не сообщил бойцам.
Варя Заовражина. Она, смелая крупная девушка, родившаяся, взросшая в этой
лесной стороне, засекла особой памятью все тропки, по которым шла
разыскивать нас, удержала в уме всякие меты, что теперь направляли ее шаг.
накатанная санная дорога. Мы увидели парную запряжку, влекущую розвальни с
патронными ящиками, увидели шагавший в строю взвод в серых ушанках, в
красноармейских шинелях. Бегом мы выскочили на дорогу. Наши, наши!
Батальон вышел к своим.
взвода, молодым лейтенантом. Спросил о Панфилове. И снова услышал:
фронтовую газету, развернул.
черты. "Снимок сделан в день гибели полководца", - обозначено было под
фотографией. Всегда верный слову, Панфилов сдержал обещание, которое при
мне дал фотокорреспонденту, капитану Поворот Головы, - снялся на вольном
воздухе в Гусенове. Портрет был изумительно живым. Рука, окаймленная
черной овчиной, приподняла бинокль. Слегка прищуренные, монгольского
разреза глаза пронизывали даль. Этот сосредоточенный прищур, складочка на
переносье, две глубокие борозды около рта, острые, нимало не опущенные
уголки губ, по-молодому крепких, - все, все было исполнено мысли. Да,
мысли, проникновения, таланта!
фронтом, командующий армией, члены Военных советов, а также ближайшие
соратники - друзья погибшего, Панфилов был характеризован как
генерал-новатор, творец нового военного искусства, новой тактики
современного оборонительного боя.
думы. Затем приказал Бозжанову построить батальон.
мои бойцы. Двое - Варя Заовражина и Беленков - стояли поодаль. Я громко
произнес:
Блеклые щеки Беленкова порозовели пятнами - пятнами радости, смущения. Он
встал в ряды санитарного взвода. Я покосился на Варю, ожидая, что встречу
ее взгляд. Нет, даже глазами ни о чем не попросила, глядела прямо перед
собой.
женщине, чтобы она встала в строй батальона, я бы лишь усмехнулся. А
теперь вон оно как обернулось! Видимо, прав был Исламкулов: "Отечественная
война изменяет многие понятия, делает возможным то, что прежде считалось
немыслимым".
крупные губы Вари. Она козырнула, широкой походкой зашагала к строю,
встала рядом с седым добряком фельдшером Киреевым - своим названым отцом.
прозябшие, измученные тяжелым маршем. А до штаба дивизии еще предстояло
шагать добрый десяток километров. Надо было согреть сердечным словом,
подбодрить солдата.
поздравил бойцов со званием советских гвардейцев, сказал о наших подвигах.
Каждая рота увенчала себя доблестью. Сто двадцать бесстрашных - бойцы роты
Филимонова - окружали и разгромили немецкий батальон.
батальона.
посмотрят на тебя. Но не загордись! А то велю нарвать крапивы и крапивой
выпорю!
лица прояснели, из простуженных глоток вырвался хриплый смешок. Я
продолжал:
солдата, атаковали с такой яростью, что сумели взять три немецких танка,
набитых награбленными тряпками, громили, гнали барахольщиков, захвативших
нашу землю.
вместе со своими командиром и со своим политруком.
рота, окруженная врагами, удерживала опорный пункт на Волоколамском шоссе,
не позволила гитлеровским мотоколоннам пройти по шоссе. Честь и слава
нашим павшим братьям! Родина вовек их не забудет!
повернул его лицом к батальону. Шея этого белобрового солдата была
забинтована. Раненный, он остался на посту, продолжал драться. Не оставил
пулемета и во время нашего марша-отхода.
Сказал о строках, посвященных его памяти, в которых он назван
генералом-новатором. Таким он и войдет в историю.
чутким к человеку. Он уважал солдата, постоянно напоминал нам, командирам,
что исход боя решает солдат, напоминал, что самое грозное оружие в бою -
душа солдата. На этом Панфилов и основал свое новаторство в тактике
оборонительной битвы. Он ушел от нас, изведав высшее счастье творца. Его
новая тактика была испытана таранными ударами врага и выдержала эти удары.
Он исполнил дело своей жизни. Находясь близко к очагам боя, он незримо
касался рукой плеча командиров, удерживал войска от преждевременного
отхода. И если сейчас, на пятые сутки немецкого наступления, нам, нашей
дивизии, принадлежит вот эта дорога, вот это поле, этот рубеж и дивизия
по-прежнему грозна, то этим мы обязаны ему, Ивану Васильевичу Панфилову.
Он был генералом разума, генералом расчета, генералом хладнокровия,
стойкости, генералом реальности.
Напряженно подумал, еще не удовлетворенный своим словом. И продолжал:
человеком. Знал и любил прошлое и настоящее русского народа, гордился его
славными сынами, творениями, делами. И уважал все другие народы.
Пробегая глазами по рядам, я остановил взгляд на Заеве. Насупив лохматые
рыжеватые брови, он внимал мне.
недавних боях он дрался так, что не грех о нем сказать: герой среди
героев! Однажды он молвил о нашем генерале: глашатай! В тот раз я не
понял, что он разумеет. А сейчас повторю, товарищ Заев, это твое
выражение. Да, генерал Панфилов был глашатаем возвышенной, великой идеи. В
каждом слове, которое мы от него слышали, жила эта идея, великая идея
революции угнетенных и трудящихся, ленинский огонь. Это был
генерал-коммунист, сын партии, воспитавший нас, воинов Советской страны, -
и тех, кто хранит партийную книжку на груди, и беспартийных.
слово найдено, дошло!
этого мало! Он был генералом правды.
будет тяжело. Очень тяжело". Хотелось воскресить его тон, суровый и
нежный. Но я молча смотрел на своих бойцов. Вот мы вернулись, а его нет...
Я сказал:
делах, в подвигах его дивизии!
Оказалось, что, натолкнувшись на немцев, он не смог к нам присоединиться,
покружил в лесу и выбрался оттуда в одиночку раньше нас. Затем он был
задержан постами заградительного отряда. Суровый пожилой командир отряда,
бывший моряк с глубоким шрамом наискосок лба, отнесся недоверчиво к моему
начштаба, потерявшему свой батальон, и отправил в промерзший сарай, что
называется, до выяснения.
Освобожденного Рахимова я встретил сухо:
в лесу. Поторопились выбраться. Поспешили в тыл.
командира, предоставленный в лесу самому себе, растерялся. Я продолжал
мягче:
Занимайте свое место.
ступили на Волоколамское шоссе, подошли к широко раскинувшемуся,
Посняков Андрей
Контровский Владимир
Пехов Алексей
Максимов Альберт
Посняков Андрей
Березин Федор