Чтение 73–й страницы книги ~Волоколамское шоссе~

- Зачем? Вы приданы нам. Будете действовать совместно с нашим полком.

- Я с вами уже действовал. Непорядочно вы поступили. Где командир
полка?

- В лесу. Завтра сможете с ним поговорить. А сейчас вот вам район
обороны. Поднимайте людей и выступайте.

Мне был указан рубеж. Была дана задача: удерживать мост на дороге
Волоколамск - Быки, перекрыть эту дорогу. Следовало идти обратно на
щебенку, которую мы пересекли, занимать там оборону. Дело происходило
вечером двадцать седьмого октября, а батальон с двадцать третьего не спал
ни одной ночи. Последние сутки мы не ели, остались без курева, обедняли и
патронами. Я попросил:

- Прикажите накормить мой батальон. Тут у вас полковой обоз. Пусть нам
дадут хоть по двести граммов хлеба.

Однако помощник начальника штаба не решился вмешаться в
неподведомственные ему хлебные дела.

- Первым долгом выполняйте задачу! Мы вам все вышлем. И дадим, если
понадобится, дополнительные приказания.

Я спросил о своих будущих соседях.

- Вашим соседом справа будет наш первый батальон. Насчет соседа слева
уточняем.

- То есть слева никого?

- Эти сведения пришлем. Не задерживайтесь, идите.

- Коли так, слушаюсь.

Я кликнул коновода. Синченко подвел коней. Его Сивка несла на себе
изрядный мешок овса.

- Раздобыл, товарищ комбат, у ездовых, - радостно заговорил Синченко. -
Оживим наших коней.

Длинной мордой Лысанка тянулась к мешку. Я положил руку на холку.
Лысанка мгновенно подобралась, тонкие уши шевельнулись, будто
прислушиваясь ко мне. Вскочив в седло, я с тяжелой душой поехал к
батальону, расположившемуся на привал вблизи деревни.

Дорога шла под изволок. Спускаясь мимо темных изб, я повстречал нашу
санитарную фуру. Красноватая луна неясно озаряла пару отощавших,
выбившихся из сил лошадей. Они медленно влачили в гору большие колеса,
поблескивавшие высветленным на щебенке железом.

Впереди фуры энергично шагал военврач Беленков. На груди скрещивались
ремни планшета и докторской полевой сумки. Я подивился бодрой походке,
Беленкова, мысленно похвалил его.

- Доктор, вы куда?

- Эвакуировать раненых, товарищ комбат.

- Этим займутся и без вас. С эвакуацией управится Киреев. Где он?

Доктор ответил не сразу:

- Кажется, сзади.

Его голос почему-то упал. Я крикнул:

- Киреев!

Фура уже проехала. За ней двигались легкораненые; во тьме смутно белели
забинтованные головы, забинтованные, на марлевых перевязях, руки. Позади
всех устало плелся Киреев. Он подбежал ко мне, одолевая одышку. Теперь они
стояли рядом - высокий длиннолицый врач и запыхавшийся грузноватый
фельдшер.

- Киреев, - сказал я, - сдавайте здесь раненых, эвакуируйте их. Берите
с собой двух санитаров. Остальные пусть идут обратно. Кормите здесь коней.
А утром, чуть забрезжит, возвращайтесь в батальон. Найдете нас на этой
дороге у моста. Понятно?

- Понятно... Все, товарищ комбат, будет в аккурате.

- Выполняйте.

Киреев тяжеловато побежал догонять фуру. Беленков сказал:

- А я?

- Возвращайтесь в батальон. Мы получили район обороны и задачу. Сейчас
построимся, пойдем...

- Но как же? Как же?.. - Волнуясь, Беленков застрял на этом "как же". -
Товарищ комбат, я мечтал хоть вымыться по-человечески, хоть отмыть руки.

- Ну, руки-то отмоете. Там как раз течет речонка.

Неожиданно доктор захныкал:

- Я устал... Я не дойду...

Захотелось прикрикнуть, окриком вернуть ему мужество, выдержку. Но
вместе с тем подумалось: ведь он же достойно выполнил свой долг,
наслушался стонов, нагляделся крови, оперировал, перевязывал, вовремя
вывез раненых. Нет, нельзя воздействовать только криком. Я соскочил с
седла.

- Доктор, садитесь на Лысанку. А я пойду пешком. Давайте я подержу вам
стремя.

