пассажира, ожидающего поезда, который не скоро придет. И с таким видом,
будто происходящее здесь его не касается.
Шубкине, а о линии партии. Партия наша взяла курс на преодоление культа
личности Сталина. Который, вы знаете не хуже меня, совершил много тяжелых
политических ошибок. Он управлял страной единолично, разорил крестьянство,
обезглавил армию, возглавлял гонения на интеллигенцию, уничтожил фактически
цвет нашей партии и поощрял славословия в свой адрес. И теперь партия
мужественно говорит народу всю правду, а вы что? Что вы, - повторил
Поросянинов и честно посмотрел Аглае в глаза, - против правды?
Поросянинов говорил нечто противоположное.
Нечаева. - Я вам говорю, что у нас есть принцип демократического
централизма, по которому, если партия приняла решение, рядовые коммунисты
его исполняют. Вот и все.
проводила его глазами и перевела взгляд на Поросянинова. Тот, очевидно,
все-таки разволновавшись, взял в вазочке сушку, разломал, взял другую,
разломал, взял третью, посмотрел на Аглаю.
при своих, не поняла нового курса партии, не осознала мудрости партийных
решений, в чем полностью раскаиваюсь и торжественно обещаю, что больше
никогда так делать не буду.
кабинетах, вы сами знаете, несерьезно не говорят. Я вам очень советую
подумать.
решениям и была понижена в должности, став рядовым воспитателем, как Шубкин.
Что ее оскорбляло ужасно.
Глава 14
Москве в Институте международных отношений. Из ее письма он узнал, что мама
огорчена не столько личными неудачами, сколько общим направлением дел. "Ты
знаешь, - писала она, - что ни я, ни твой героически погибший отец никогда
себя не жалели, я и сейчас себя не жалею, но мне стыдно, стыдно до слез
смотреть на людей, которые оплевывают то, что вчера превозносили. Когда
Сталин был жив, я не помню такого случая, чтобы кто-то сказал, что Сталин
ему чем-то не нравится. Все в один голос говорили: гений. Великий
полководец. Отец и учитель. Корифей всех наук. Неужели они все не верили в
то, что говорили? Неужели все врали? Не могу понять, когда же эти люди были
искренни, сейчас или тогда? А как можно равнодушно смотреть на то, что среди
твоих ровесников, среди молодежи подрывается вера в самое святое, в правоту
нашего дела!"
каких условиях, здоров ли, что ест или пьет, как проводит свободное время.
Но изложила убеждение, что никто не имеет права судить и осуждать гения,
который тридцать лет стоял во главе государства, провел коллективизацию,
разгромил оппозицию, превратил отсталую страну в индустриальную державу и
одержал всемирно-историческую победу над врагом.
всех врагов народа, которые вместо того, чтобы сказать спасибо, теперь еще
требуют каких-то прав и льгот и на каждом углу кричат, что они пострадали ни
за что. Может быть, среди них и попадались случайно отдельные невинные
жертвы, но - лес рубят, щепки летят - нельзя же выпускать всех без разбору.
"А мы разве не страдали, - писала Аглая. - Разве не мы недоедали и
недосыпали, разве не на нас были нацелены кулацкие обрезы? Кто-то просидел
несколько лет в тюрьме, там его кормили и поили бесплатно, а твой отец жизнь
отдал, не задумываясь, за Родину и за Сталина. Почему же мы никому не
жалуемся? А то, видишь, герои. Они пострадали. Так пострадали, что даже
самим плакать хочется. А я думаю, что если кого и напрасно наказали, то
теперь его, когда он в лагере разложился и набрался антисоветского духа,
выпускать незачем. Он уже все равно враг, и поступать с ним надо
по-вражески".
проблемы его не волнуют и, почти повторяя слово в слово Поросянинова,
заметил, что на жизнь надо смотреть реалистически.
