хотя бы оглянется назад, бей по трусу из автомата. Понятно?
Потом либо все выйдем, похоронив убитых, захватив с собою раненых, как это
полагается честным солдатам, либо все сложим тут головы.
получай задачу...
тяжелее, нависли ниже. Сквозь них уже не проглядывал белесый кружок
солнца. Но до сумерек оставалось еще часа два. Скорей бы стемнело. Сейчас,
на виду у немцев, не уйдешь, не проскользнешь.
приблизиться, мы их отгоняем огнем. Наверное, они рассчитывают: рус
постреляет-постреляет - и поднимет руки. Нет, этого вы не дождетесь. Но
скорей бы, скорей бы свечерело!
ящике из-под патронов белела топографическая карта.
том, что Обушков с последними нашими пушками тоже исчез в лесу. На карту
уже была нанесена обстановка: цветные карандашные пометки показывали
продвижение немцев, завладевших деревней Быки, показывали круто загнутый,
ощетиненный в сторону этой деревни фланг роты Филимонова, всю нашу
круговую оборону.
захлестнувшей батальон. Лишь смуглое лицо его посерело. Что же, не
сохранишь свежесть красок в такой день.
виновница беды, так обезумела. Залпы шестиствольных минометов, казавшиеся
такими жуткими, не убили ни одного человека. Единственной жертвой
оказалась Сивка. Осколок перебил ей шейную артерию. Струя крови брызнула в
морду, в глаза привязанной рядом Лысанки. Та рванулась, понесла. А
Синченко не догадался ее пристрелить.
несколько стогов в разных местах луга. Эти жаркие костры освещали поле, не
давали нам уйти. Оставался единственный скрытый путь - по лощинке под
мостом.
Волоколамского шоссе, в неблизкий лесной массив. Роты незаметно отползли к
речонке, вода казалась красноватой, полыхающее зарево, извивы огня
отражались в ней.
головным дозором. Все оставшиеся у нас двуколки, все лошади были отданы
под раненых. Эти повозки и санитарная фура разместились меж боевых
подразделений. Кое-где кустарник оттеснял колеса в воду, лошади ступали по
неглубокому дну.
мостом. Сзади всех шел Филимонов, командир замыкающей роты. В отсветах
занявшегося неподалеку стога, враз выросшего в огненную башню, выделились
темные провалы его небритых похудевших щек. Пистолет был сунут за пазуху,
как это обычно делал Заев.
что-нибудь буркнет, отчубучит. Нет, Заев никогда больше не пойдет в наших
рядах. Он нас предал, бежал, навсегда вычеркнул из солдатского честного
сообщества.
потеряли Кубаренко. Один из окопов огневой позиции послужил ему могилой.
Лишь обструганная наскоро дощечка, написанными химическим карандашом
фамилиями да вот эти подбитые пушки остаются тут надгробным памятником.
сзади.
почти два часа. Никого не встретив, мы втянулись в лес.
темноте видит, как кошка.
землянке ни души. Горит керосиновая лампа. Валяется забытая кем-то
большущая эмалированная фляга. На полу набросаны еловые ветви, они
пружинят под ногой. Белеют там и сям, видимо оброненные впопыхах, бумаги.
штаб подполковника Хрымова. Значит, здесь обретался его штаб. Еще
встретимся с вами, подполковник! Посмотрим, хватит ли у вас совести
поглядеть мне прямо в глаза. Поспешно же отсюда выскочили, если даже не
подняли бумаг, не погасили лампу. Ушли, не известив нас, кинув мой
батальон в открытом поле.
грубо обтесанных плах. Приказываю Рахимову:
посты. Командиров рот собери ко мне.
Сивки, нашел там фляжку, где еще бултыхалась водка.
калачиком под себя ноги. Рядом пристроился поджарый Филимонов: за один
этот день он еще опал с тела, с лица, глаза так ввалились, что негустые
брови будто навсегда насупились; не теряя выправки, он вольно оперся
плечом на угловой стояк землянки. Тимошин, еще не обвыкший в должности
командира роты, скромно присел на краю лавки, покусывая ветку хвои. Лишь
Бозжанов вопреки всем нашим злосчастьям силился сохранить шутливость,
бережно, словно чашу, держа обеими руками фляжку.
есть.
от того обеда, на который мы собрались в Волоколамске?! Всего два дня...
Среди нас уже нет щеголеватого смуглого Панюкова, предложившего выпить за
дружбу. Нет неловкого темноглазого Дордия, его мы везем с собой в
санитарной фуре. Нет Кубаренко, похороненного у моста. Нет Толстунова,
вызванного к комиссару полка и потом разминувшегося с нами. Нет Заева...
подняв жестяную кружку, он вместо тоста хрипло, нараспев проговорил:
"Иного нет у нас пути, в руках у нас вин-тов-ка!" Эх, Заев, Заев...
телу побежали согревающие струйки, голова почти сразу приятно
затуманилась. Я пустил фляжку вкруговую. Все по-братски выпили из
горлышка.
12. ВЫСШЕЕ МЕДИЦИНСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ
сучья, порастерявшие листву, а мы уже выстроились и зашагали. Вокруг
неясно белел иней, земля была схвачена морозцем, подернута коркой, на
которой оттиснулись давнишние, полузасыпанные хвоей и палыми листьями
вдавлины копыт, следы колес, лесной дороги. Порой потрескивал, крошился
ледок под сапогами.
сторону от асфальтовой ленты Волоколамского шоссе. Где немцы? Где наша
дивизия? Это нам было неведомо. Обычно мы с нетерпением ждали, когда же
стемнеет, а теперь хотелось - скорей бы посветлело! Скорей бы зачинался на
подмосковном фронте новый страдный день! Я надеялся по пушечной пальбе
приблизительно определить, куда же отодвинулся рубеж дивизии.
для пушек еще словно не было побудки.
Погодя минуту оттуда же донесся второй выстрел, затем третий, занялась
редкая пальба.
немцы? Насторожившееся ухо долго, слишком долго ждет разрыва. Невнятный
удар наконец доходит. Сомнений нет: снаряд ушел в сторону Москвы, в
сторону Красной Армии. Вот еще один послан туда же. Да, немецкие пушки,
зачаленные к грузовикам, обогнали нас по большим дорогам; мы оказались
позади переднего края немцев, перехлестнувшего через этот лес, через нашу
голову.