Подержать стремя - это, по нашему казахскому национальному обычаю, знак
уважения, почесть. Беленков был уроженцем Казахстана, жителем Алма-Аты,
знал этот обычай. Застеснявшись, он пробормотал:

- Зачем, зачем?

Но я почтительно склонил перед ним голову. Доктор уступил, поставил
ногу в стремя, взобрался на Лысанку.

- Благодарю вас, - проговорил он.

Голос его снова был твердым.

Минуту спустя, шагая вслед удаляющимся всадникам и еще различая в
лунном свете серый круп Сивки и белые чулки Лысанки, я вдруг услышал:

- Гляди-ка... Кажись, батька!

Я узнал быстрый говорок Гаркуши. Вот как, он уже именует меня батькой.
Тотчас прозвучал ответ:

- Он! Его коняшка!

Кто же это с Гаркушей? По голосу, по произношению я определил: мой
сородич, казах. Но кто же именно? Казах продолжал:

- Айда в роту! А то как бы не ушли!

- Погоди. Стукнем в эту хату. Еще чем-нибудь, может, разживемся.

Я крикнул:

- Гаркуша! Ты с кем?

Водворилось молчание. Донесся сокрушенный вздох. Потом две фигуры с
винтовками за плечами, с котелками в руках послушно подошли ко мне. Я
мгновенно распознал богатырскую стать Галлиулина. Сейчас он понурился,
словно пытаясь стать незаметнее, как-то уменьшить свой огромный рост. Но и
при этом он на голову возвышался над Гаркушей.

- Кто разрешил ходить по хатам?

Галлиулин смущенно молчал, но Гаркуша не утратил бойкости.

- Товарищ комбат, злодей брюхо виновато. Вчерашнего добра не помнит.

- Молчать! Марш в батальон! Вижу, вас распустил лейтенант Заев.
Доложите ему, что шастали по избам. Пусть он вас взгреет!

- Товарищ комбат, разрешите не докладывать, - попросил Гаркуша. -
Всего-то и раздобыли по котелку творога. И чуток картошки.

Галлиулин робко добавил:

- Разве мы только для себя? Несем товарищам.

- Без разговоров! Бегом!

Вероятно сочтя себя прощенными, Гаркуша и Галлиулин побежали.

Вскоре я подошел к батальону, расположившемуся под горкой на привал.
Озаренное луной поле было усеяно сидевшими и лежавшими солдатами. Впрочем,
сидели лишь немногие: усталость, изнеможение повалили почти всех.

Меня встретил Рахимов. Он подбежал легким шагом, будто вовсе не был
измотан напряжением боя, бессонными ночами, долгим маршем. Привычная уху
команда огласила поле:

- Встать! Смирно!

Я не произнес: "Отставить!" Но этого слова, видно, ждали. Истекла
минута. Сначала вскочили командиры, потом, нехотя отрывая от земли ноющие,
натруженные тела, со вздохами, с кряхтением поднялись бойцы. Рахимов
отрапортовал: батальон на привале, чрезвычайных происшествий не было. Я
сообщил ему полученный мной приказ, велел вести батальон к мосту. Без
промедления, без расспросов Рахимов выкрикнул команду, которая - я это
знал - была для всех сейчас постылой:

- Становись!

Однако пружина дисциплины действовала. Тотчас прозвучали повторные
команды. Опередив всех, хрипло гаркнул Заев:

- Вторая рота, становись!

К его сорванному басу присоединился звонкий, высокий голос Дордия:

- Первая рота, становись!

Кубаренко прокричал команду своим артиллеристам, Филимонов - третьей
роте. Эти голоса слились. Бойцы медленно построились. Вновь над темными
рядами выросла грозная щетина штыков.

- Равняйсь!

От сердца немного отлегло. Батальон жил, держал равнение, держался
вопреки недосыпу, голоду, усталости, почти непосильной человеку. Незримое
знамя воинской чести, дисциплины, солдатского долга реяло над нами. Я
сказал:

- Рахимов, ведите батальон!

Через час мы добрались до мостика, перекинутого через узкую, в
несколько шагов шириной, речонку. В небе по-прежнему плыла луна, порой
застилаемая быстро несущимися облаками. Берег, обращенный к противнику,
был слегка вздыблен, образовывал высотку или, вернее, хребетик. Глубокая
впадина реки поросла кустами. В открытом поле виднелись темные шапки