Владимир Войнович
Путем взаимной переписки
1
названия города и номера части, значилось: "Первому попавшему". Таковым
оказался писарь и почтальон Казик Иванов, который, однако, письмом не
воспользовался, а передал его аэродромному каптерщику младшему сержанту
Ивану Алтыннику, известному любителю "заочной" переписки.
Письмо было коротким. Некая Людмила Сырова, фельдшер со станции Кирзавод,
предлагала неизвестному адресату "взаимную переписку с целью дальнейшего
личного знакомства". Вместе с письмом в конверт была вложена фотография
размером 3х4 с белым уголком для печати, фотография была старая, нечеткая,
но Алтынник опытным взглядом все же разглядел на ней девушку лет двадцати -
двадцати двух с косичками, аккуратно уложенными вокруг головы.
Письмо Алтынник положил в стоявший под кроватью посылочный ящик, где у него
уже хранилось несметное количество писем от всех заочниц (числом около
сотни), а фотографию спрятал в альбом, но прежде написал на обратной
стороне мелкими буквами: "Сырова Людмила, ст. Кирзавод, Медик, г. рождения
- ?" Потом достал из того же альбома свою фотокарточку размером 9х12, где
он был изображен в диагоналевом кителе со значком классного специалиста
(чужим) и в такой позе, как будто именно в момент фотографирования он
сочинял стихи или же размышлял над загадками мироздания.
Фотографию эту положил он на тумбочку перед собой и принялся за ответ.
Надо сразу сказать, что своими изображениями Алтынник особенно не
разбрасывался. Бывало и так, что для смеху вкладывал в конверт фотографию,
сорванную с доски отличников учебно-боевой и политической подготовки. Но
над Людмилой Сыровой подшучивать не захотелось - она произвела на него
хорошее впечатление, к тому же некоторый запас карточек у него еще был.
2
профессией, во всяком случае, этому делу он отдавал времени гораздо больше,
чем основным служебным обязанностям. Где бы он ни находился - в каптерке,
в казарме или в наряде, как только выдавалась свободная .минута,
пристроится, бывало, на тумбочке, на бочке с гидросмесью, на плоскости
самолета - на чем попало и давай лепить букву к букве, строку к строке
своим замысловатым кудрявым почерком, которым весьма гордился и был уверен,
что многими своими успехами (заочными) у женщин в значительной степени
обязан ему.
Писал он легко и быстро. Одно слово тянуло за собой другое. Алтынник едва
успевал запечатлеть его на бумаге и при этом размахивал свободной рукой,
бормотал что-то под нос, вскрикивал, всхлипывал, мотал головой и только
изредка останавливался, чтобы потереть занемевшую руку, перевести дух и
лишний раз подивиться, от куда в одном человеке может быть столько таланта.
Вот только никогда не знал он, где и какой ставить знак препинания, но это
обстоятельство его мало смущало, и он эти знаки разбрасывал наобум, по
возможности равномерно.
Взявшись за письмо Людмиле Сыровой, передав ей, как обычно, "чистосердечный
пламенный привет и массу наилучших пожеланий в вашей молодой и цветущей
жизни", Алтынник, не теряя даром времени и чернил, перешел к деловой части:
"Письмо ваше, Люда, я получил через нашего почтальона Иванова Казимира,
который дал мне его и сказал: ты, Иван, давно хотел переписываться с
хорошей девушкой и вот я даю тебе письмо и адрес, а почему даю тебе, а не
другому, потому что ты самый грамотный из рядового и сержантского состава,
хотя и не имеешь высшего законченного образования. Я тогда распечатал
письмо ваше и фото и личность ваша мне, Люда, очень понравилась, как в
смысле общего очертания, так и отдельные части наружности, например: глаза,
нос, щечки, губки и т. д. К сожалению, фото вы прислали маленькое, на нем
ваш облик рассмотреть внимательно трудно, так что если будет такой момент и
возможность, пришлите большое, я вам свое высылаю. Если же не хотите
прислать в полный рост, то пришлите хотя бы в полроста, а что касается
красивой фигуры, Люда, то на это я не смотрю, потому что красота и фигура,
такие качества человека, которые могут быть утеряны в дальнейшей жизни, а я
смотрю на ум, характер человека..."
Дальше Алтынник подробно описал свою жизнь, и по этому описанию выходило,
что автор письма - круглый сирота, воспитывался в детском доме у чужих
людей, с детства привык к лишениям, унижениям и физическому труду.