отношения к жизни вполне овладел и свои дела успешно устраивал. Будучи
благородного, по советским понятиям, происхождения (партийные работники
считались передовым отрядом рабочего класса), он учился в одном из самых
престижных и доступных не всем институтов. Блестящих способностей не имел,
но был сообразителен и приметлив. И очень быстро заметил, что, имея общие
привилегии как сын партийцев, он допущен к освоению преподаваемых в
институте наук, но там же, среди студентов, есть узкий круг, совсем для него
закрытый. Дети больших начальников, генералов, министров, членов ЦК жили
совсем другой жизнью и могли себе позволять гораздо больше, чем другие их
однокашники. Они пропускали занятия, пьянствовали, раскатывали на
родительских автомобилях, устраивали оргии с девочками своего круга или не
своего, иногда и насиловали, а одну (был такой случай) даже скинули с
балкона. Дело казалось громким, но оказалось тихим. Его очень ловко замяли,
объявив, что скинутая была в состоянии депрессии и сама с балкона этого
скинулась. А уж сравнительно мелкие шалости этим ребятам и вовсе сходили с
рук. Марат знал: то, что позволено и простительно им, никогда не будет
позволено и прощено ему. Стать с ними вровень или даже обойти их можно, но
для этого надо преуспеть в каких-то других делах, набрать очки там, где эти
балбесы не добирают по беспечности, надеясь на своих пап и не понимая того,
что сегодня твой папа все, а завтра никто, и ты тоже вместе с ним станешь
никем. Марат сделал правильные выводы и вел себя в соответствии с ними. Жил
скромно, посещал студенческий научный кружок, делал скучные доклады, активно
участвовал в комсомольской жизни, готовился в партию. Науки усваивал с
трудом, но старался, поняв, что для будущей карьеры важна не успеваемость, а
именно старания, чтобы начальство видело, что ты стараешься, слушаешь,
раскрыв рот, и ведешь конспекты. А конспекты у него были - ну хоть в музей.
Чистые, аккуратные тетрадки, обложки газетой "Правда" обернуты, почерк
прямой и четкий, важные мысли подчеркнуты красным карандашом в
доказательство того, что не только записывал, но и читал. Марат усвоил и то,
что активное участие в общественной жизни поощрялось больше, чем усердие в
накоплении знаний. Он знал, что надо уметь ладить с людьми, следовать не
пылким порывам, а трезвому расчету и помнить, что в реальной жизни важны не
писаные законы, а неписаные правила поведения.
отец Зои, девушки, за которой он ухаживал. И он, ухаживая за Зоей, как раз и
руководствовался в первую очередь правилами. Он делал карьеру и замечал, что
время фанатиков истекло. Их не любят не только какие-нибудь антисоветчики
или фрондеры, но и сами партийные люди. Партийным не хотелось работать, как
это было в прошлом, ночами, в ожидании, что вдруг Отцу народов понадобится
какая-нибудь справка или еще что-нибудь, они устали жить в постоянном страхе
и помнить, что отстрел партийных работников продолжается. Сейчас время для
карьеры не такое опасное, как раньше, зато более сложное, надо проявлять
гибкость и не спешить занимать ту или иную позицию, пока она точно не
определилась.
гимнастерок, полувоенных френчей, суконных шинелей и сапог с высокими
голенищами - прошло. Он по возможности хорошо и аккуратно одевался, вовремя
стригся у дорогого парикмахера и даже слегка душился. С Зоей разговаривал не
развязно, как это было принято у юнцов ее круга, а, наоборот, проявлял
некоторую старомодную галантность. Что ее в конце концов и покорило.
Глава 15
обиделась, стала писать ему реже и холоднее.
враждебными. Никто не улыбался, как раньше, не кидался исполнять ее просьбы,
и даже секретарша Рита здоровалась сквозь зубы. А Шубкин за это время еще
больше возвысился. Его перевели преподавателем литературы в старших классах,
и вид победителя, с которым он входил в детский дом, вполне соответствовал
его положению.
кроме выпивки, дал Шубкину очень большую волю, чем тот в полной мере
пользовался. Он не только преподавал литературу в старших классах, но создал
литературный кружок "Бригантина", вел драмкружок имени Мейерхольда и
продолжал редактировать стенгазету "Счастливое детство".
долгу много раз указывала новому директору на то, что, пользуясь своим
положением, Шубкин внедряет в головы учеников "не наши идеи". На уроках
литературы и на занятиях литкружка иронически отзывается о методе
социалистического реализма, пропагандирует писателей сомнительной репутации
и не реалистического направления, восхваляет таких осужденных партией
Акунин Борис
Суворов Виктор
Роллинс Джеймс
Лондон Джек
Корнев Павел
Земляной Андрей