небытие.
Время? Никакого времени. Просыпаясь, он испытывал чувство, что прошло
всего несколько мгновений.

На эту тему Несси не раз беседовал с наблюдавшими за ним врачами и
психологами. От них он узнал, что сновидения - это нечто путаное и
нереальное, алогичное по самой своей сути, деформированное как образ и
чаще всего неприятное как переживание. Сновидения, сказали ему, есть некое
смешение пережитых или по крайней мере реально существующих в бодрствующем
человеческом сознании ощущений Объяснили, что в основе любого, даже самого
невероятного сна заложена какая-то истина (или, может быть, представление
о ней), причудливо перепутанная с явлениями действительной жизни. Несси
был просто счастлив, что не видит снов: они казались ему слишком уж
человеческими и потому отвратительными.

Но сейчас Несси, как никогда, чувствовал себя в растерянности. То, что
он видел, походило на что угодно, только не на сон. Прежде всего это было
до невероятности реально и прекрасно. И полностью совпадало с какой-нибудь
возможной действительностью - логичной в своем развитии и реальной во
времени. Киты были настоящими китами, хотя он ни разу в жизни не видел
этих животных. И все же Несси был уверен, что они выглядят именно так, в
этом он ни секунды не сомневался. Тогда откуда возник этот внезапный,
ничем не спровоцированный образ? Быть может, он еще младенцем видел
какой-нибудь фильм по цветному телевидению, а потом забыл? Но как он мог
забыть, если вообще никогда и ничего не забывал?

И Несси продолжал лежать в своей тесной детской кроватке. Небо
становилось все светлее, в металлический грохот улицы все чаще врывались
резкие истерические взвизги тормозов. Он чувствовал, что встревожен.
Встревожен не самим сном или видением, а своей беспомощностью, тем, что он
не в силах проникнуть в его суть. Обыкновенным людям, когда им не хватает
знаний, помогают инстинкт или интуиция. Но у Несси не было даже этого.
Иначе в нем, пусть даже где-нибудь глубоко-глубоко, быть может,
шевельнулось бы сознание, что видел он всего лишь начало своей страшной,
нечеловеческой судьбы.

2

Несси не был, как может показаться, кибером или каким-нибудь другим
искусственно созданным организмом. Те, кто хорошо знают людей и умеют
провидеть будущее, понимают, что этого никогда не случится. Даже если
человечество внезапно окажется на пороге неотвратимой биологической
гибели, оно и тогда не создаст своего искусственного человекоподобного
продолжения, построенного на других принципах. Оно уже будет знать истину
о своей сущности. И исчезнет в небытии, как еще раньше исчезнут муравьи,
майские жуки, суслики и гремучие змеи.

Несси был человеком, как и все, - из плоти и крови, созданный и
рожденный отцом и матерью. Как это ни странно, никто из наблюдавших за ним
специалистов не мог ни обнаружить, ни угадать истинных причин этих, как
они осторожно выражались, "отклонений от нормы". Наука, по существу,
просто-напросто отрекалась от всех своих претензий. Ведь все, что
называется духовной жизнью, до сих пор заставляет людей блуждать среди
догадок и мистификаций. Каждый, у кого хватит смелости и терпения дочитать
до конца эту весьма мрачную историю, поймет хотя бы, что претензии нашего
времени вряд ли соответствуют его реальным возможностям.

Родители Несси были вполне обычные люди. Нельзя сказать, что
стандартные, но все же обычные. Правда, занятия у них были не совсем
обычные, но и только. Мать Несси, Корнелия, играла на лире. Как известно,
этот инструмент на современного человека не производит никакого
впечатления, кроме разве удивления, что вот есть, мол, еще на свете такие
старомодные оркестры, которые его используют. Она и сама была похожа на
лиру изящными линиями тела, благородными очертаниями тонких рук. Волосы у
нее были пепельные, лицо можно было б назвать красивым, не будь оно таким
бесцветным. От природы тихая и задумчивая, вечно словно бы погруженная в
мечты, она почти не занималась домашним хозяйством.

Отец Несси, Алекси Алексиев, был старшим научным сотрудником в
Институте радиоактивных изотопов. Люди утверждали, что на свете не найти
другого столь же костлявого человека. И столь же волосатого - не брейся он
по два раза в день. Честолюбия у него было много, разумеется, чисто
научного, но, к сожалению, гораздо больше, чем возможностей. Правда, все
соглашались, что человек он хороший, честный, абсолютно неспособный на
какой-нибудь низкий поступок. Алекси очень любил свою жену, сам стирал,
сам готовил, сам поддерживал в доме порядок - дело, конечно, довольно
необычное, но ведь и чудом его тоже не назовешь.

Поженились они довольно поздно и долго не имели детей. Несмотря на все
увещевания, Алекси не удалось показать жену хорошему специалисту. Корнелия
была настолько стыдлива, что не решалась раздеться даже в присутствии
мужа, а тем более перед кем-то незнакомым. Поэтому прошло немало времени,
пока однажды она не прошептала, спрятав на груди у мужа бледное, слегка
зарумянившееся лицо:

- Похоже, я забеременела, Алекси.

Радость его была настолько велика, что он даже испугался. Теперь-то
она, конечно, покажется врачу, надо же проверить, действительно ли
свершилось чудо. Он так и сказал - чудо. И, разумеется, был прав. Нет в
природе ничего более великого и загадочного, чем зачатие человека. В нем
она словно бы реализует свои наивысшие возможности. Потому что создает при
этом не просто новую жизнь, а нечто гораздо большее. Когда Несси появился
на свет, Алекси понял, насколько это верно. Но тогда он только
пробормотал:

- Завтра я отведу тебя к врачу!

- Нет! Нет! - воскликнула Корнелия с энергией, на какую только была
способна ее меланхолическая натура.

- К женщине-врачу, милая.