Все это у него получалось складно да гладко, хотя и не имело никакого
отношения к его действительной биографии, ибо жил он не хуже многих,
воспитывался в нормальной рабочей семье и во время войны отец его даже не
был на фронте, потому что болел бронхиальной астмой. В прошлом году отец
умер, но мать и поныне была жива и здорова, работала на заводе формовщицей,
правда, в эту осень собиралась уже на пенсию в сорок пять лет из-за
вредности производства,
Но сказать, что Алтынник врал, было бы не совсем справедливо, просто давал
он волю своей руке, зная, что она его не подведет, и она действительно не
подводила. Перед потрясенным автором во всей своей широте разворачивалась
картина такого несчастного лишенного радостей детства, что ему до слез
становилось жалко себя самого и ему искренне хотелось, "чтобы после
стольких, Люда, мучений и терпения всевозможных обид от злых людей,
которые, Люда, еще встречаются и в нашей стране, найти самостоятельную
девушку, работающую и с веселым характером, не с умыслом, чтобы над ней
подшутить или же посмеяться, а совсем с другой целью: или замужество, или
женитьба после непродолжительного знакомства".
Что Людмила Сырова из этого письма поняла, трудно сказать, но ждать себя не
заставила, и ответ от нее пришел ровно через столько времени, сколько
понадобилось почте, чтобы пройти от места расположения части до станции
Кирзавод и обратно. Переписка завязалась.
Алтынник, получая письма от новой своей знакомой, всегда внимательно их
прочитывал да еще подчеркивал красным карандашиком сообщения о том, что у
Люды есть свой дом, огород, корова, что она (Людмила, а не корова) любит
петь, танцевать, уважает веселое общество, может и сама пошутить и
посмеяться, когда шутят другие. Красным карандашом Алтынник пользовался и
при переписке с другими своими корреспондентками. Полученные сведения
выписывал на отдельные карточки, а потом раскладывал, сопоставлял. И не
для какой-то корысти, а потому, что любил в каждом деле порядок.
Всерьез он не рассчитывал ни с кем из этих заочниц встретиться и вел всю
эту переписку просто так, от нечего делать.
И, вероятно, он никогда бы не встретился с Людмилой Сыровой, если бы вдруг
поздней осенью не вызвал его к себе командир эскадрильи майор Ишты-Шмишты.
Ишты-Шмишты была не двойная румынская фамилия, а прозвище майора Задачина,
который все свои сильные чувства-радости, огорчения, удивления или гнева -
выражал превратившимся в прозвище словосочетанием: "Ишь, ты! Шмишь, ты!"
С майором Ишты-Шмишты мы еще познакомимся ближе. Пока скажу только, что
майор приказал Алтыннику немедленно отправляться в командировку за
получением аэродромного имущества.
И как ни странно, станция Кирзавод была по той самой дороге, по которой
должен был ехать Алтынник. Странного в этом было немного, потому что
заочные подруги нашего героя жили по всем без исключения железным,
шоссейным и частично проселочным дорогам, и неизвестно, что сулила ему
любая другая из этих дорог. Но ему выпала эта.
По этой же дороге через два пролета от станции Кирзавод была еще одна
станция, и там тоже жила заочница - Наташа. Иван на всякий случай дал
телеграммы обеим.
3
и надеялся, и теперь наметил обязательно сходить в Мавзолей и посетить,
если успеет, Третьяковскую галерею. В галерею он не попал, зато съездил на
сельскохозяйственную выставку и даже сфотографировался на фоне фонтана
"Золотой колос".
Погода была противная. Сыпал мелкий дождь, и дул ветер. Алтынник мотался
из одного конца города в другой то на троллейбусе, то на метро и к концу
дня настолько свыкся с эскалатором, что уже не прыгал с него с
вытаращенными глазами, боясь, что утянет в щель, а сходил свободно и даже
небрежно, как заправский москвич.
4
хоть бы он даже ехал до Владивостока, плацкартных мест по литеру не
положено. Еще, спасибо, проводник попался хороший, разрешил взять
свободный матрац без простыней и подушки. Но подушка Алтыннику была не
нужна, у него был мягкий чемодан польского производства. Этот чемодан
Алтынник очень выгодно выменял у старшины Ефремовского на старые хромовые
сапоги без головок. К слову сказать, у старшины тоже было свое прозвище -
его звали де Голлем за высокий рост и внешнее сходство.