электрическое освещение здания полностью. Потрудитесь в кратчайший срок
осветить. Будьте любезны овладеть им настолько, чтобы в любое мгновение вы
могли его всюду не только зажечь, но и потушить. И ответственность за
освещение целиком ваша.
Мышлаевский, бренча шпорами - топы-топы-топы, - покатился по парадной
лестнице с такой быстротой, словно поехал на коньках. Через минуту
откуда-то снизу раздались его громовые удары кулаками куда-то и командные
вопли. И в ответ им, в парадном подъезде, куда вел широченный двускатный
вестибюль, дав слабый отблеск на портрет Александра, вспыхнул свет.
Малышев от удовольствия даже приоткрыл рот и обратился к Турбину:
вверх. Когда она повернула на первой площадке, и Малышев и Турбин,
свесившись с перил, разглядели ее. Фигурка шла на разъезжающихся больных
ногах и трясла белой головой. На фигурке была широкая двубортная куртка с
серебряными пуговицами и цветными зелеными петлицами. В прыгающих руках у
фигурки торчал огромный ключ. Мышлаевский поднимался сзади и изредка
покрикивал:
площадке вынырнул Карась, за ним другой, высокий офицер, потом два юнкера
и, наконец, вострорылый пулемет. Фигурка метнулась в ужасе, согнулась,
согнулась и в пояс поклонилась пулемету.
продолговатый ящик на стене, и белое пятно глянуло из него. Старик сунул
руку куда-то, щелкнул, и мгновенно залило верхнюю площадь вестибюля, вход
в актовый зал и коридор.
моментально, и, просунув руку в ящик, начал играть, щелкая черными
ручками. Свет, ослепительный до того, что даже отливал в розовое, то
загорался, то исчезал. Вспыхнули шары в зале и погасли. Неожиданно
загорелись два шара по концам коридора, и тьма, кувыркнувшись, улизнула
совсем.
рефлектор над Александром, запер ящик на ключ и опустил его в карман.
порядке.
ли, будет?
офицера и меня. Но никого более. В случае надобности, по приказанию одного
из трех, ящик взломаете, но осторожно, чтобы ни в коем случае не повредить
щита.
серебряной резьбе его шашки. Он поманил Мышлаевского и сказал:
Молодцом.
юнкеров, а уж об остальном я позабочусь сам. Накормлю вас и водки достану,
в количестве небольшом, но достаточном, чтобы согреться.
внушительно откашлялся:
глаз от белоголовой фигурки, пока она не исчезла внизу. Пустая тоска
овладела Турбиным. Тут же, у холодной балюстрады, с исключительной
ясностью перед ним прошло воспоминание.
самому коридору. Коренастый Максим, старший педель, стремительно увлекал
две черные фигурки, открывая чудное шествие.
радостного приезда господина попечителя, господин инспектор полюбуются на
господина Турбина с господином Мышлаевским. Это им будет удовольствие.
Прямо-таки замечательное удовольствие!
иронию. Лишь человеку с извращенным вкусом созерцание господ Турбина и
Мышлаевского могло доставить удовольствие, да еще в радостный час приезда
попечителя.
наискось рассечена верхняя губа, и левый рукав висел на нитке. На
господине Турбине, увлекаемом правою, не было пояса, и все пуговицы
отлетели не только на блузе, но даже на разрезе брюк спереди, так что
собственное тело и белье господина Турбина безобразнейшим образом было
открыто для взоров.
Мышлаевский, обращая по очереди к Максиму угасающие взоры на окровавленных
лицах.
гимназисты. - Нет такого закону, чтобы второклассников безнаказанно
уродовать!
был не такой, как теперь, - белый, скорбный и голодный. У Максима на
голове была черная сапожная щетка, лишь кое-где тронутая нитями проседи, у
Максима железные клещи вместо рук, и на шее медаль величиною с колесо на
экипаже... Ах, колесо, колесо. Все-то ты ехало из деревни "Б", делая N
оборотов, и вот приехало в каменную пустоту. Боже, какой холод. Нужно
защищать теперь... Но что? Пустоту? Гул шагов?.. Разве ты, ты, Александр,
спасешь Бородинскими полками гибнущий дом? Оживи, сведи их с полотна! Они
побили бы Петлюру.
крикнуть, потом он стал останавливаться и совсем остановился. Представил
себе Максима внизу, в подвальной квартирке, где жили сторожа. Наверное,
трясется у печки, все забыл и еще будет плакать. А тут и так тоски по
самое горло. Плюнуть надо на все это. Довольно сентиментальничать.
Просентиментальничали свою жизнь. Довольно.
сумеречном классе. Угольными пятнами глядели со стен доски. И парты стояли
рядами. Он не удержался, поднял крышку и присел. Трудно, тяжело, неудобно.
Как близка черная доска. Да, клянусь, клянусь, тот самый класс или
соседний, потому что вон из окна тот самый вид на Город. Вон черная
умершая громада университета. Стрела бульвара в белых огнях, коробки
домов, провалы тьмы, стены, высь небес...
и мерцают... "Желал бы я знать, почему стреляют в Святошине?" И безобидно,
и далеко, пушки, как в вату, бу-у, бу-у...
вестибюль на улицу. В парадном подъезде стоял пулемет. Прохожих на улице
было мало, и шел крупный снег.
между гимназией и находящейся в двух шагах от нее мадам Анжу. К полуночи
машина хорошо работала и полным ходом. В гимназии, тихонько шипя, изливали
розовый свет калильные фонари в шарах. Зал значительно потеплел, потому
что весь вечер и всю ночь бушевало пламя в старинных печах в библиотечных
приделах зала.
"Библиотекой для чтения" за 1863 год разожгли белые печи и потом всю ночь
непрерывно, гремя топорами, старыми партами топили их. Судзинский и
Мышлаевский, приняв по два стакана спирта (господин полковник сдержал свое
обещание и доставил его в количестве достаточном, чтобы согреться, именно
- полведра), сменяясь, спали по два часа вповалку с юнкерами, на шинелях у
печек, и багровые огни и тени играли на их лицах. Потом вставали, всю ночь
ходили от караула к караулу, проверяя посты. И Карась с
юнкерами-пулеметчиками дежурил у выходов в сад. И в бараньих тулупах,
сменяясь каждый час, стояли четверо юнкеров у толстомордых мортир.
один из юнкеров стоял на часах у двери, не спуская глаз с мотоциклетки у
подъезда, и пять юнкеров мертво спали в магазине, расстелив шинели. К часу
ночи господин полковник окончательно обосновался у мадам Анжу, зевал, но
еще не ложился, все время беседуя с кем-то по телефону. А в два часа ночи,
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Афанасьев Роман
Каменистый Артем
Посняков Андрей
Пехов Алексей